Гилберт Адэр - Убийство в стиле
Ее тираду они дослушали, покачивая головами и от недоумения, и от нескрываемого восхищения. Молчание наконец нарушил Колверт:
— Очень хорошо. Видимо, это делает вас Подозреваемым номер пять. И раз уж вы были так похвально откровенны в высказывании ваших мнений, мисс, а к тому же знакомы со студией лучше кого-либо из нас, так, может быть, вы сами выдвинете кандидата на номер шестой.
— Конечно, — сказала Летиция с тем же непробиваемым апломбом, который демонстрировала с самого начала. — И не только номер шестой, но и номер седьмой. Поскольку кто-нибудь рано или поздно укажет вам на них, с тем же успехом это могу сделать я, и теперь же. Гарет Найт и Леолия Дрейк также должны считаться подозреваемыми.
— Гарет Найт, э? — сказал Колверт. — Это имя мне как будто знакомо?
— Еще бы! Он играет главную роль в «Если меня найдут мертвой». И я сама лично предупредила мистера Найта. Ему было необходимо знать об изменении сценария, поскольку в этом кадре ему предстояло играть с мисс Резерфорд. Я предупредила его перед перерывом.
— А мисс Дрейк?
— В тот момент она болтала с мистером Найтом. Естественно, ей стало известно про фужер, хотя изменение это никак не влияло на ее собственные эпизоды.
— Ну, опять благодарю вас, мисс Морли, вы были крайне полезны, даже много больше того, на что я имел право рассчитывать.
Он потер розовощекие ладони и обернулся к Эвадне Маунт и старшему инспектору.
— Послушайте, — сказал он, — я теперь разрешу всем разойтись по домам — не вижу смысла, чтобы они болтались тут дольше, — но, и конечно, я не знаю, как вы к этому отнесетесь, и особенно вы, мисс Маунт, учитывая в какой дружбе вы были с жертвой, — но я очень хотел бы перейти к предварительному допросу этих пяти наших подозреваемых — на вас двоих, с вашего разрешения, я время тратить не стану, — и как можно быстрее. Завтра днем, пожалуй, и здесь, я полагаю, а не в Ярде. И я подумал, учитывая, как много мы уже установили в кратеньком этом обсуждении без протокола… ну, я надеялся, что вы со старшим инспектором согласитесь поприсутствовать.
Первым ответил Трабшо.
— Том, я буду очень рад оказать тебе любую помощь, какая может потребоваться, очень-очень рад. Будто вернулись старые деньки, когда я работал с твоим покойным отцом.
— Да, но… — сказал Колверт, — мой отец пока еще не покойный. То есть он все еще жив, знаете ли.
— Да? — сказал растерявшийся Трабшо. — Я крайне, крайне сожалею.
Затем в попытке загладить свою оговорку он объяснил:
— Нет-нет, я хочу сказать… я, конечно, хочу сказать, я в восторге, что он жив. В восторге. Не понимаю, почему я подумал, будто он умер. Наверное, у меня создалось впечатление, будто все мои ровесники, с кем я сотрудничал, поумирали, так как никаких известий я от них не получаю.
Спохватившись, что вот-вот допустит новую непростительную оговорку, он быстро сменил галс.
— Повторяю: я буду очень рад поддержать вас. Не скажу за Эви, но, полагаю, убийство Коры совершенно ее потрясло.
— Да, крайне, — сказала романистка, — и это дополнительная причина, почему я настаиваю на том, чтобы присоединиться к вам. — Она повернулась к Колверту. — Много-много лет назад старший инспектор Трабшо и я уже прекрасно сотрудничали в расследовании другого убийства. На этот раз, однако, оно затрагивает меня гораздо больше. Несравненно больше.
Она с силой нахлобучила на голову свою треуголку.
— На этот раз, — докончила она, монументально насупив брови, — оно мое личное.
Глава девятая
Атмосфера внутри павильона тем временем драматически ухудшилась.
Поначалу смерть Коры Резерфорд была настолько ошеломляющей, что все они — актеры, съемочная группа, статисты — сочли совершенно законным, что им было велено ни на шаг не двигаться с того места, где они находились в момент преступления. И вполне законным, что даже посещение удобств не только совершалось под конвоем полицейского в форме, но ему предшествовал быстрый и эффективный личный досмотр — предположительно на случай, если кому-нибудь из них придет блестящая идея спустить в унитаз какую-нибудь инкриминирующую улику. Однако с учетом факта, что актриса была не заколота, застрелена или задушена, — факта, который казался визжаще очевидным всем присутствующим, пусть еще и не подтвержденным судмедэкспертизно, — было трудно понять, что именно, мнилось полиции, могло быть найдено на ком-либо.
