Фридрих Незнанский - По живому следу
— Сегодня вечером? Или завтра?
Бритвина пожала плечами:
— Наверно… Он не сказал. Я пыталась выяснить, но он повесил трубку.
— Странно… Почему такая спешка? Обычно похитители дают время.
— Он был очень взволнован. Говорил каким-то дрожащим голосом. Заикался.
— А у вас в телефоне нет определителя?
— Нет…
— Очень жаль. Но ничего. Значит, мы поступим так: к десяти вечера вы с деньгами выедете на тридцать пятый километр Каширского шоссе…
— Я боюсь! — Вероника Сергеевна заплакала. Куда подевалась та уверенная в себе женщина, которую я увидел впервые два дня назад?!
— Не беспокойтесь. Наши люди будут рядом. Но, конечно, в машине вы должны будете ехать одна, причем от самого дома — нельзя, чтобы похититель каким-то образом узнал, что вам помогают.
— Он сказал, что если я обращусь в милицию, то никогда больше не увижу дочь…
— Ну в милицию-то вы все-таки не обратились, — заметил я, — так что требование выполнено. Мы будем наблюдать за тайником, и, когда похититель придет за деньгами, мы проследим за ним.
— Вы думаете, все получится?
— В нашей практике были подобные случаи. А сейчас дайте мне телефон, на который он вам позвонил.
— Зачем? — удивилась Вероника Сергеевна.
— Мы попытаемся узнать, откуда был совершен звонок. То, что это сотовый, сильно облегчает нашу задачу.
Она протянула мне телефон.
— Он зарегистрирован на ваше имя? — спросил я.
— Н-нет, — как-то неохотно ответила она.
— На чье же?
Она чуть помедлила, потом сказала:
— Я точно не знаю…
— Как так? — удивился я.
— Дело в том, что это не мой телефон.
— Интересно, а почему тогда похититель позвонил именно по этому номеру?
— Дело в том, — Вероника Сергеевна как-то виновато посмотрела на меня, — что мы с одним моим старым приятелем проделали одну операцию…
И она рассказала мне о вчерашнем происшествии и о том, что ему предшествовало.
— Почему вы мне ничего не сообщили? Я же вас просил!..
— Думала, что из этого ничего не выйдет.
Я встал из-за стола и прошелся по кабинету.
— Понимаете, это случилось так неожиданно… И закончилось так печально… Максим в больнице.
— Странно, что этот телефон не звонит постоянно, — удивился я, — после газетных публикаций должно было найтись много охотников поживиться… И этот тоже, очевидно, из их числа.
— Нет, — сказала Бритвина, — дело в том, что я выразила сомнение в этом. И он перезвонил мне домой.
— Это уже серьезнее… надеюсь, вы не опубликовали в газетах свой домашний телефон?
— Нет. — На лице Бритвиной даже появилось подобие улыбки.
— Ну ладно… В конце концов то, что он позвонил дважды, повышает наши шансы ровно в два раза. — Я посмотрел на часы: — Сейчас без пятнадцати шесть. Времени не так уж много. Сейчас вы отправитесь домой. У вас есть требуемая сумма?
— Мне надо связаться с мужем…
— Деньги должны быть в тайнике в любом случае — мы не можем рисковать. Если вы не найдете всей требуемой суммы, то часть добавим мы. Итак, будьте готовы — чтобы добраться на тридцать пятый километр Каширского шоссе к десяти часам, нужно выехать в девять.
— Я почти уверена, что деньги найдутся. Если бы не такая срочность…
— Ничего, — успокоил ее я, — я сейчас же пошлю туда людей, чтобы они обследовали место. И займемся телефонами — они тоже могут нам многое сказать…
17
«Меня Коля зовут. Фамилия — Пузырев. Так и запишите… На втором слоге ударение. Это ведь чуть не каждому лейтенанту объяснять приходится. Чи-тать-писать не умеют, фитили, а туда же — в милицию. И протоколы составляют — помереть не встать: «Задержан без документов личности и сопровождающих личностей». Хоть бы книжки какие почитали. Мне пятнадцать лет, даже с половиной, я и то лучше напишу. А что? В третьем классе, еще до первого раза, я вообще лучший был. Техника чтения и всякое такое. Довольный, дурак, ходил. Думал — дома скажу, все выпадут. Только матери тогда уж не до меня было, а бате и подавно.
Да, Николай Алексеевич. Восемьдесят седьмого года рождения. Я из Вышнегорска сам. Не бывали? Там еще завод цементный… Говорят, лет семнадцать назад, еще до моего рождения, завод знаменитый был, специально люди работать к нам ехали. Потому что — заработки. Только я этого уже не помню. Помню — отцу по восемь месяцев не платили, на материны деньги жили. Она тогда товароведом в «Центральном» работала. Тоже так себе кормушка.
