Аркадий Вайнер - Я, следователь..
– Да-да. Возможно, что «двойник» продал Косову именно эту машину. Возьмем ее на заметку. Но главное начинается дальше. «Двойник» выезжает с Корецким из Ленинграда. Вскоре Корецкого находят убитым, а его машина бесследно исчезает. Еще через несколько дней дебошир, задержанный в рижском ресторане, предъявляет паспорт… на имя Сабурова. Вот, пожалуй, и все. А с общественным порицанием Сабурову вы поторопились, мне кажется.
– Так ведь из Риги бумага пришла,– сделал слабую попытку оправдаться подполковник…
– Бумага…– сказал я без особого сочувствия.– Бумага… Человек главнее бумаги…
Все, больше никакого Сабурова для меня нет. Есть Бандит, который здорово «засветился» в Риге и которому написал письмо Косов в наивной надежде получить документы ворованной «Волги», Сейчас у меня два пути: искать Косова или ехать в Ригу. Но Косов, даже если я его разыщу, даст очень мало. Косов – этап пройденный, больше этого липового «Сабурова» он и в глаза не увидит. Нет, надо ехать в Ригу. Там наверняка что-нибудь еще можно найти.
Я заполнил бланк телефонограммы и побежал на четвертый этаж. Перескакивая по серым бетонным ступенькам, я вспомнил одну из мрачноватых сентенций учителя Коростылева: «Не катайтесь на перилах, дети, берегите их, ибо это сооружение делает наше падение с лестницы проблематичным…» Эх, где бы достать перила для своей жизненной лестницы?..
В ЛЕНИНГРАДСКИЙ ОБЛУГРОЗЫСК ТЕЛЕФОНОГРАММА
No 90/с
Из новых материалов следствия усматривается, что фамилия разыскиваемого нами покупателя кофейно-белой «Волги» весьма вероятно Косов.
При установлении этого лица прошу:
1. Подробно допросить его о всех обстоятельствах покупки «Волги».
2. При наличии у покупателя каких-либо документов на эту машину – срочно подвергнуть их криминалистической экспертизе на предмет установления подлинности.
3. Осмотреть купленную им машину и зафиксировать номера двигателя, кузова и шасси, а также государственный регистрационный номер.
Ответ шлите в адрес Городского отдела милиции Риги.
Следователь
…Значит, решено – еду в Ригу. Интересно, сколько же мне мотаться еще? Конца и края не видно. И почему-то вспомнил слова Сашки Савельева: «А про тебя жена – ни мур-мур»…
Я вышел на улицу, постоял, раздумывая, куда бы мне податься в последний вечер.
Стоял, думал-думал, пока не понял, что идти мне некуда. У входа в метро, несмотря на дождь, ждали своих девушек молодые люди с грустными осенними букетами. А самим им было весело, они так много ждали от сегодняшнего вечера! Где-то в парке играла негромко музыка, шаркали шинами по лужам такси. Неоновые огни отсвечивали в низких облаках, и облака от этих огней были красные, угрожающие.
Я дошел до почтового отделения, взял бланк телеграммы и написал: «Наташа, закончу дела, пошлю все к чертям. Без тебя мне очень худо. Хочу быть всегда с тобой. Все еще будет прекрасно. Напиши мне письмо в Ригу, горотдел милиции».
Девушка-телеграфистка посмотрела мельком бланк.
– Ругаться по телеграфу нельзя,– сказала она.
– А я и не ругаюсь.
– Вы написали «все к чертям».
– Разве? Это я про плохих людей.
– Я их не знаю, и все равно нельзя.
– Я их тоже не знаю,– покачал я головой. Девушка взглянула на меня, как на сумасшедшего. Я взял из ее рук бланк и почти все вычеркнул. Осталось: «Наташа, без тебя мне очень худо. Напиши мне в Ригу».
– С вас пятьдесят пять копеек.
– За любовные послания надо брать дороже. Как за «молнии»…
Рига
Лист дела 54
Я открыл глаза и снова зажмурил веки, подумав, что сон все еще продолжается. Потом приоткрыл один глаз. На нижней полке сидел поп. Ну да, самый обычный священник – в черной рясе, с красивыми длинными волосами и серебряным наперсным крестом.
Поп взглянул на меня и, увидев мой приоткрытый глаз, заулыбался:
– Крепкий сон – признак чистой совести и нормальной физиологии, -весело сказал он. – Когда я сел в Ржеве, вы уже сладко почивали.
Я пробурчал ехидно:
– А разве церковь признает физиологию? Священник улыбался добродушно-снисходительно:
– Мой друг, у вас на лице написано, что сейчас вы спросите меня, почем опиум для народа и почему факты из Бытия не соответствуют фактам из Экклесиаста.
