Ги Кар - Чудовище
С разрешения председателя суда переводчик сообщил ответ подсудимому. Тот выпрямился во весь рост, потряс перед собой ручищами, неожиданно протянул их к шее жены и попытался сорвать с нее шарф. Несмотря на все усилия стражей, убийца с яростью тащил полоску материи... Соланж еле успела вымолвить прерывающимся голосом: "Жак, ты делаешь мне больно!"...
Виктор Дельо с переводчиком бросились на помощь стражам, и лишь вчетвером им удалось справиться с гигантом... Тот рухнул на скамью - его зверское лицо по- прежнему ничего не выражало. Виктор Дельо поддержал молодую женщину, которая постепенно начала приходить в себя:
- Успокойтесь, мадам... Простите меня, но этот эксперимент был крайне необходим...
Когда слепоглухонемой набросился на свою жену, все присутствующие вскочили с мест, подняв невообразимый шум, который, однако, так же внезапно прекратился. Люди старались понять, что же произошло.
Тишину нарушил язвительный голос прокурора Бертье:
- Защита удовлетворена своим экспериментом?
- Вполне!
- Мэтр Дельо, - произнес председатель, - суд ждет ваших разъяснений. Зачем понадобился этот эксперимент и в особенности эта публичная ложь подсудимому?
- Суд, по-видимому, будет не слишком мной доволен, - с улыбкой ответил Виктор Дельо, - и все же я попрошу его потерпеть до завтра...
- Суд благодарит вас, мадам, - сказал председатель, - вы можете идти... Заседание возобновится завтра в тринадцать часов.
4. ОБВИНЕНИЕ
- Слово имеет господин адвокат гражданского истца...
- Господа судьи, господа присяжные, - начал оппонент Виктора Дельо, - моя роль ограничится исключительно защитой доброй памяти жертвы, Джона Белла, зверски убитого пятого мая сего года на борту теплохода "Де Грасс". Мне представляется излишним возвращаться к обстоятельствам преступления, которые уже были исчерпывающим образом изложены суду. Поэтому я позволю себе подробнее остановиться на личности жертвы... Не подлежит сомнению, что этого двадцатипятилетнего американца ожидало блестящее будущее - достаточно вспомнить, сколь насыщенными были его юношеские годы. Успешно закончив обучение в Гарвардском университете, где для него было вопросом чести изучить наш язык, в чем он немало преуспел, Джон Белл поступил на службу в прославленную американскую морскую пехоту. После капитуляции Японии он вернулся из Батаана с четырьмя наградами. Подобно многим другим парням, чьи молодые годы прошли под знаком тягот и лишений войны, Джон Белл мог бы с головой окунуться в круговерть бездумных развлечений, но он оказался выше этого. Война завершила его возмужание, и, зная, какие ужасные раны нанесла война в других частях света, оказавшихся не в столь благоприятном положении, как Америка, он решил, не теряя времени, посвятить себя неблагодарному делу помощи разоренной Европе.
Его отец, сенатор Белл, поведал нам, что для его сына не было большей радости, чем постоянное общение с французскими кругами Нью-Йорка, которым он был обязан своей новой службе. Джон Белл пожертвовал привязанностью к своей очаровательной подруге с Бродвея, лишь бы только попасть наконец во Францию, которую он, еще ни разу не повидав, уже так горячо полюбил, а спустя каких-то три дня на борту французского теплохода он был зверски убит одним из наших соотечественников!
Пусть мотивы этого убийства остаются загадкой - и тут мы должны отдать должное тому усердию, с каким защита сеяла сомнения, - однако, как бы то ни было, преступление налицо, и на виновника его неопровержимо указывают как отпечатки пальцев, обнаруженные повсюду на месте преступления, так и собственные неоднократные признания убийцы. Да, естественным казалось бы поддаться чувству жалости к преступнику, над которым с самого рождения тяготеет бремя тройной неполноценности. Мы не вправе не признать, что положению слепоглухонемого от рождения трудно позавидовать, но оправдывает ли это убийство? Даже если допустить, что Жака Вотье с детства снедала болезненная злоба по отношению ко всем окружающим, кто имел счастье владеть зрением, слухом и речью, разве это дает право доводить ярую ненависть до убийства? Разве это дало ему право набрасываться на незнакомого человека, тем более на иностранца, который не причинил ему никакого вреда и которого он даже не знал?..
