Галина Романова - Тайна, приносящая смерть
«Что, например?» – перебил его с недоверчивой ухмылкой Бабенко.
«Что ее убили двое людей, вступивших в преступный сговор. И скорее всего люди, которым досталось от жертвы при нападении, просто проезжали мимо и все...»
О как он ловко изложил – умник этот симпатичный с внимательными понимающими глазами. О как ему все понятно-то вдруг стало. Только бумажка с подписью-закорючкой легла на его стол, так он тут же историю сочинил. Молодец! О какой молодец!
А вот ему – Павлу Степановичу Бабенко, мастеру сочинительства и совсем-совсем не Анискину, все не таким ладным и стройным казалось в этой версии.
Почему? Да потому, что знал он, кого расцарапала Мария перед смертью. Может, Володьке-то досталось и за дело, может, и лез он к ней, за что и получил след на боку, существование которого наутро никак объяснить не мог. А что Танька Вострикова не нападала на нее на берегу пруда и уж никак не хотела ограбить или изнасиловать, тут Бабенко смело на стол на отсечение обе руки положит.
И что самое главное и не менее важное – не могла никак Таня Вострикова в преступный сговор с Володькой-библиотекарем вступить. Не могла, хоть убейся!
Друг друга терпеть не могли – раз. Обходили стороной – два.
Володьке никогда не нравилась яркая вызывающая внешность Татьяны, опасной он считал такую красоту. Опасной и губительной как для обладательницы такой красоты, так и для ее поклонников.
Татьяна считала его рохлей, неудачником, всегда брезгливо морщила нос при встрече с ним и даже в библиотеку не ходила, потому что Володька там работал. Бабенко, помнится, даже классная руководительница Танькина жаловалась, чтобы он на нее подействовал. Совсем не хотела работать в читальном зале, библиотекарь, видите ли, ее не устраивал.
Нет, эти двое никак не могли вступить в преступный сговор и держать Марию за руки, пока она вырывалась от них и поочередно их царапала. Да и задушить они ее не могли. Танька кишкой тонка против Маши. А Володька пьяный килограмма поднять не мог, куда уж ему было задушить брыкающуюся здоровую молодуху. Маня его одной левой завалила бы так, что он неделю не поднялся бы.
Нет, перегиб был с версией у Щеголева Данилы Сергеевича. И про сговор двух лиц, которым Маша своими острыми ногтями оставила отметины. Отметины были, лица были, а вот сговора не было, хоть умри. И про гастролеров заезжих тоже перебор у Щеголева вышел.
Что он скажет теперь, когда узнает, что убита Таня Вострикова?
Что гастролеры эти через их деревню раз в три недели ездят? И что непременно жертв своих из числа их женщин выбирают? Не насилуют, не грабят, а просто душат и все?
– Жив ты тут, нет, Степаныч?
Маринка выскочила на крыльцо, едва не сбив его со ступенек, как футбольный мяч. Тут же пристроила рядом с ним свое тучное тело, сунула ему в рот таблетку валидола и молчала какое-то время, пока он ее рассасывал.
– Ну! Чего? Полегче тебе, Степаныч? – тронула она его за короткий рукав рубашки. – Надо же, новую надел... Красиво тебе, идет... Как жених!
– Хорош языком молоть, Марина. Лучше веди на место преступления да помалкивай больше, что я... Что у меня сердце прихватило, – посоветовал он словоохотливой продавщице местного сельмага.
Таня Вострикова лежала на спине, широко в стороны раскинув руки и вонзив пальцы в рыхлую, не просохшую после дождя землю. Лицо ее было спрятано под спутавшимися волосами, а вот шея была открыта. И отчетливо были видны синие вздувшиеся борозды от чьих то безжалостных пальцев. Одна нога ее была согнута в колене, как если бы она упиралась ею о землю, пытаясь отползти. Вторая нога с вывернутым внутрь коленом покоилась на земле.
– Отойти всем! – рявкнул Бабенко еще издали, хотя ругаться особенно было не на кого.
Тех, кого собрала новая деревенская беда, насчитывалось семь человек, ну и он с Маринкой – восемь и девять. Держались они поодаль, ближе чем на десять метров не подходя.
– Кто нашел ее? – повторил он свой вопрос, ни к кому конкретно не обращаясь.
Вперед вышла пожилая соседка Углиных, на один крохотный шажок всего вышла и тут же остановилась.
– Я нашла, Степаныч. Утром на выпас теленка погнала. Туда прошла, не особо по сторонам смотрела, шаловливый он у меня, все вперед тащит... – Она покачала головой, с суеверным испугом покосилась на тело молодой девушки. – А оттуда уже когда шла, чуть на нее не наступила.
– Как такое возможно? – спросил он, внимательно осматривая землю вокруг распростертого тела. – Туда шла не видела, а оттуда чуть не наступила? Ты в своем уме, что городишь такое?!
