Ирина Комарова - Самый дождливый октябрь
– Я не поняла. Ты говоришь – «неизвестная личность», то есть это она? Женщина?
– Оно. По голосу опознать трудно, то ли высокий мужской, то ли низкий женский.
– Что же это у вас за спецы на телефонах сидят? Неужели так трудно понять, мужчина говорит, или женщина?
– Ритка, не наглей. Ты вот, не по телефону, а при полноценном контакте, во время драки, не смогла разобрать, с кем дело имеешь.
– Темно было, я почти ничего не видела.
– А по телефону еще меньше видно. Еще вопросы у тебя есть?
– Есть. Откуда эта неизвестная личность звонила?
– Думаешь, это все один и тот же человек? Сначала завалил тебя, потом позвонил нам? А зачем? Похвастаться? Или поделиться радостью?
– Может, он хотел, чтобы милиция Ритку здесь нашла, – предположил Гоша.
– Это ему зачем?
– Он же не мог предполагать, что именно вы приедете. А если бы послали кого-то, кто с ее не знает? Представь: приезжаешь ты по вызову, на убийство, и обнаруживаешь на месте преступления неизвестную девицу. Девица внятно объяснить, как здесь оказалась, не может, а лепечет про незапертые двери, про неизвестных личностей, которые с порога кидаются на беззащитных девушек и бьют их чем-то тяжелым по голове, и прочую ерунду. Твои действия?
– За шкирку и в кутузку, – коротко и честно признался Володя.
– Что для мужика крайне приятно. Если он посчитал Риту неизвестным конкурентом, ввязавшимся в игру, то ее задержание ему выгодно. А если понял, с кем имеет дело – тем более. Насолить частному сыщику и лишить ее на неопределенное время свободы действий – это еще более выгодно.
– Хорошо, что ты меня знаешь, Володя, – с благодарностью сказала я. – И Миша тоже.
– А, теперь и мы тебе хороши стали, – ехидно начал Стрешнев, но его перебил зазвеневший в кармане телефон. – Слушаю. Так. Та-ак. Это точно? Повтори. Да, все правильно, именно здесь мы и находимся. Так. А когда? Как? Черт побери. Да, конечно, хорошо. Нет, наоборот, очень вовремя. Ага, спасибо. Счастливо.
Он выключил телефон, посмотрел на него с отвращением и вернул в карман. Перевел взгляд на меня, потом на Гошку и объяснил:
– Вот и труп нашелся.
– Чей? – ляпнула я. Гошка, в отличие от меня, сразу все понял:
– Лобушева?
Володя молча кивнул.
– Но почему? – не поверила я. – Ты же сказал, что ее не будут убивать!
– Значит, ошибся, – кротко признал Володя. – Значит, убийца думал по-другому.
– Не те вопросы задаешь, Рита, – поморщился Гоша.
Я растерянно посмотрела на него:
– А какие те?
– Где? Когда? Нет ли сомнений в установлении личности?
– Тело Лобушевой нашли часа два назад, в парке, в самой глухой части, за прудами. Место, конечно, не слишком надежное, но при удаче, ее бы не скоро нашли.
– А как нашли?
– Как обычно, случайно. Тетка с собачкой гуляла. А потом смотрит, собачка тащит что-то из-под лавки. А в морге у трупа отпечатки пальцев сняли и проверили по базе. У тех, кто сидел, личность легко устанавливать.
– Да, в этом нам повезло, – Гоша снова нахмурился. – Черт, получается, Валя сама поехала на встречу со своим убийцей. Ладно, Володя, ты скажи, Ритка тебе нужна еще? А то у нас рабочий день закончился давно, по домам пора.
– По домам, – ядовито усмехнулся Стрешнев, – так я тебе и поверил! Небось, прямо отсюда в офис рванете. Там же Баринов – ждет, не дождется, когда вы с докладом явитесь.
– Чем мы собираемся вечером, в свободное от работы время заниматься, это наше личное дело, – парировал Гоша. – И следствию, которое ты в данный момент представляешь, это совершенно неинтересно. Ты, чем язвить, скажи лучше: мы можем идти? Или у тебя еще вопросы остались?
– Да идите, на что вы мне сейчас? Я завтра-послезавтра выберу время, загляну в гости. Потолкуем.
– Гостям мы всегда рады, – мрачно буркнул Гоша и поднялся с дивана. – Маргарита, кому сидишь? Володя нас не задерживает, или ты не слышала?
Я хотела ответить, но взглянула на Стрешнева и прикусила язычок. Не люблю и не считаю приличным ссориться с напарником при посторонних. А Володя сотрудником агентства «Шиповник» не является, значит, хоть мы и в хороших, я бы даже сказала, приятельских отношениях, человек посторонний. Поэтому я молча сунула Гоше пакет, из которого капала ледяная вода, сползла с дивана, постояла немного, проверяя, как отнесется к такой резкой перемене позиции моя бедная больная голова, потом, прихватив сумочку, решительно шагнула к дверям. На пороге остановилась, обернулась и вежливо попрощалась со Стрешневым.