Единственно возможным оправданием человекоубийственного акта, совершенного Жаком Вотье, - если, конечно, допустить, что преступление можно оправдать! - было бы помрачение рассудка. Многие из вас, господа присяжные, в начале процесса были склонны полагать, что перед нами - опасный безумец. В силу этого ваш справедливый приговор, надо думать, заметно смягчился бы: его защитники могли бы надеяться на то, что его до конца дней поместят в психиатрическую лечебницу, где он уже не представлял бы собой постоянную угрозу для общества. Однако весь ход процесса, показания многочисленных свидетелей, чья компетентность и объективность не могут быть поставлены под сомнение, доказали, что Жак Вотье полностью вменяем.
Личина чудовища - всего лишь маска: он прекрасно знает, какое тягостное впечатление производит его внешний вид, и пользуется этим, чтобы вводить всех в заблуждение... В случае необходимости он, не колеблясь, симулирует перед публикой истерические припадки. Эти нечеловеческие гортанные вопли, пена на губах, жесты убийцы служат ему превосходным орудием защиты, и он не раздумывая пускает их в ход! Уж ему-то известно: если дела и поступки существа грубого, ограниченного, не способного себя контролировать люди еще склонны как-то оправдать, то совсем другое делочеловек цивилизованный, которому не простят ничего. Перед нами как раз человек, рассчитывающий заранее малейшие свои поступки и совершающий их вполне сознательно... Упорное молчание Жака Вотье лишний раз подтверждает сказанное выше: таким способом он пытается заставить суд поверить, несмотря на признания и отпечатки пальцев, в свою невиновность. Разве кое-кто здесь не договорился до того, что Жак Вотье признался в преступлении, чтобы скрыть так называемого истинного убийцу, которого якобы знает он один?
К сожалению, утверждение, будто бы другое лицо могло убить Джона Белла, не имеет под собой никакой реальной почвы, тогда как отпечатки пальцев являются неопровержимой уликой, о которую разобьются самые изощренные уловки защиты! Благодаря богатому воображению мэтра Дельо мы иногда ощущали себя в самой гуще детективного сюжета... Однако лучшие образцы этого жанра всегда кончаются разоблачением преступника.
Мне представляется необходимым напомнить некоторые показания свидетелей обвинения... Для начала приведу ответ Жака Вотье капитану Шардо: "Этого человека убил я. Я признаю это категорически и ни в чем не раскаиваюсь".
Показания доктора Ланглуа, старшего судового врача, подтвержденные показаниями профессора Дельмо, который возглавлял медицинскую комиссию, призванную тщательно: обследовать психическое и физическое состояние Жака Вотье, свидетельствуют о том, что психически и умственно он совершенно нормален.
Не преминем также упомянуть слова родной сестры подсудимого: "Когда я узнала из газет о преступлении на "Де Грассе", я не особенно удивилась..." Это заявление было подкреплено показаниями и других членов семьи - зятя и тещи Жака Вотье.
Остается добавить к этим свидетельствам высказывание одного из свидетелей защиты, доктора Дерво, выдвинувшего весьма правдоподобное предположение, что мотив убийства слепая ревность Жака Вотье по отношению к первому нормальному мужчине, дерзнувшему приблизиться к его жене.
Итак, господа присяжные, улик, признаний и свидетельств более чем достаточно. Они нисколько не противоречат друг другу и недвусмысленно указывают нам убийцу Джона Белла. Я не собираюсь превышать своих полномочий защитника жертвы и требовать от суда, чтобы свершилось правосудие. Не забывайте, господа присяжные, что на вас смотрит вся Америка и настоящий процесс, в противовес некоторым утверждениям защиты, выходит за рамки этих стен. Не сомневаюсь, что вы сумеете оказаться на высоте в доверенной вам миссии: почтить память жертвы и покарать виновного всей мощью закона. Только тогда союзная нация, исполненная жажды справедливости, сможет сохранить должное уважение к французскому правосудию.
Усаживаясь на место, мэтр Вуарен окинул взглядом зал, чтобы оценить, какой эффект произвела на присутствующих заключительная часть его речи. Увы, публика осталась равнодушной, а Виктор Дельо, похоже, заснул: его глаза за стеклами очков были прикрыты...
Даниелла не отрывала взгляда от своего наставника. Она верила, что наперекор всему ему удастся спасти своего подзащитного. Чего бы это ни стоило...
Прокурор Бертье начал свою обвинительную речь с упоминания всех, вплоть до самых незначительных, обстоятельств убийства на борту "Де Грасса". Указав, что виновность подсудимого бесспорна, поскольку его собственные признания плюс отпечатки пальцев указывают на него как на единственно возможного преступника, прокурор продолжал:
