Сергей Бакшеев - Зеркальная месть
— Это когда официальные безналичные деньги с банковских счетов за определенный процент превращают в «черный нал», — поясняет Коршунов.
— На таких операциях можно много заработать? — уточняю я.
— Зависит от масштабов. Хасарян, по моим данным, был крупнейшим игроком в этом нелегальном бизнесе. Для функционирования схемы ему требовался подконтрольный банк и множество фирм-однодневок. Такую услугу ему оказывал Тумилович.
— Вот в чем связь вора и банкира, — понимаю я. — Если их заказали одновременно, то кто-то решил разрушить криминальный бизнес.
— Или обезглавить и присвоить.
— Любопытно, — Я переглядываюсь с Коршуновым. — А как работала схема?
— Те, кто хотел обналичить, переводили деньги на счета фирм-однодневок под фиктивные услуги. Как правило, этим занимаются чиновники, крадущие бюджетные средства. Либо коммерсанты, которые вынуждены давать откаты наличными тем же чиновникам за крупные подряды. Безналичные средства поступали в банк Тумиловича. Он переводил их в Дагестанские банки, а оттуда самолетами привозил наличные.
— Самолетами? — удивляется Коршунов.
— Это самый быстрый и безопасный путь. Перевозку осуществляло частное охранное предприятие «Броня». По всей видимости, «Броня» контролировалась непосредственно Хасаряном. Потому что его телохранителями являлись сотрудники этого ЧОПа. Они владели оружием официально.
— Но не спасли клиента, — напоминаю я.
— А почему задействован Дагестан? У Хасаряна и там были подконтрольные структуры?
— Не обязательно. В Дагестане торговля в основном осуществляется через рынки и несетевые магазины. А это сплошная наличка. Там на границе с Чечней функционирует нелегальный рынок краденых автомобилей. Местные банки собирали наличные деньги и обменивали на безнал.
— Сколько брали за обналичку Хасарян с Тумиловичем? — спросил Коршунов.
— Семь процентов. При крупных суммах снижали до пяти. А проходили через них десятки миллиардов рублей в течение нескольких лет.
— Семь процентов от миллиарда. Это сколько же? — заинтересовался Николай.
— Семьдесят миллионов.
— Обалдеть.
— ЧОП «Броня», — задумывается Коршунов. — Наличка из Дагестана доставлялась во Внуково?
— Да, через грузовой терминал. А вывозилась на инкассаторских броневиках банка Тумиловича.
— Я вспомнил ЧОП «Броня». Контора плотно разрабатывала эту охранную конторку. Сразу после ликвидации Хасаряна Рысев приказал…
Я кладу руку на запястье Кирилла, и он умолкает. Не слишком ли глубоко мы втягиваем в свои проблемы наших детей?
Фамилия Рысев мгновенно возвращает меня на пару часов назад.
Я сижу в машине и разглядываю выпускников 1973 года одной из Валяпинских школ. Среди них мои будущие папа и мама. А так же парень, подписанный, как Олег Рысев. Его взгляд смотрит прямо в объектив и будто пронзает меня. Возможно, это совпадение. Фамилия и имя достаточно распространенные, но почему мне так холодно от его взгляда!
— Когда родился Рысев? — спрашиваю я Коршунова.
— В пятьдесят шестом. А что?
Значит, в 1973 будущему генерал-лейтенанту Рысеву было семнадцать лет. Как и моим родителям. Я достаю из сумочки полученную в Мытищах фотографию и указываю пальцем Кириллу:
— Это он?
Коршунов долго смотрит на снимок, поднимает его к лампе, поворачивает под углом, хмурится и выдыхает:
— Да.
32
От Москвы до Валяпинска тысяча семьсот километров. Летом, если потребуется, можно домчаться за сутки, но зимой это удел бесбашенных камикадзе. Большей частью дорога узкая, постоянно встречаются стайки плетущихся фур, обогнать которые целая проблема. Ближе к уральским горам начинаются снежные заносы. На подъемах фуры с лысой резиной буксуют, образуя заторы.
Коршунов на стареньком «чероки» резину обновил вовремя, и полноприводный джип с мощным движком проявил свои лучшие качества на российских просторах. Я не рисковала и добралась до Валяпинска на третьи сутки. Коршунов порывался ехать со мной, но я твердо решила, что семейную тайну раскрою сама. Это мой долг и моя боль. Достаточно того, что он подключил к расследованию Татьяну. Она приоткрыла дверь в старый дом с закрытыми ставнями, где мне предстоит обследовать самый темный чулан.