Но время идет, ничего не происходит — или кажется, что не происходит, — и самые ни в чем не повинные начинают брюзжать и дергаться по мере того, как они оправляются от шока, что были свидетелями хладнокровного убийства. Труп жертвы уже удалили с профессиональной быстротой и тактом, так какой смысл мешать им отправиться домой? Без всякого сомнения, съемка фильма будет прекращена — и, возможно, навсегда. И мысли многих удерживаемых в павильоне начали сосредотачиваться на вопросе, где — а главное, когда — они сумеют получить новый ангажемент.
Одни мрачно предсказывали, что даже в очень немногих картинах, съемки которых, как было известно, велись в Элстри, все сколько-нибудь стоящее уже, конечно, кем-то захапано, другие же перешептывались, что в конце-то концов — и да, они помнят, что Кора Резерфорд умерла только-только, и тело ее еще не остыло, — но тем не менее, без всякого неуважения к бедной женщине, ее роль не была настолько критически важной, что ей нельзя было бы найти замену. Кто-то из техников рискнул высказать мысль, хотя и sotto voce[31], что, учитывая смерть режиссера, а теперь вот и исполнительницы, на фильме должно лежать проклятие. Тогда как другой громко высказал мнение, что для картины, названной «Если меня найдут мертвой», убийство на съемочной площадке одной из ведущих актрис по меньшей мере вызовет того рода газетную рекламу, какой так просто не купить.
Короче говоря, типичная реакция обычной людской слабости при столкновении с трагедией — искреннее сострадание, неразрывно спаянное со столь же искренней озабоченностью собственными интересами.
Однако когда Колверт в сопровождении Эвадны, Трабшо и Летиции Морли вернулся в павильон, все истомленно встали по стойке «смирно».
Молодой инспектор начал с того, что подозвал двух приехавших с ним полицейских и представил их своему былому начальнику.
— Просто, чтобы вы знали, сэр. Двое моих коллег из Ричмонда, сержант Уистлер и констебль Тернер.
Когда оба полицейских почтительно кивнули, Эвадна с нюансом своей природной неукротимости не смогла удержаться от злоехидства.
— Сержант Уистлер? Констебль Тернер? Господи! Больше смахивает на галерею Тейт, чем на уголовную полицию.
— Да, мисс, — отозвался Колверт с невозмутимостью игрока в покер. — Если не ошибаюсь, они это уже не раз слышали.
— Извините. Просто хотела себя подбодрить.
— Ничего-ничего. Я понимаю. — Он обернулся к сержанту. — Уистлер, что вы можете доложить?
— Ну, сэр, тело уже увезли. И доктор Бекуит уехал с ним. Он сказал, что известит вас, когда получит что-либо определенное, о чем извещать.
— Отлично, отлично. — Колверт поглядел на ждущих артистов и съемочную группу. — Никто, надеюсь, особого беспокойства не проявлял?
— По большей части они держались хорошо, — продолжал сержант. — Трое-четверо, пожалуй, начали слегка терять терпение. Интересовались вслух, долго ли еще их будут держать здесь. А… а продюсер картины, так, по-моему, он назвал себя, так пришел в очень возбужденное состояние, очень. Вон там, стоит рядом с камерой, — добавил он, указывая на толстенького джентльмена лет пятидесяти, который с горячностью что-то выяснял у Рекса Хенуэя.
— Отлично. Сначала я поговорю с ним. Попросите его присоединиться к нам, будьте так добры.
Почти тут же продюсер появился перед ними. Его багрово-брыластое лицо явно не было природно-английского происхождения в отличие от двубортного костюма с Сэвил-роу в броскую полоску, из нагрудного кармана которого он вновь и вновь извлекал носовой платок в крапинку и надушенный, чтобы утереть лоб. Будь при нем шляпа — вероятнее всего, панама — он, конечно, непрерывно ею обмахивался бы.
Колверт протянул ему руку.
— Инспектор Колверт, сэр, Ричмондская уголовная полиция. Расследую это дело. Вы, насколько я понял, продюсер картины, которая тут снималась?
— Да, да, именно так.
Он нервно пожал руку Колверта.
— Леви моя фамилия. Бенджамин Леви. До чего ужасно происшедшее. Так скоро после… Просто ужасно! Mein Gott[32], что я такого сделал, чтобы заслужить подобное?
На несколько секунд воцарилось напряженное молчание, в течение которого все словно бы обнаружили в своей обуви нечто крайне интересное, чего, непонятно почему, никогда прежде не замечали. Молчание, с которым наконец покончил Трабшо.
