Александр Чернов - Музей боевых искусств
— Ты в моей спальне ляжешь? — На милом, с большими наивными глазами лице девушки возникло хитрое выражение.
— Если позволишь, — с не менее хитрым видом произнес я. — Если нет, то я и на коврике готов возле порога твоего дома улечься.
— Тебе в этом доме позволено спать где угодно, — тоном ласковой хозяйки, разговаривающей со своим верным псом, произнесла девушка.
— Ловлю на слове, — хмыкнул я. — Но учти, с меня шерсть лезет.
Девушка залилась звонким смехом. Она чувствовала себя намного лучше.
— Ну, ты, как всегда, в своем репертуаре! Выпьешь еще?
— Давай, статуэтка!
— Статуэтка? — Оксана была приятно удивлена. — Почему?
Вот, черт возьми, проговорился с пьяных глаз! Мне почему-то хотелось, чтобы это прозвище оставалось только в моих мыслях. Бывает иной раз каприз, не хочется выставлять напоказ глубоко личное, сокровенное.
— Напоминаешь ты мне хрупкую, изящную статуэтку. Не нравится?
— Нет, отчего же, — поспешно произнесла девушка. — Даже очень. Так романтично! Меня так еще никто не называл.
Оксана была польщена, а я немножко расстроился, будто, выдав тайну, часть души продал.
— Нравится прозвище? Что ж, дарю! — Выпив рюмку водки и хрумкнув огурцом, я, чтобы замять тему, кивнул на стоящую на пианино фотографию пожилого мужчины. Снимок бросался в глаза и давно интересовал меня. — Отец, что ли?
Оксана слегка изменилась в лице, а потом в смятении опустила глаза. Чего это с ней? Она несколько секунд молчала, смущенно водя пальчиком по коленке, словно стирая невидимое пятно, затем, залившись краской, запинаясь, пробормотала.
— Это… это Джон…
— О, Джон! — воскликнул я с радостью папаши, которому наконец-то представили жениха засидевшейся в девках дочери. — Так это и есть тот самый знаменитый англичанин? Позволь я на него взгляну!
Изображая живейший интерес, я вскочил с дивана, подошел к пианино и взял фотографию, попутно нажав на кнопку стоящего тут же на пианино магнитофона.
— Золотые купола, сердце радуют… — запел задушевно Михаил Круг.
Люблю блатняк. Я сделал музыку потише и переключил свое внимание на фотографию. Она была в шикарной золоченой рамке под стеклом. Занятная вещица. Со снимка на меня смотрел бородатый, одетый в джинсы и свободный свитер мужчина лет пятидесяти, стоявший на фоне двухэтажного, крытого красной черепицей дома. Ухажер девушки, надо отдать ему должное, выглядел моложаво. Хотел бы я в его возрасте выглядеть так же.
— Так вот как импотенты выглядят, — произнес я.
Но Оксана не поддержала моей шутки.
— Не надо, прошу тебя, — произнесла она, умоляюще взглянув на меня. — Он не заслуживает насмешек, поверь мне.
— Ну да, — стушевался я. Шутка действительно была не лучшего пошиба. — Ты права. Ладно, давай-ка я прогуляюсь на улицу, а после и на боковую будем отправляться.
Оксана отодвинула от себя пустую тарелку.
— Идем, я покажу тебе, где у туалета свет включается, — она проворно поднялась с дивана и направилась к двери.
Живучие все же эти женщины! Такой стресс — можно сказать, операцию перенесла — и, пожалуйста, порхает словно бабочка…
Нагруженный едой и водкой, тяжело ступая, я направился следом за шедшей легкой походкой Оксаной. Она прошла в закуток под навесом у баньки и щелкнула выключателем. Где-то на задворках усадьбы вспыхнул свет.
— Ты иди, я тебя здесь подожду, — сказала девушка.
Оставив Оксану ждать в закутке, я прошел по бетонной дорожке в конец двора к добротно построенной кабинке. «В огороде лебеда…» — вспомнилось мне чье-то стихотворение, когда я, закрывая за собой дверь туалета, бросил взгляд на заросший буйной растительностью огород.
Пару минут спустя я уже возвращался к тому месту, где оставил хозяйку дома. Оксана по-прежнему стояла в закутке, невидимая мне. Я лишь слышал ее намеренно приглушенный голос.
— О нет! — говорила она умоляюще в мобильник. — Нет! Нет! Извини! Сегодня я не могу. Давай в другой раз!..
Я замедлил шаг. Не хотелось ставить девушку в неловкое положение. Пусть поговорит в свое удовольствие.
Дальше Оксана произнесла несколько фраз, которые я не расслышал, но и так уже было понятно, что весь разговор сводится к тому, что она извиняется перед каким-то типом за то, что не может с ним сегодня встретиться. Я укорил себя за то, что остался у девушки. К Оксане охладел, видов на совместную с ней жизнь не имел, условие мое: избавиться от ребенка, она выполнила — ничто вроде меня возле нее не удерживает, так какого черта я цепляюсь за нее, счастье отнимаю? Если бы меня сейчас здесь не было, глядишь, она и встретилась бы с этим с Джоном или Пашей, или кем там еще… А там и стерпится, и слюбится… Впрочем, не все еще потеряно.