– Счастливо, Володя. Увидимся.
– Непременно, – отсалютовал он.
– До свидания, Миша. До свидания, Сережа.
Они нестройно ответили, а Гошка подтолкнул меня в спину:
– Пошли, хватит на месте топтаться!
Пакета у него в руках уже не было и куда он его дел – представления не имею. Наверное, просто бросил на пол. Ну и ладно. Я обожгла напарника злым взглядом, гордо задрала подбородок и, печатая шаг, вышла из квартиры. Спускаясь по лестнице, я обиженно молчала и собиралась молчать всю дорогу до офиса, чтобы Гошка понял, насколько я на него сердита. Потом передумала – зачем зря время тратить? Лучше я сразу изложу напарнику свои претензии, мы их обсудим, Гошка поймет, что был не прав и попросит прощения. Мы закроем тему и явимся к Баринову уже готовые к работе.
– Между прочим, напарник, – заговорила я, крепко держась за перила (все-таки, меня немного покачивало), – ты вел себя отвратительно. И я на тебя… – в этот момент я вышла на крыльцо и увидела сплошную стену воды: словно дверь подъезда, как в каком-нибудь фантастическом фильме, открываясь, выпускала нас не в стандартный городской двор, а в самый центр водопада Виктория. – Ой! Да что же это!
– Это дождь, – просветил меня Гоша. – Ты постой здесь, под козырьком, а я машину подгоню.
Он поднял воротник ветровки, втянул голову в плечи и выскочил под дождь. Куртка, успевшая слегка подсохнуть, моментально потемнела от воды. Я поежилась в своем стареньком, но кожаном и потому не промокающем, френче. Боевое настроение быстро угасало. Как хотите, но ругаться и предъявлять претензии человеку, который только что вымок до нитки, чтобы подать вам машину к самому подъезду, это как-то… как-то не слишком красиво, что ли? С другой стороны, если спускать Гошке все его выходки, то с ним просто невозможно станет работать! Значит, мне надо не устраивая скандала, деликатно и с достоинством, дать понять напарнику всю неприличность и недопустимость его поведения. Именно так! Когда наш «москвич» остановился рядом, и распахнулась пассажирская дверца, я быстро, прикрыв шишку ладонью, чтобы, не дай бог, не зацепить, юркнула в машину и чинно поблагодарила:
– Большое спасибо.
– Большое пожалуйста, – напарник посмотрел на меня и усмехнулся. – Ладно, Ритка, не обижайся. Признаю свою вину, был неправ, вспылил. Погорячился, – он неторопливо выехал со двора. – Но я, действительно, думал, что ты с отмычкой к Вале в полезла. Вот и психанул.
– Я сразу сказала, что ничего такого не делала, – холодно напомнила я. – Или мое слово уже не считается? Или у нас теперь новые правила и напарнику врать в глаза можно?
– Причем тут новые правила? Там же кроме меня Стрешнев был с ребятами. Что ж тебе, при них признаваться, что ты с отмычкой поиграть решила?
– Гошка, в последний раз повторяю! Я отмычку даже не доставала!
– Да понял я, понял. Я просто объясняю, что правды от тебя в тот момент не ждал. Когда посторонние рядом, это не всегда удобно.
– А-а. Ну… пожалуй, так. Но если бы я врала, я бы тебе дала, как-нибудь понять. Подмигнула бы, что ли.
– Ага, и пальцы скрестила бы, на всякий случай! – развеселился Гоша. – Нет, Ритка, давай лучше без тайных знаков. Я и так пойму, когда ты правду говоришь.
– Получается, Валя поехала на встречу со своим убийцей, – сделал вывод шеф, выслушав наш доклад.
Мы втроем устроились в приемной, как делали обычно, когда Нина уходила. У нее немного другой график, не такой как у нас: днем Ниночка сидит на работе, даже когда делать нечего (впрочем, она всегда находит, чем заняться, обязанностей у нее достаточно), но редко остается после шести. Только в случае острой необходимости. Сегодня, такой необходимости не было.
– Но я не понимаю, – продолжил шеф, – зачем Вале понадобились подельники? Если она открыла сейф и взяла украшения и диск, зачем ей еще кто-то нужен?
Я посмотрела на простой карандаш, лежащий на столе, поверх бумаг. Обычно, когда мы начинаем обсуждение, Баринов что-нибудь вертит в руках, чаще всего, как раз карандаш или шариковую ручку. Однажды он объяснил, что выработал у себя эту привычку, когда бросил курить. Занимал, таким образом, руки, чтобы они к сигарете не тянулись. А я, в свою очередь, настолько привыкла видеть карандаш в пальцах шефа, что сейчас, испытывала дискомфорт. Знаете, как это бывает: какой-то пустяк не на своем месте, и вы понимаете, что это пустяк, а работать невозможно. А тут еще голова болит… я заставила себя отвести взгляд от карандаша и постаралась сосредоточиться на словах шефа. Действительно, зачем Вале могли понадобиться подельники?