Алексей Хапров - Сын Духа Святого
До чего же это потрясающе, снова видеть своих знакомых такими, какими они были тридцать лет назад! Я испытывал какое-то странное чувство. Мне очень трудно подобрать слова, чтобы его описать. Его нельзя охарактеризовать как-то однозначно, ибо здесь присутствовала целая смесь. Тут были и азарт, и любопытство, и волнение, и страх. Все вместе они составили такое ощущение, познать которое можно, только переместившись, как и я, в прошлое.
Правда, среди этих знакомых были и такие, которых мне однозначно видеть не хотелось. Вон, Ленка пошла. Мое первое увлечение. В этот раз нашему знакомству не бывать! Пусть только попробует подойти.
А вот на эту особу у меня до сих пор гневно сжимаются кулаки. Сорокина! Сколько лет уже прошло после ее смерти, а моя ненависть к ней так и не угасла. Когда я видел ее в последний раз, она представляла собой убогое зрелище. Старая, немощная, полупарализованная. Но даже в таком виде она не вызывала во мне чувства жалости. И вот сейчас она снова передо мной. Живая, здоровая, еще полная сил. Вышла из дома и куда-то направилась. Наверное, на работу. Она работала продавщицей в каком-то магазине. По-моему, в рыбном. Интересно, у нас уже был с ней конфликт, или он еще впереди? И, кстати, какая сегодня дата? Нужно точно узнать, в какой именно день я переместился. Как бы это сделать? Ведь мы никогда не заводили отрывной календарь. Стоп! Где мой школьный дневник?
Я прошел в свою комнату и открыл школьную сумку, которая стояла возле письменного стола. Сколько волнений мне доставило даже простое прикосновение к ней. Мои учебники, тетрадки, ручки, карандаши. Учебники относились к седьмому классу. Ага, значит, я вернулся в 1977 год. А вот и дневник. "Дневник ученика 7 "В" класса средней школы N21 Смирнова Игоря", — красовались на обложке каракули, выведенные моей рукой. Какой же корявый у меня был в детстве почерк! Интересно, он снова станет таким? Ведь с возрастом он у меня улучшился, стал более разборчивым. Я с замиранием сердца стал листать дневник. Да, гордиться здесь явно нечем. Тройка, тройка, тройка, двойка, замечание "Разговаривал на уроке". Кого же это я так рассердил? А-а-а, это наша учительница по немецкому языку Софья Марковна. На нее посмотришь — вылитая сова. Она страшно любила, чтобы на ее уроках все сидели тихо, как мыши. А с кем это я разговаривал? Я, вроде, ни с кем особо не дружил. Общался в основном только со Славиком. Но Славик сидел за другой партой, и на другом ряду. Я не мог с ним разговаривать. Не помню. Ладно, это не важно. Гораздо важнее, какое сегодня число. Так, последняя запись в дневнике датирована 20-м апреля. Это была суббота. Значит, если мыслить логически, сегодня должен быть понедельник 22 апреля. Это означает, что мой конфликт с Сорокиной уже имел место. Он произошел в самом начале учебного года, где-то в сентябре. Ну и черт с ним. Не такой уж это серьезный проступок. Глупость, только и всего. Нужно было просто промолчать, а я взял и сцепился со вздорной бабой. По-настоящему серьезный проступок еще впереди. И случиться он должен не далее, как послезавтра. Ведь послезавтра, 24-го апреля, мой день рождения. Тот самый злополучный день рождения, который я всегда хотел забыть. Ведь именно на нем я, науськанный Гребенюком и Андреевым, так по-скотски обошелся со Славиком, после чего навсегда потерял единственного друга. Нет, больше это не повторится. В среду я все исправлю. Этот день я проведу не так, как в своей прошлой жизни, а совершенно по-другому. И мы останемся со Славиком друзьями.
Все-таки, хорошо, что я сегодня не пошел в школу. И это не только потому, что мне необходимо свыкнуться с прошлым. Ведь сегодня — день рождения Ленина. А это означает, что в актовом зале состоится нудное торжественное заседание, на которое сгонят все классы. Восславляющие речи, революционная поэзия, патриотические песни, типа "А Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди". Как же все это было скучно, неинтересно и утомительно! На таких собраниях я всегда беспрерывно зевал, и мечтал только об одном — чтобы они побыстрее закончились.
Но завтра я на занятия обязательно пойду. Кстати, а какие у нас завтра уроки? Нужно же к ним подготовиться, полистать учебники, и все вспомнить. Сначала русский язык и литература, затем география, после история, и в заключении два труда. Труд всегда был сдвоенным уроком. Мы его очень любили. Сколачивать деревянные ящики было гораздо легче, чем ломать голову над задачами по алгебре и геометрии. Правда, у меня и это не особо получалось.