– А чего орать-то! – обиженно отозвалась соседка Углиных. – Туда я шла вон там, – она ткнула в сторону широкой тропы, взяв чуть левее. – А обратно тут. Еще и не рассвело как следует, чтобы рассмотреть. Да и туман чуть поднимался.
Про туман он не знал, он проспал его. И во сне его снова мучил кошмар про Машу Углину. Как же теперь-то он станет спать? После второго подобного убийства?! Как он теперь станет в постель укладываться, зная, что не сумел стать защитником для этой несчастной сироты?!
Ох, если узнают, что он скрыл от следствия ее ссору с Машей и ее царапины, ох, что будет!
– Наследила небось, Ильинична? – чуть сбавил Бабенко обороты.
– Да какое там! – всплеснула она руками. – Шла я по траве, в сапогах резиновых была, думаю, росой как раз сапоги обмою. На тропинку-то и не наступала. Так что если следы там есть какие, то это точно не мои.
– Ладно, вы идите пока все по домам. Когда нужно будет, вас вызовут. Повторите слово в слово все под протокол. А ты, Марина, ступай звони в город.
– Ага, щас я, – отозвалась она с охотой и, крутанув крупным телом, ринулась прочь от наблюдающих, выстроившихся в линию. Но потом затормозила внезапно, оглянулась на него, глаза вытаращила. – А кому звонить-то, Степаныч?! В город-то кому звонить?!
– Вот балда, а! – плюнул он себе под ноги в сердцах. – В милицию! В милицию звони, Марина! Скажи, что у нас опять убийство. Про остальное помалкивай.
– А про что про остальное? – решила она все же уточнить, чтобы не прослыть болтливой.
– Ну... Про то, кого убили, как именно убили. Про это помалкивай. Просто скажи, что участковый уже на месте происшествия, ведет работу со свидетелями, и... Короче, дуй быстрее и вызывай уже милицию.
Он сделал осторожный шажок в сторону мертвой Тани Востриковой, присел на корточки, начал внимательно осматриваться. В прошлый-то раз ему так хорошо все просмотреть не дали. Да и сам он не был готов к наблюдениям. Известие его просто подкосило. А теперь не то чтобы он привык, но уже знал, к чему готовиться. Какие вопросы ему станут задавать, знал. В чем, возможно, обвинять станут, тоже догадывался. И что утаить от него попытаются, это тоже ему теперь хорошо известно было.
Ведь раздобыли сведения городские сыщики о том, что за безделушку сжимала в своей руке мертвая Маня Углина. Раздобыли, к гадалке не ходи. И Щеголеву Даниле Сергеевичу было об этом прекрасно известно.
А промолчал! А не сказал ничего, когда Бабенко спросил об этом. Глазами виль в сторону и рот на замок.
Ничего, он теперь умнее станет. Он теперь ни одной улики мимо себя не пропустит.
То место, которое он исследовал перед собой, было безукоризненно чистым в плане этих самых улик. Ни сломленной травинки, ни примятой, хотя после утренней росы та легко подняться могла. Ни спички, ни окурка. Он тогда и вовсе опустился на коленки и пополз.
Не метрами, нет, сантиметрами он исследовал все вокруг мертвой Тани. Каждый кустик полыни рассматривал, каждый лопух перевернул, все до сантиметра осмотрел и под трупом, чуть его ворочая с боку на бок, прежде чем нашел ЭТО!
След! Отчетливый след каблука предположительно мужского ботинка. Хотя и не факт. Местные женщины в большинстве своем имели крупные габариты, туфли на высоких каблуках по понятным причинам игнорировали и нередко покупали у Маринки в магазине мужские дешевые туфли, чтобы за скотиной было в чем ходить.
– Эй, Ильинична! – громко позвал он, чуть разогнувшись. – Ты все еще тут?
Та вместе со всеми покинула наблюдательный пункт, но торчала за изгородью своего огорода.
– Тут я, а что?! – прильнула она грудью к штакетнику.
– Ты все еще в тех сапогах, в которых утром была?
– Ну!
– Покажи каблук.
– Чего?! – Она попятилась, решив, что участковый немного не в себе. Да и запросто тронешься от такого-то. Проговорила мягко, вежливо: – Какой каблук, Степаныч, чего это ты?
– Ничего! Я с ума не сошел, не смотри на меня так! Сними сапог и покажи мне подошву!
Он дождался, пока пожилая женщина разуется, присев на поваленный ствол старой яблони в своем огороде. Пока допрыгает до изгороди в одном сапоге. Глянул на подошву, которую она выставила ему на обозрение. Удовлетворенно закивал.
Замечательно! След от резинового сапога Ильиничны должен был быть совершенно другим. Нет, это точно каблук мужского ботинка. Главное, сама подошва не отпечаталась, а вот каблук просто увяз в земле. Причем след этот располагался как раз в том месте, где сейчас покоилась задница покойной Востриковой.
