Виталий Гладкий - Золото гетмана
«Уйдем на Сечь, братья, нас оттуда никакой царь не достанет, – уговаривал Гамалея. – Ну а кто не хочет к запорожцам, по хуторам спрячетесь».
«Так-то оно так, – отвечали казаки черниговской сотни Полуботка. – А что будет с нашими семьями? Доберутся ведь и до них. Вон, Меншиков сжег Батурин, не пожалел ни женщин, ни детей…»
«То было при Мазепе, – сердито отвечал Гамалея. – Народ замутил, старшину и казаков подставил, а сам вместе с Карлой швенским сбежал. И потом, мы же не супротив царя воевать собираемся. Мало ли нашего брата бегает… Всех ловить никакого войска не хватит».
«Не, Мусий, и не уговаривай. Оно хоть мы и на чужбине, но все ж земля русская. А Сечь нонче под ордынцами, под басурманами. Грешно веру менять».
«Вы знаете, как там на Сечи?! А я бывал. Никто на нашу веру не покушается. Живут люди свободно, как раньше жили, церковь построили, попы службу ведут. Хуторами обросли, хозяйством обзавелись…»
«Может, ты и правду говоришь, но все равно никуда мы не пойдем».
Гамалея потом жаловался Василию: «До чего же упертый народ! С голоду мрут, а с места их не сдвинешь. Долбят, как дятлы, одно и то же».
«Боятся, – отвечал Василий. – Много бед видели, считают, что еще одну им не пережить. Сам знаешь, что бывает за побег».
«Ничего они не боятся! Просто отупели от безысходности. Тянут свое ярмо, как волы. Чтобы зажечь их, нужна не лучина, а большой костер».
И так уж вышло, что в побег ушли почти все холостяки; за исключением Ивана Солонины. Но у него была такая вредная жена, что он не без злорадства сказал: «А пусть ее хоть на вербе повесят вниз головой. Чертова баба! Ей бы в аду грешникам кулеш варить, а она мне досталась. Давно хотел уйти на Сечь, так разве от нее отвяжешься?»
Мусий Гамалея никогда не имел супруги, Василий и Яков не сподобились завести жен по причине своей молодости, Данила Ширяй и хотел бы жениться, да не мог из-за увечья, а семья Петра Вечери попала в полон к крымчакам и следы ее давно сгинули.
Харчей хватило только на две недели, хотя экономили, как могли. Попутно подкормиться казаки не имели возможности – в лесу еще не было ни ягод, ни грибов, а заходить в деревни они опасались. И тогда было решено устроить засаду…
– А глянь, Иван, что там у барина в сундучке, – приказал Мусий.
Гамалею, не сговариваясь, сразу признали атаманом.
– Вино! – обрадовался Солонина.
– Дурень! – разозлился Гамалея. – Еду смотри.
– И еда есть: вареное мясо, хлеб…
– Это хорошо… – Мусий перевел взгляд на помертвевшего помещика. – Не повезло тебе, барин. Раздевайся…
Помещика раздели до исподнего.
– А что, Василь, одежка как раз тебе подходит, – сказал Гамалея. – Снимай свои обноски.
Казаки выглядели как оборванцы. Их одежда и так была ветхой, порядком изношенной, а лесное бездорожье, по которому они пробирались в родные края, и вовсе изодрало ее в лоскуты.
Остальные переоделись уже в лесу, куда от греха подальше загнали кибитку. Василий в одежде помещика совершенно преобразился. На его юном лице появилось выражение важности и значимости, а подвешенная к поясу сабля добавила Василию уверенности.
– Сойдешь за пана, – с удовлетворением сказал Гамалея. – И языкам иноземным ты обучен. Польский знаешь, немецкий… хоть и через пень-колоду. Ну для машкераду твоих знаний хватит.
– Что вы задумали, батьку? – насторожившись, спросил Василий.
– А поедем дальше, как люди… – Мусий хитро прищурился. – Ты будешь играть роль немца – как в вертепе[51]. Только свою мову на время представления забудь! Данила и ты, Иван, будете гайдуками. Лишнего не болтать! За сабли не хвататься, пока я не подам знак. Но будем надеяться, что Бог нас сохранит.
– А что с этим делать? – спросил Ширяй, указывая на помещика.
– Что, что… – Гамалея сокрушенно вздохнул. – Ты будто сегодня родился…
– Понятно…
Карабела вылетела из ножен с легким свистом, и в следующее мгновение голова помещика покатилась по земле.
– Добрая сабля, – с удовлетворением сказал Данила, вытер клинок пучком травы, и бросил карабелу в ножны.
– Эгеж… – согласился Солонина с лихим смешком. – Жаль, Петрик давно лежит в сырой земле. Некому народ поднять. У меня уже давно руки чешутся панам ребра пощекотать.