Я дождался, когда девушка закончит разговаривать, и вошел в закуток. Оксана стояла, прислонившись спиной к шиферной стенке, скрестив ноги и сложив на груди руки. Вид у нее был задумчивый, в руке тлела сигарета.
— Ты разве куришь? — удивился я.
— Иногда, в особо сложных жизненных ситуациях.
— Выбрось, — посоветовал я. — Терпеть не могу курящих женщин.
— Ты прав, грешно курить девушке в присутствии некурящего мужчины.
Оксана чисто по-женски — не щелчком, а как камушек в воду — отбросила сигарету.
— Послушай, — я приблизился к девушке. — Я, в общем-то, протрезвел, чувствую себя прекрасно, время половина двенадцатого, еще не поздно… Поеду-ка я домой.
— Домой?! — думая о чем-то своем, изумилась Оксана. — Ты с чего это? — вернулась она в действительность и вдруг догадалась: — Слушай, ты, наверное, мой телефонный разговор слышал! — Она слегка склонила голову, словно я прятал глаза, а она пыталась в них заглянуть. — Да?
— Да ничего я не слышал, — я дернул плечом. — Действительно, с чего это я у тебя вдруг останусь? Я привык в своем доме ночевать.
— Слышал, слышал! — словно маленькая девочка, дразнящая мальчишку, воскликнула Оксана. — Ну, признайся!
— Да не в чем мне признаваться, — пробубнил я. — Домой хочу!
— Дурачок, — ласково сказала девушка.
Одной рукой она взяла меня за локоть и притянула к себе, а другой, в которой был мобильник, стала шарить по шиферной стене, пытаясь пристроить его. Закуток не был освещен, но с веранды падал свет, и его было достаточно, чтобы в полутьме видеть Оксану и все то, что она делает. Ее рука нащупала брус, к которому крепился шифер, положила на него телефон, но неудачно, мобильник соскользнул за брус. Послышался грохот.
— О черт! — с досадой воскликнула Оксана.
— В чем дело?
— Мобила в щель между брусом и отошедшим шифером провалилась. Сколько раз хотела шифер как следует прибить…
— Я ее сейчас достану, — сказал я с готовностью и подался было к стенке, но Оксана остановила меня.
— Да бог с нею, я ее завтра сама достану! — произнесла она нетерпеливо. — Иди сюда! — Девушка мягко, но властно притянула меня к себе и прошептала в ухо: — Плевать мне на всех мужиков на свете! Я тебя люблю, слышишь, тебя! Ты мне обещал, что если я выполню твои условия, то ты будешь со мной. Это же правда?
А что я мог сказать? Нет? Добился своего — и прощай?
— Правда, — выдавил я. Впрочем, кто знает: отказавшись от Оксаны в пользу Джона или Паши, не откажусь ли я от собственного счастья?
— Ну, вот и хорошо, — успокоенным тоном сказала девушка. Она потянулась, словно в сладкой истоме, потом отыскала своими губами мои губы и прильнула к ним.
Я ответил на поцелуй, и мы надолго застыли, слившись устами, сплетя друг у друга за спиной руки. Не помню, кто из нас первым прервал поцелуй — наверное, я, так как голова у меня кружилась, ноги подкашивались, и вообще стоять долго с закрытыми глазами было муторно, — но мы, в конце концов, разъединили объятия.
— Ладно, давай бай-бай! — сказал я.
Оксана выключила свет в конце двора, и мы вернулись в дом.
Круг все еще пел — правда, другую песню. Оксана нажала на кнопку магнитофона, и певец умолк на полуслове.
— Выпьем еще? — спросила девушка, кивнув на стол, где стояла недопитая бутылка водки и оставшаяся кое-какая закуска.
— Что-то не хочу, — покачал я головой. — Завтра на работу — нужно быть в норме.
— Ну, давай на посошок по рюмочке, — настаивала девушка. — А потом я посуду уберу.
— Ладно, — согласился я, подошел к столу, налил водку в рюмки, и мы выпили по глотку прозрачной жидкости. Последняя рюмка была лишней. Я это почувствовал сразу, как только проглотил водку и поставил рюмку на стол — во рту было так, будто хину выпил, и водка стала проситься наружу. — Давай я тебе помогу убрать, — предложил я, глубоко дыша, стараясь избавиться от неприятного ощущения.
— Ой, да ладно, — отмахнулась Оксана. — Я сама.
— Давай, давай! Тебе же тяжело.
Мы с девушкой сложили грязную посуду и отнесли ее на веранду в раковину. Едва Оксана взялась мыть тарелки и рюмки, как вдруг раздался звонок в дверь. Вернее, позвонил кто-то в дверь, а звонок прозвучал на веранде. Кто бы это мог быть?