Помню, с пацанами на обрыве по вечерам сидим, там гаражи внизу и дорога от завода, так мы ждем, когда дневная смена кончится и народ домой двинет.
Батя мой редко трезвый идет. Да он всегда любил выпить, но поначалу ничего — по голове даже погладит, конфету сунет. Мы вдвоем домой и возвращались. Или к Семеновым шли. У Витьки Семенова папаша не то что мой: и выпить у него всегда есть, и закусить. Да ему что — волк, ненадолго выйдет, поживет сколько-то и пропадает. А потом снова находят его — и судят. За кражи в основном. Но туда же:
— Колька, ну-ка стих какой давай! Давай расскажи, чего еще вычитал!
Я им книжки пересказываю, а Семенов, если уже сильно выпивши, — Витьку по шее да по спине:
— Смотри, гад, другие учатся, а ты!..
Только Витьке все равно, он уже с детства привычный был. А мне и в первый раз не очень понравилось, и потом — само собой.
Магазин книжный у нас в городе один, да, в общем, и ни к чему больше. Водочных пятнадцать, и то не хватает. А книжный что — тетрадки сопли-викам купить да бумагу туалетную — кому погордее и газетой обойтись не может. Я туда тоже не часто ходил. У бати денег редко бывало, да он и пропивал сразу, а у матери не очень допросишься.
Как-то забежал я туда дождь переждать, из школы шел — по дороге. Смотрю, а у них там книги не под стеклом: «Дело Васильева», «Месть важнее жизни», да и других много-много. Хорошие. В библиотеке школьной скукота — таких не допросишься. А в магазине никого нет и продавалка вышла. Я огляделся, две штуки в сумку сунул — и снова под дождь. Домой не понес, побоялся. Я ведь не понимал тогда, что моим наплевать, что у меня за книги и откуда.
У нас дом деревянный, я на чердак залез, там читал. Книжки попались тогда не очень, ну я просто в этом понимаю. Но тогда понравились. Особенно про киллера. Он с детства стрелять учился, батя у него охотник, а потом его в армию забрали. Я ее после Семенову пересказывал, так он смеялся. Ну так книжка, конечно. Там, понятно, вранье. И про воров когда и вообще. Но читать интересно.
Я еще два раза в книжный заходил, брал так же. А на третий — продавалка выскочила, ждала уже, следила.
В школу бумагу написали. И отца с работы вызвали. Я стою там перед ними, а он в сторонке сидит. Завуч разоряется: пример улицы, то-се, недостатки воспитания! Позор.
Батя весь красный, кивает:
— Займусь, больше не повторится.
И занялся, гад. В тот же вечер выпорол, а потом к Семенову сходил, напился и еще добавил.
Вот я тогда в первый раз и сбежал. Блин, знал бы, как там у бати самого все повернется, я б ему ответил тогда. Не знал. На восток рванул, в Бийск, там у меня бабка живет. И опять дурак вышел. В Москву надо было, да я разве понимал!
На товарных добирался, на ближайшей станции сняли. Тамошний начальник первый раз тогда спрашивает:
— Как фамилия?
Говорю. А он, глухой, через «ё» пишет. Я объясняю. А он, падла, смеется.
— Грамотный, — говорит. — Книжник.
Я подумал, он и про магазин знает, отнекиваться стал. А он все смеется:
— Сопля, а грамотный. Книжник и есть.
И когда другому меня с рук на руки передавал, чтобы домой везти, так и обозвал. Тот, второй, после того как папаше на руки меня сдал, еще в школу пошел, не поленился, пузатый. Вот и стали меня дразнить: Книжник да Книжник. Витька Семенов потом уже мне и татуировку эту сделал.
Батя совсем озверел после моего побега: так избил, что я неделю не вставал. Потом опомнился, но врача вызывать запретил. Мать в школу зашла — сказала, я болен. Заболеешь тут, конечно! А сама мне говорит, что больничного, мол, с тобой не дадут. Один терпи. У меня работы много.
«Работы»… Ха! Узнал я и про работу ее потом. Потом, когда с батей история вышла.
Витька ко мне пару раз заходил, дверь-то открытая была, я ведь не вставал. Придет, по комнате послоняется, стуЛья попинает и уходит. Книжки, правда, приносил. Говорил — на помойке нашел. Ничего книжки были. Так бы я, может, и не стал читать, а когда лежишь все время — тоска ведь. Там одна про разбойников была, как он во француза переоделся — нормально. А про попа, который себе палец отрубил, я не дочитал — фигня, по-моему.
Мать на эти книжки у меня и не посмотрела. Ей-то что! А вот насчет сережек прямо на дыбы стала. Сережки у нее пропали золотые. Она ко мне как-то вечером:
— Куда дел, ворюга, бандит?!
