Колин Маккалоу - Блудный сын
— Несмотря на то что вы знали о правительственной организации? — с недоверием спросил Кармайн. — Ученые всегда стояли в первых рядах тех, кто выступает против подобных задач, поставленных правительственными организациями. Я же наблюдаю, как вы хвалите источник исследований вашей жены.
Глаза Джима полыхнули.
— Вы делаете серьезные выводы на пустом месте, капитан, если таким образом трактуете мои слова. Но вы, по — видимому, забыли, что это касается Милли. Я никогда бы не сделал ничего, что усложнило бы ее работу, а упомянутая организация, в конце концов, разбирается с направленными на нас действиями врагов. Я знаю, Вьетнам — это раковая опухоль, и я не верю, что Никсон вытащит оттуда наших ребят, но исследования Милли не имеют никакого отношения к Вьетнаму или к человеку, сидящему в Белом доме — я голосовал за Хьюберта Хамфри! — Хантер откинулся назад, скрестил руки на груди и посмотрел так, словно готов был бросить вызов половине полицейских Холломена.
Кармайн молчал добрых пять минут, чтобы дать Джиму время успокоиться.
— Когда вы услышали о тетродотоксине в следующий раз? — спросил он наконец.
— Когда Милли пришла домой и сказала, что у нее украли шестьсот миллиграммов яда. В прошлый четверг. Она была настолько расстроена, что ходила к отцу за советом, и отсюда я понял, насколько серьезно она относится к этой краже. Тогда она меня спросила, не говорил ли я кому — нибудь о токсине, и я ответил «нет», потому что действительно никому ничего не говорил.
— Вы знали, где он хранился? Как она его упаковала? — спросил Базз.
— Честно, нет. Я даже не знал, был он водорастворимый или уже в растворе. На самом деле я предполагал раствор, но ошибался. Милли рассказала, как поместила его в вакууме по ампулам и поставила в холодильник. Обычно подобными вещами не озадачиваешься, имея дело с порошком, вот тогда я и понял, насколько его воздействие опасно, и восхитился скрупулезностью Милли.
— Она говорила вам, как яд воздействует на жертву? — поинтересовался Кармайн.
— Нет. Я только пытался ее приободрить. Должен признать, моя голова тогда была занята другим — какие неприятности мне сулит доктор Тинкерман. Я ужасно беспокоился.
— Теперь уже нет, — заметил Базз.
Хантер с упреком взглянул на него.
— О, бросьте, ребята. Что я еще мог? Вся эта работа по написанию книги, потом шанс получить дополнительный доход — все летело в тартарары из — за предубеждений и возможностей единственного человека. Беспокоился? Конечно, я беспокоился! Как и любой бы на моем месте!
— У вас имеются могущественные союзники в Чаббе, доктор, — напомнил Кармайн. — Вместо того чтобы беспокоиться, почему вы не попытались с их помощью воздействовать на Тинкермана?
Джим Хантер скривился от отчаяния.
— По причинам, для вас непонятным! — бросил он. — Тинкерман не мог запретить публикацию «Бога спирали», он даже не мог вынудить меня сменить название на менее интригующее, но он мог запретить ИЧ дать рекламу книге, когда она окажется в магазинах, тянуть с заказами на книгу, отказать в печати дополнительных экземпляров — вот как могло бы сложиться. «Типография Танбаллов» планировала получить с этого хорошую прибыль, как и само ИЧ, но Макс уже совершил ошибку, напечатав множество экземпляров до распоряжения. Поэтому, прежде чем решите, что у меня одного имеются мотивы для убийства Тинкермана, лучше обратите внимание на Танбаллов. Или, — воскликнул он, наклоняясь вперед, — присмотритесь к другим авторам, кто уже работал с ИЧ, но кого Тинкерман не любил. Он проклинал своих коллег, если они не знали хоть какой — нибудь незначительной детали из жизни Иисуса Христа. Да подозреваемых найдется выше крыши!
— Хорошо, — доброжелательно сказал Кармайн. — Давайте продолжим, доктор.
Его слова удивили Джима; тот явно ожидал, что расскажет свою историю и будет отпущен. Теперь он в изумлении смотрел на капитана.
— Продолжим?
— Думаю, да. Вы не упомянули Джона Холла, а мне нужно знать все о вашем с ним знакомстве.