Это меня рассмешило, но все равно я настроился к нему враждебно. Потому что есть такая примета: если встретил попа – дороги не будет. А в плохие приметы я не то чтобы верю, но отношусь к ним с опаской. Тем более что мне очень нужна была хорошая дорога. Обязательно. Поэтому я промолчал. И потрогал задний карман – на месте ли пистолет. Черт их знает, этих попов -темные люди, обманом живут. И лицо у меня при этом, наверное, было злобно-глупым.
Потому что он сказал:
– К людям надо добро относиться, с верой и они возвращают добро и веру сторицей,– и стал прихлебывать из стакана горячий чай.
Свесив сверху голову, я задиристо спросил:
– По-вашему выходит, что люди только у вас могут получить добро и веру. Так, что ли?
– Это слишком вольное толкование моих слов. Безразлично, где человек может получить добро и веру – в храме господнем или в агитпункте. Важно, чтобы получил и с благостью употребил.
– Ну, эти сказки я слышал,– махнул я рукой.– Добро и вера – не бакалейные товары и где попало их не получишь.
– Между прочим, и бакалею где попало не получишь,– сказал поп.
– Чего, чего?– я стремительно привстал на полке и ударился затылком о потолок.
Священник еле заметно ухмыльнулся и снова кивнул:
– Да-да. Рис в керосиновой лавке не получишь. А если получишь, то рис будет с запашком.
Потирая охотно набухавшую шишку, я торжественно воздел руку:
– Вот именно! Добро и вера с душком – кому они нужны?
Священник пожал плечами:
– Есть же общечеловеческие представления о добре. О добре без запаха. Потому что человек вообще добр. И сказано в Писании: «Зло сердца, человеческого от юности его».
Спор был какой-то бессмысленный, без точных позиций. Да и понимаем мы с ним все по-разному. Мне стало досадно, что поп, как в теплой ванне, купается и струях.своего альтруизма, а я, получается, какой-то бес злобный, нелюдь. И я сказал:
– Чтобы рассуждать о добре, надо узнать полную меру зла. Вы ведь грехи людские созерцаете и отпускаете. Вам-то что – не жалко. А мне за них карать приходится, если есть состав преступления. Потому что я считаю, если один другого ударил по левой щеке, то не надо подставлять правую, а надо дать хулигану два года. А вам ведь не жалко, если он врежет ближнему своему по правой и добавит еще ногой по заднице, то есть, прошу прощения, по чреслам. Первому вы грех отпустите, а второго утешите. Поэтому вы -добрый, а я -злой. Вот и получается – у вас десять заповедей, а у меня – уголовный кодекс.
– Хм, у вас же есть это, как его, моральный кодекс…
– Да, есть. У нас есть– и подчеркнул «у нас».– Но он адресован людям по-настоящему добрым или тем, которые еще могут стать добрыми. А есть среди людей такие, что их уже ничем не убедишь и никак не перевоспитаешь. Вот они-то, а не какой-то мифический диавол, и есть враги человеческие. И уж, конечно, мы им пощады не даем.
– Как я понимаю, вы, молодой человек,– юриспрудент?
Я кивнул, усмехнувшись про себя: «Сашку Савельева буду теперь называть юриспрудентом». Поп грустно посмотрел на меня:
– Характер работы в известной мере ожесточил вас против людей…
– Опять двадцать пять! Да почему же против людей?!
– Потому что только Всевышний может понять и простить человеческие прегрешения, ибо сам есть источник доброты!
– Враки! – взбеленился я. – Человек! Человек – источник доброты! Поэтому для человека нетерпимо, когда доброту и веру топчут в грязь и кровь…
Поезд подходил к Риге.
Господи, неужели я действительно ожесточился против людей?..
В помещении дежурной части седьмого отделения милиции было тихо, лишь в открытую форточку окна врывался частый монотонный шепот дождя да из ленинской комнаты доносилась фраза песни, которую кто-то разучивал на аккордеоне: «Пусть всегда будет солнце… Пусть всегда будет… Пусть всегда…».
Дежурный внимательно смотрел на меня, прижмурив один глаз, и я не мог понять, слушает он меня или аккордеон. Был он невозмутимо спокоен, чрезвычайно толст, и казалось, будто китель не лопается на нем только потому, что дежурный никогда не двигается с места.
– Помните? – спросил я нетерпеливо.
– Помню,– кивнул дежурный и, наклонив голову, прислушался к аккордеону. – Снова наврал. Эх, артисты…
Аккордеонист старался изо всех сил. «Пусть всегда будет…»
Дежурный с неожиданной легкостью поднялся, подошел к шкафу, присел около него на корточки и мгновенно, как фокусник, выдернул из пачки бумаг тощенькую желтую папочку.
– Она, – сказал он флегматично.– Здесь будете смотреть или…