– Другие найдутся, кто поднимет, – угрюмо сказал Гамалея. – Но Петрика жаль. Какой лыцарь был! Помню я, помню… Ладно, нам пора. Яков, ты садись вместо кучера, а мы с Петром в кибитку. Нужно поднять верх, а мы спрячемся под попонами. Ты, Василий, держись уверенно, ежели стража какая встретится. Знай, лопочи себе что-нибудь по-немецки…
Василий был внебрачным сыном дочери прилуцкого полковника Дмитрия Горленко. Сама Мотря Горленко недолго зажилась на свете; она умерла, когда Василию было семь лет. От кого она понесла ребенка, Мотря так никому и не сказала. Даже отцу. Из-за чего была лишена отцовского благословения и отправлена жить на хутор у речки Громоклея. Там жил родственник прилуцкого полковника, старый запорожец Григорий Железняк, бывший куренной товарищ и полковой есаул.
Возможно, прилуцкий полковник и принял бы после смерти дочери более деятельное участие в судьбе своего внука (которого он никогда не видел), да ему самому пришлось несладко. В 1708 году Дмитрий Горленко вместе с Данилой Апостолом и другими старшинами явился к царю Петру с изъявлением покорности, но уже в 1711 году он примкнул к приверженцам Орлика[52]. В конечном итоге ему пришлось бежать в Бендеры, а оттуда – в Константинополь.
Вернулся Дмитрий Горленко на Украину только в 1714 году. Царь помиловал его, но он был отвезен в Москву, где проживал хоть и на свободе, но под негласным надзором. Так что бывший прилуцкий полковник понятия не имел, где находится его внук и жив ли он, а сам Василий не спешил заявлять свои права на родство с Дмитрием Горленко. Он не мог простить деду того, как тот обошелся с матерью.
Василия воспитывал старый Мусий Гамалея, который как раз прятался на хуторах от царских войск. Никто не знал, что простой, грубоватый с виду казак был образованным человеком. В свое время Мусий окончил Киево-Могилянскую коллегию при Киевском Братстве[53], которая затем получила статус академии. Он знал латынь и другие иностранные языки, в которых имел возможность усовершенствоваться, немало попутешествовав по белому свету.
Гамалея научил Василия всему, что знал сам. В том числе грамоте и обращаться с оружием, как огнестрельным, так и холодным. А в этом деле мало можно было найти равных Мусию, даже среди казаков-запорожцев.
Когда пришла Василию пора записываться в войско, предусмотрительный Гамалея посоветовал ему сменить фамилию. Больно уж Горленки были известны на Украине. (Так поступали многие, особенно после шведской войны.) Поэтому Василий записался как Железняк – по фамилии старого запорожца, приютившего Мотрю с малолетним сыном.
Немного подкрепившись, преобразившиеся казаки выехали на дорогу и спустя несколько часов оказались на шляху. Там движение было гораздо оживленней, нежели на проселочной дороге. Поразмыслив, Гамалея принял решение передвигаться в основном по ночам, благо небо было чистым, без туч, и полная луна светила как фонарь.
Днем они отдыхали, забираясь в лесные чащи – подальше от греха. Вопрос с провиантом решил счастливый случай – на привале им попался лось, которого опытный охотник Петро Вечеря убил с первого выстрела. Часть мяса испекли, а часть подкоптили, и благодаря этой охотничьей удаче они какое-то время не думали о том, как добыть себе пропитание.
Неприятности начались на десятый день пути. Успокоившись и повеселев от того, что за ними нет погони, казаки ослабили бдительность, за что едва не поплатились головами. В это раннее утро шлях был пустынен, и все, не сговариваясь, приняли решение ехать до дальнего леса, который темнел у горизонта, благо утренняя свежесть бодрила и сна не было ни у кого, ни в одном глазу.
Откуда появилась стража, никто и не заметил. Наверное, конники таились в каком-нибудь ярке неподалеку от дороги. По тому, как они с похвальной стремительностью окружили кибитку, видно было, что отряд стражников хорошо вымуштрован. Все их действия были точными и слаженными. Василий поначалу даже немного запаниковал, но тут за спиной послышался приглушенный голос старого Мусия:
– Спокойно, сынку, спокойно… Держи себя в руках. И будь готов…
К чему он должен быть готовым, Василий знал. Из оружия у него был только нож, но он управлялся с ним не хуже, чем с саблей. Лишь бы не сорвался раньше времени Яков, подумал он с тревогой, заметив, как у горячего чрез меру Шаулы напряглась спина.
– Кто такие? – строго спросил офицер.
Он был в небольших чинах – всего лишь фанен-юнкер[54], но ему очень хотелось показать свою значимость, и Гамалея, который прятался под попоной и наблюдал в щелку за происходящим, сокрушенно вздохнул – этот так просто не отцепится.
