Мария Очаковская - Книга предсказанных судеб
Вообще-то Ольгина «геронтофилия» частенько служила поводом для его шуток. К примеру, прогуливаясь с ней по бульвару, Алик мог неожиданно остановиться как вкопанный, дергая ее за руку:
– Стой! Смотри, Ольга, кто сидит! – говорил он.
– Где? Кто? – с интересом спрашивала она.
– Да вон там, видишь, на лавке, с белой бородой и слуховым аппаратом. Как он тебе?
– Иди в жопу! – отвечала она.
В качестве вероятных и наиболее перспективных женихов Алик частенько предлагал ей обратить внимание и на Владимира Зельдина, и на Сергея Петровича Капицу, не сбрасывать также со счетов академика Яблокова или уж по крайней мере Иосифа Кобзона.
Но если говорить серьезно, Алик Поленов переживал за Ольгу, потому что был очень-очень к ней привязан. «Как ни редко встречается настоящая любовь, настоящая дружба встречается еще реже…» – с грустью повторял он слова классика, в глубине души продолжая надеяться.
Он считал, что Ольга достойна лучшего и все мужики, которых она, повинуясь какому-то странному селективному чувству, себе выбирает, козлы и ее не стоят. По искреннему убеждению Поленова, Ольга являла собой образец самой настоящей славянской красоты. Яркие серые глаза, гладкая нежная кожа, волна густых пепельных волос, идеальная фигура, когда есть и грудь, и попа, но в то же время все изящное, тонкое, хрупкое, гибкое. А в дополнение ко всему вышеперечисленному чудесная обаятельная улыбка с легким прищуром глаз и трогательными ямочками на щеках.
Сегодня у образца славянской красоты голос был на редкость деловой:
– Поленов, ты чего делаешь?
– Я? Да вообще-то я… то есть у меня… – замялся он. – А что такое?
– Срочно приезжай ко мне!
– Почему такая срочность?
– Потому. Приезжай, жду. – Без объяснений она повесила трубку.
«Хорошенькое дело. А ведь даже не сказала куда, к тетке или на дачу», – недовольно подумал Алик, но на дисплее мобильного высветился телефон Нининой квартиры, и он поплелся одеваться.
Через полтора часа Поленов уже стучал в ее дверь – звонок, по обыкновению, не работал. Бросив на пороге короткое «привет», Ольга взяла его за руку и с загадочной улыбкой повела в комнату.
– Ты одна? А где тетя Нина? А где наш замечательный сын?
Алик послушно плелся за ней, заглянув по дороге на кухню, но там никого не было. Лишь по радио блеющий голос пел про вечную любовь.
– Слушай! Тут такое дело, хотя нет, потом… – Не ответив на его вопрос, Ольга подошла к шкафу, достала оттуда довольно объемный предмет и торжественно положила перед ним на стол. – Лучше сначала посмотри!
– Что это? – шепотом спросил Поленов, заинтригованный странным поведением подруги, и с удивлением уставился на нечто, завернутое в крафт-бумагу.
– А ты разверни! – уперев руки в бока, предложила она. – Только осторожно.
Поленов подчинился, но ворча и приговаривая:
– Зна-а-ем мы вас. Все б вам посмея-а-а-ться над товарищем. Вот я сейчас это открою, а оно с зубами! И ка-а-ак прыгнет на меня, как укусит. Все б вам дураком меня выставить. Нет чтобы прямо сказать, Поленов – ты полено… – Остановившись на полуслове, Алик застыл с открытым ртом, глядя на то, что показалось из-под нескольких слоев оберточной бумаги…
17. Кантарелла
Франция, Бургундия, графство Помар, 1499 г.
Рассказчица привстала и, подвинув к себе благоухающее попурри[46] искусной работы, вдохнула аромат лаванды и розмарина.
– Как долго сухие соцветия способны хранить запахи лета… Тогда на перевале Рансево мы с Мишелем собирали горную лаванду, она немного отлична от той, что растет на равнине. Сразу после возвращения из паломничества батюшка дал свое согласие на наш брак с графом де Рабюсси, и мы обручились.