Теперь я знаю, как выглядела моя мама. Она действительно была красивой, как я и фантазировала в интернате. У меня ее глаза, брови, лоб, волосы. А нижняя часть лица мне досталась от папы. У мамы черты лица мягкие, а во мне чувствуется суровость. Мама, наверняка, мило улыбалась и излучала нежность. Мне этого не дано, у меня с детства атрофированы мышцы, поддерживающие улыбку.
Я приехала в Валяпинск, чтобы найти Виктора Брагина, о котором упомянула Ольга Демьянова. Он учился с ней в одном классе, значит ему сейчас пятьдесят лет. Известен район, где он жил, и школа, которую закончил. В конце девяностых Ольга встретила Брагина в форме МВД. Она запомнила на его груди орден и медали. Обычно этих данных более чем достаточно, чтобы найти человека в социальных сетях. Я провела за компьютером полдня — безрезультатно.
Мне пришлось вновь смотаться на Мытищинский строительный рынок. Еще пять тысяч рублей — и Ольга Демьянова предоставила мне свой пароль в «Одноклассниках». От ее имени я написала «друзьям», что мечтаю найти «кавалера детства» Витьку Брагина. Да здравствует всеобщая ностальгия по юности! Не прошло и суток, как я знала, где его искать.
В родной Валяпинск я въезжаю ближе к вечеру. Можно отдохнуть с дороги и утром с новыми силами отправиться на важную встречу. В обычных обстоятельствах я так бы и поступила. Но когда не дает покоя вопрос о трагической смерти мамы, о спокойном сне можно забыть. «Старый чулан» прошлого манит кровавой тайной.
На заправке я заливаю полный бак горючего, перехватываю на ходу булочку с чаем и направляю «чероки» за город. Путь лежит в бывший военный городок, закрытый при сокращении армии. Через тридцать километров я сворачиваю с трассы. Узкая дорога между высоких елей похожа на коридор без крыши. Чем ближе к цели, тем хуже становится покрытие. Появляются выбоины, а последние пару километров я преодолеваю по выщербленным бетонным плитам и ухабам снежных заносов. Фары выручают не всегда. Один раз я чуть не ухнула со вздыбившейся плиты в глубокую яму. На скорости ее можно проскочить, но пожалев изношенную подвеску, я благоразумно объезжаю препятствие по сугробу.
За сломанным шлагбаумом появляется брошенный городок. Свет горит лишь в нескольких кирпичных домах послевоенной постройки. Панельные пятиэтажки семидесятых зияют пустыми глазницами окон.
Я проезжаю на окраину городка и остановливаюсь у стенда «Стрелковый клуб «Выстрел». Чувствуется, уральские парни подошли к названию творчески. Впереди виднеется дом барачного типа. В правом его крыле теплится жизнь. Это конечная цель моего долгого маршрута. Я закрываю джип и топаю пешком по сугробам.
— Кого принесло? — раздается мужской голос за дверью, когда я настойчиво стучу в барак.
На этот случай у меня заготовлено качественное удостоверение майора полиции, состряпанное еще специалистами Конторы.
— Откройте. Пара вопросов.
— Ко мне заходят без стука.
Я толкаю дверь, оказавшуюся незапертой, и демонстрирую раскрытое удостоверение.
— Майор полиции Ланская. Вы Виктор Брагин?
— Допустим.
Ершистый тип! Я вхожу внутрь и убеждаюсь, что передо мной действительно Брагин. Это физически развитый мужчина, отлично выглядевший для своих пятидесяти лет. Стрижка наголо, уверенный взгляд и щетина придает ему брутальность. Он сохранил подтянутую фигуру, но потерял левую руку. Вместо нее пристегнута культя, заканчивающаяся отточенным стальным крюком. Эту примету, про которую мне написал «одноклассник» невозможно подделать.
Мы проходим в просторную комнату со старым телевизором и рядами скрепленных рейками стульев. Видимо, ранее барак являлся казармой, и здесь рядовые смотрели программу «Время».
— И по какому поводу такая честь? — небрежно интересуется Брагин.
Он оседлал единственный незакрепленный стул. Его наглый взгляд изучает меня, а в голосе проскальзывают нотки вызова.
Я стараюсь держаться официально. Присаживаюсь, раскрываю на коленях папку и растираю пальцы, словно собираюсь делать записи.
— По заявлению родственников мы пересматриваем старое уголовное дело. Есть основания для реабилитации.
— Какое дело?
— О двойном убийстве семьи Портновых. Девятнадцатилетней Светланы и ее мамы. Их зарезали в 1975 году в собственной квартире. Вспоминаете?
— Допустим. А я тут при чем?
— Вы проживали в соседнем доме и могли что-то видеть.
Брагин молчит.
— Вам было всего двенадцать, но вас характеризуют, как шустрого непоседливого мальчика, — настаиваю я. — Подростки порой замечают такое, на что взрослые не обращают внимания.