Завтра у меня начнется по-настоящему новая жизнь. Я твердо решил изменить свое отношение к учебе, и резко поднять собственную успеваемость.
От учебников я не отрывался полдня. Никогда не думал, что мне когда-нибудь так сильно захочется позаниматься школьными предметами. Я поднял от них голову только тогда, когда раздался дверной звонок. Стрелки часов показывали половину третьего. Матери возвращаться с работы еще рано. Тогда кто это может быть? Я вышел в прихожую и посмотрел в "глазок". У меня перехватило дыхание. За дверью стоял Славик. Не тот известный художник Вячеслав Попов, полный, седоватый мужчина с усами и бородой, которого я время от времени видел по телевизору, и который бы мне не подал руки, встреться я ему, а именно Славик, который еще не знал, что ему в будущем суждено стать знаменитым художником, и для которого я являлся другом. Я радостно повернул замок.
— Привет, — произнес Славик, и изучающе посмотрел на меня. — Что-то ты на больного не очень похож. Филонишь, что ли?
— Да нет, — ответил я, старательно маскируя свое волнение. — Небольшая температура утром была. Мать сказала посидеть денек дома.
— Повезло тебе, — заметил Славик, разуваясь. — А я еле выдержал это торжественное заседание. Чуть не заснул.
— Ну и как там было?
— Да как всегда. Потрындели и разошлись.
Пока он снимал с себя ботинки, я пристально смотрел на него. Как же давно я его не видел! Да, это был тот самый Славик, с которым я учился в школе, шустрый, белобрысый, искренний и отзывчивый. Что ни говори, а все-таки это очень увлекательно, возвращаться в прошлое.
Мы прошли в мою комнату. Я старался держаться с ним непринужденно и легко. Но при разговоре я все-таки испытывал некоторые затруднения, ибо наша беседа касалась в основном событий, которые произошли на прошлой неделе. Но это только для Славика они произошли на прошлой неделе. Для меня же они имели место много лет назад, и я, конечно, не мог их помнить. Поэтому несколько раз я ответил невпопад. Славик, разумеется, не подозревал, что перед ним сейчас стоит не тот Игорь Смирнов, которого он в последний раз видел два дня назад, а совершенно другой человек, повзрослевший, помудревший, и заметно изменивший свое мировоззрение. Он удивленно смотрел на меня и поправлял мои ляпы. Мне при этом ничего не оставалось, как изображать забывчивость. Я картинно хлопал ладонью по лбу и восклицал.
— Ах, да! Конечно! Тьфу ты!
— Домашнее задание переписывать будешь? — спросил Славик, когда все, наиболее важные, по его мнению, темы оказались исчерпаны.
— Конечно, — горячо откликнулся я.
Моя реакция удивила Славика. Он протянул мне свой дневник и спросил.
— Чего это ты так возлюбил уроки?
— Да так, — отмахнулся я. — Решил немного подтянуться. Мать за "тройки" ругает.
Брови Славика приподнялись.
— Ты же в пятницу говорил, что она вообще тебя не контролирует.
Я поперхнулся и прикусил язык. Как я мог забыть, что постоянно хвалился Славику своей свободой? Что меня никто не проверяет и не гоняет. В этом он мне завидовал. Его родители следили за ним нещадно. Может, поэтому из него в жизни и вышел толк?
— Раньше не докучала. А вчера решила заглянуть в дневник, — нашелся я.
— И ты из-за этого затемпературил? — пошутил Славик.
— Ага, — усмехнулся я, и мы рассмеялись.
— Кстати, послезавтра по алгебре контрольная, — сообщил Славик.
Я поморщился, и с удивлением почувствовал, что ко мне как-то сами собой стали возвращаться мои старые детские привычки. Я всегда так морщился, когда нам говорили про контрольные, про сочинения, про диктанты, про дежурства по классу, и про прочие вещи, которые меня не радовали.
Мы с ним еще немного потрепались, после чего Славик стал собираться домой. Уходя, он заметил.
— Странный ты сегодня какой-то.
— Почему? — обеспокоился я.
— Не помнишь того, что было несколько дней назад. Разговариваешь как-то не так, не с той интонацией, как обычно. Держишь себя как-то по-взрослому. Как будто тебя подменили. Как будто тело твое, а внутри совершенно другой человек.
— Не говори ерунды, — отмахнулся я. — Это, наверное, от температуры. Ты, когда температуришь, разве не чувствуешь себя как-то не так?
— Вообще-то, чувствую, — согласился Славик, и по его лицу я понял, что он мне поверил. — Ну, давай, выздоравливай.