— Джон? — Джима Хантера, казалось, поразила новая тема для вопросов. — Он был другом. Настоящим другом. Мы познакомились, когда поступили на курсы повышения квалификации по биохимии в Калтех. Думаю… нет, я уверен, что он сам обратился к нам. Он представился Милли и мне. Обычно мы с Милли не сходились с остальными, но Джон каким — то образом к нам пробился. Милли считала, что он вообще не видит разницы между обычным браком и смешанным: чернокожий с белой. Он, казалось, понимал, почему я люблю Милли и почему она любит меня. Он был одиночкой, настоящим одиночкой. Мы не скоро узнали, что у него денег больше, чем он может потратить: Джон никогда их нам не впихивал и не ранил гордость, предлагая заплатить за нас. Мы тогда постоянно проводили время на общественном пляже и считали наши гроши — хватит ли на дешевый перекус здесь же в кафе, а он всегда вкладывал такую же сумму, как и мы. Он занимался лесопромышленностью, а его приемный отец, Уиндовер Холл, хотел, чтобы пасынок узнал все о древесине. Поскольку в расписании курса не было отдельной, подходящей ему программы, Джон делал все то же, что и мы — увлекся углубленной биохимией. Милли, будучи отличным учителем, интерпретировала для него полученные знания так, чтобы он мог применить их на деле. — Хантер пожал плечами. — Вот так, капитан. Мы были просто друзьями.
— В равной степени? И вы, и Милли, по отношению к Джону? — спросил Базз.
Джим тщательно обдумал вопрос; он полностью осознавал, чего хочет полиция, и, вероятно, продумывал на двадцать ходов вперед. Он был очень умен.
— Нет, думаю, я был привязан к Джону больше, чем Милли, но для того есть одна большая причина. — Он сделал глубокий вздох. — Я плохо себя чувствовал. После восьми лет Холломена и Нью — Йорка в моем прошлом остался не один десяток драк. Если бы противостояние шло один на один, то мне было бы нечего опасаться, я смог бы выстоять даже против двоих, но моих противников честными не назовешь. Меня избивали вшестером. Потом я приползал домой к Милли, рыдающей в отчаянии, она хотела сдаться и все бросить — было очень тяжело, капитан. Когда мы переехали в Калифорнию, мы достигли того возраста, когда наказывают иным образом, не силой, — и драки прекратились. Знаете, даже при сильном численном превосходстве я оставлял на них отметины.
— Что пострадало сильнее всего? — спросил Кар — майн.
— Бог знает, какие кровотечения были в груди и животе, но там вроде бы все заживало, и не оставалось никаких симптомов, предупреждающих об опасных последствиях. Хуже всего обстояло дело с лицом — с носовыми пазухами. Я больше не мог дышать носом, а постоянные приступы боли в лице совершенно подкашивали — настоящее месиво. В начале наших первых летних каникул — в июне 1959‑го — Джон хитростью затащил меня к какому — то блестящему хирургу, который обещал починить мои пазухи за просто так — он сказал, что просто не может пропустить такой фантастический вызов его способностям. Но я уже почти нашел работу и знал, что мы с Милли не сможем нормально жить дальше, если я не устроюсь в более — менее приличное место.
Хантер остановился, Кармайн и Базз сидели молча, не желая его подталкивать. Когда Джим продумал и разложил по полочкам у себя в голове дальнейшие события, то смог продолжать.
— Вот тогда Джон и признался в наличии уиндоверских миллионов. И принялся меня убеждать сделать операцию еще сильнее, чем хирург. Если я не могу принять деньги в качестве дара, говорил он, то тогда должен их одолжить. Однажды, когда стану полновесным профессором, я смогу их ему вернуть. Я сдался, когда к уговорам присоединилась Милли, и признался, что испытываю чудовищные приступы боли. Хирург пообещал: после того, как он уберет поломанные кости с лицевого нерва, боли исчезнут. Исчезнет и угроза церебрального абсцесса. Суммарно — на подготовку к операции, неделю в больнице и восстановление после — я одолжил у Джона Холла десять тысяч долларов. Это давило на меня, и можете себе представить, как я буду рад, что наконец смогу вернуть ему долг. И тут он умирает. Это нечестно! Просто нечестно!
Медленно закипая, Эмили Танбалл шла по небольшой дорожке, соединяющей ее дом и дом Давины. Как случилось, что двадцатичетырехлетняя шлюшка черт знает откуда ухитрилась заграбастать дом, бизнес и состояние Макса прямо у нее под носом? Кто мог предположить подобное развитие событий, когда костлявая стерва появилась в «Типографии Танбаллов» со своим портфолио и, хлопая накладными ресницами, объяснила Максу, что как раз открыла свою студию дизайна на «Бостон — пост», и осведомилась, не будет ли ему интересно поработать с ней? И Макс, старый глупый козел, забил копытом, заблеял и убедил себя, что он никакой не старый козел, а жеребец в расцвете сил.
Он их обманул. Никто в семье не подозревал, что происходило в течение целых шести месяцев. Полгода Макс водил эту сучку на ужины, дарил ей дорогие подарки, подписал контракт на прежде унылые и блеклые бумажные обложки для издаваемых им книг. Вэл заметил первые признаки, но не угадал мотивы. Бумажные обложки стали ярче — их цвет, тиснение, рисунок приобрели немного более современный вид, — и Макс открыл источник изменений: «Имаджинекс», новая студия дизайна на «Бостон — пост», в полумиле от них. То, что Макс стал прихорашиваться и обновил фасад дома, казалось естественным и логичным — ведь ему пятьдесят восемь, самое время наводить марафет.