Однако вернемся к событиям того злосчастного дня, – продолжила графиня. – Итак, после хорошей выволочки, устроенной жене, его светлость вскочил на коня и спешно отбыл со свитой в Дижон. Визит его, по счастью, предполагал быть продолжительным. Мне же прежде всех дел надлежало скрыть следы супружеского внимания, прибегнув к помощи одной из моих камеристок, не знающей себе равных по части свинцовых примочек, меловых белил и румян. Вскоре с этим удалось справиться, и мы с детьми, проводив последних гостей, отправились на прогулку. Свежий воздух разбудил наш аппетит, и по возвращении я распорядилась, чтоб нам подали обед раньше обычного и в малых покоях, дабы избежать встречи с кузеном Анри, господином Вийоном или де Клержи. Возможно, то был пошуз из разных сортов рыбы, который так искусно приготовлял мэтр Мартен, а также сыр с медом и миндалем. После обеда няня увела детей в их комнаты. Я же решила, не откладывая, поделиться с фра Микеле своими наблюдениями о подозрительных сапогах господина Вийона и направилась в библиотеку. Там, по обыкновению, он находился все светлое время суток, уходя лишь на закате перед вечерней. Сидя за столом у раскрытого окна, он трудился над составлением Помарского часослова, ибо в замке не было отдельного скриптория, как в монастырях. Я, не раз наблюдавшая за его работой, искренне восхищалась его умением и талантом. Как искусно он использовал все эти мудреные инструменты – правильцы для графления строк, рожки с чернилами, самые разные перья, острый нож, чтоб их чинить, кисти, а также пемзу для шлифовки пергамента.
Возможно, вам стоит напомнить, что работу над драгоценным часословом начал еще ваш прадед, отец моего мужа. До его кончины прежние скрипторы, сменяя один другого, успели закончить лишь первую часть книги, содержащую псалмы, молитвы, песнопения и прочие тексты суточного богослужебного круга, и их работа заняла преизрядно времени. Потом за дело взялся мой муж и призвал в Помар нового скриптора, брата Микеле. Увидев однажды при дворе часослов, сделанный по заказу герцога Беррийского, супруг пожелал, чтоб во вторую часть его книги были включены тексты из медицинских, астрологических трактатов, а также семейные хроники. Точное жизнеписание семьи Помар де Рабюсси: все рождения и крестины, обручения и свадьбы, поединки и войны, болезни и похороны. Не забудьте и об иллюминациях, которые вы, листая ныне часослов, так любите рассматривать. Все выглядит просто, когда имеешь дело с законченной работой.
Встретив меня приветливой улыбкой, фра Микеле тотчас вернулся к событиям, случившимся накануне.
– Увы, предмет нашей беседы будет не из приятных, – сказал он и достал со шкапа неизвестный мне доселе «Трактат о ядах». – Этот ученый труд, миледи, содержит наиболее полный список всех ядовитых веществ, когда-либо созданных алхимиками. Я ознакомился с ним, и для меня многое прояснилось. Взгляните сюда. – Он раскрыл заложенную закладкой страницу. – Здесь под литерой «К» приведено название одного нового яда, характерным признаком действия которого являются мгновенно седеющие волосы…
– Кантарелла, – прочла я и немало удивилась. – По-итальянски это означает «заставляющая петь»? Однако какое странное название!
– Согласен с вами, – подтвердил монах. – Но это странное название тотчас пробудило мои воспоминания. Помните, миледи, я уже упоминал одного еврея-алхимика из Умбрии? Именно от него я впервые услыхал об этом поистине дьявольском изобретении. При мне он похвалялся, что такого яда никогда прежде не существовало. Ибо кантарелла способна убивать как мгновенно, так и через день, или месяц, или даже через год. Смотря по дозе. И когда несчастная жертва думает, что наслаждается кушаньями и вином, она на самом деле уже мертва. Хитрый алхимик не пожелал открыть мне состав яда. Но теперь, полагаясь на трактат, можно заключить, что основу его составляют внутренности черной свиньи, которые, извлекая из нее in vivo[47], оставляют гнить, а затем высушивают перегнившую массу.
– О! Пресвятая Богородица! – воскликнула я. – Какие мерзости способен творить человек!
– Это так, госпожа. Но все же для нас важно другое. Кантарелла, и название его служит тому подтверждением, – это яд, изготовленный в итальянских землях, где-то в Умбрии, возможно, в Тоскане или Генуе. Не оттуда ли прибыл и тот, кто привез его в замок, а затем подсыпал в кувшин с пассетом?
– Ах! Боже мой! – в страхе вскричала я, ибо вчера, слагая мадригалы в мою честь, господин Вийон обмолвился, как еще совсем недавно стоял на мосту Rialto в Венеции и пел гимн всем влюбленным.
И я не медля рассказала брату Микеле о сапогах, что были на поэте.
– Не обмолвился ли господин поэт, кто сделал ему такой подарок? – спросил монах.
Я покачала головой. Разговор наш продлился еще довольно времени, мы строили предположения, терялись в догадках. По какой причине или по чьему наущению странствующий поэт замыслил убийство моего мужа? В конце концов мы условились не сообщать о наших подозрениях никому, пока дело не прояснится, учитывая, что поэт Вийон – гость его светлости.
– Что ж, будем наблюдать и слушать, – согласилась я, признав правоту брата Микеле.
