Сергей Высоцкий - Анонимный заказчик
…Через два дня, когда дядя Коля уже уехал, в детский дом пришел милиционер и долго сидел в кабинете у директора. Потом туда вызвали Корнилова.
Директриса Викторина Ивановна молча показала ему на стул. Корнилов сел.
— Этот, что ли? — спросил милиционер.
Викторина Ивановна кивнула.
— Мальчик, у тебя оружие есть? — спросил милиционер.
— Какое оружие? — глядя в пол, ответил Корнилов.
— Огнестрельное, — рассудительно сказал милиционер. — Из которого стрелять можно. Наган, например, или обрез. А может, мелкокалиберка.
— Нету у меня ничего.
— А говорят, есть.
— Кто говорит? — тихо спросил Корнилов, холодея от мысли о том, что могла проговориться Зоя.
— Люди говорят. Письмо написали в милицию, что ты пистолет прячешь. Зачем он тебе, мальчик? Фашист от наших мест далеко, это в Ленинграде мог бы пригодиться, а здесь ни к чему. — Милиционер говорил рассудительно, по-доброму, словно угадывая мысли Корнилова. Слезы против воли вдруг закапали у него из глаз, и он уже хотел все рассказать, но испугался — а вдруг дядя Коля соврал ему и он все-таки не промахнулся.
— Ну ладно, ладно, — ласково сказал милиционер, — не плачь. Все вы, дистрофики, такие чувствительные…
Он, как и тот подонок, назвал Корнилова дистрофиком, но столько сочувствия было в его словах, что теперь уже Игорь разревелся по-настоящему.
— Ну ладно, ладно, — милиционер встал, положил ему на плечо тяжелую руку. — Не реви, не реви. Отдохнешь у нас на свежем воздухе, на шанежках да на молочке, и повеселеешь. А обыск я все же сделать должен, — обернулся он к директрисе. — Пускай малец покажет, где постель и вещи.
— Вещи в бельевой хранятся, — сказала Викторина Ивановна.
— Ну вот и хорошо.
Они пошли вместе, и милиционер дотошно прощупал матрас и подушку на койке Корнилова, заглянул под кровать, в тумбочку.
В бельевую позвали и Зою — вещи-то были их общие. Викторина Ивановна сама открыла чемоданы, разворачивала перед милиционером каждую вещичку. Его внимание привлек набор десертных серебряных ножей. Ручки у них были расписаны чернью, да и вообще ножи походили на маленькие кинжальчики.
— Это уже непорядок, — сказал милиционер. — Это холодное оружие.
— Для фруктов ножички, — Викторина Ивановна взяла один, любовно провела по рисунку длинными пальцами, потом легко согнула лезвие. — Видите? Им и курицу не зарежешь. Серебро. Гнется.
— Под вашу личную ответственность, — насупившись сказал милиционер и ушел, на прощанье взъерошив отросшие после стрижки в санпропускнике Игоревы волосы.
Они хотели укладывать все вещи назад, в чемодан и узлы, когда Зоя вдруг сказала:
— Давай разложим отдельно. Твои и мои. Так проще.
Корнилов даже не нашелся, что ответить. Стоял соляным столбом и смотрел то на Зою, то на Викторину Ивановну. Ему казалось, что раздели они сейчас весь свой багаж — и жизнь пойдет совсем по-другому Тоже разделится, разбежится по сторонам. И дружба разделится.
— А надо ли, Зоечка? — спросила директриса.
— Так удобнее, — сказала Зоя. — Игорева мама обещала разыскать моего дедушку. А может, папа найдется. Вдруг срочно придется уезжать?
Викторина Ивановна сердито передернула плечами.
— Ну, делитесь, делитесь. — И, вынимая из узла пальто или платье, спрашивала: — Это чье?
— Мое, — говорила Зоя. И правда, почти все вещи были из имущества ее тетки.
— Мое. Мое. Мое, — монотонно звучал Зоин мягкий голосок.
— Да твое-то здесь есть что-нибудь? — вспылила Викторина Ивановна на Корнилова. — Стоишь как истукан. Язык проглотил?
— У меня в том чемодане коллекция марок, — показал Корнилов на большой коричневый чемодан. — И чемодан мамин.
— Чьей мамы? — горестно спросила директриса. — Она ведь теперь у вас общая. Она ведь и Зоечку удочерила.
— Моей мамы, — ожесточился Корнилов. И вспомнил еще про большой микроскоп, лежащий в одном из тюков. Микроскоп, правда, был из Зоиной комнаты, но уж очень ему нравился. Он и засунул-то его тайком от матери. — Микроскоп еще мой! И мамин платок пуховый. — Больше вспомнить он ничего не мог и так и остался бы со своими марками и микроскопом, завязанными в материнский пуховый платок, если бы Викторина Ивановна не ожесточилась и, уже не спрашивая Зою, не покидала на его сторону кое-что из вещей. Потом, когда Зоя через три месяца действительно уехала, разысканная дедом, эти тряпки Корнилову очень пригодились — весной было очень голодно, и он время от времени ходил с кем-нибудь из Своих новых друзей-детдомовцев в соседнюю деревню, выменивая вещи на теплые караваи хлеба, на большие замороженные круги молока — самого вкусного лакомства детдомовской поры.
Уехала Зоя, и распалась их временная семья. Осталась только до сих пор хранимая Корниловым справка: такие-то, брат и сестра, направляются в эвакуацию из города Ленинграда…
И на всю жизнь запомнил Игорь Васильевич урок с маленьким револьвером в замшевом футляре. «Маленькая красивая игрушка — а ведь на волосок, на волосок я был от того, чтобы совершить непоправимое», — часто думал он, особенно остро переживая эту давнюю историю, когда приходилось брать какого-нибудь молодого преступника, имевшего при себе оружие…
…Приехав домой, Корнилов сразу же позвонил в управление. Белянчиков дожидался его звонка.
— С Колокольниковым ничего не прояснилось? — спросил Игорь Васильевич.
— Ничего. Провели работу на трассе, на Финляндском. Никаких чепе.
— А как с поисками автомашины? — вздохнув, поинтересовался Корнилов.
— Есть идеи, Игорь Васильевич. Завтра доложу.
— Хорошо бы вместо идей была машина, — грустно пошутил полковник. — Ты, Юра, валяй домой. Отдыхай. Завтра жду тебя к половине девятого…
Белянчиков позвонил Корнилову в первом часу ночи. На Васильевском острове, в подъезде одного из старых домов, нашли тяжелораненого Колокольникова. Состояние у Леонида Ивановича было критическое — кирпичом разбита голова. Большая потеря крови.
— Сколько же он там пролежал, в этом подъезде? — сердито сказал Игорь Васильевич.
— Врачи говорят — не менее шести часов. Подъезд темный. На эту лестницу всего две квартиры выходят. Один из жильцов пошел поздно вечером собаку прогулять, она и привела его к потерпевшему. Под лестницей лежал…
— И никаких следов? — спросил полковник, понимая, что за шесть часов там все затоптали.
— Пока никаких. Служебную собаку пустили, да какое там…
«Эх, Леонид Иваныч! — с горечью подумал Корнилов, вешая трубку. — Не послушал ты моего совета…»
12
Поиски автомобилиста, сбившего человека на пятьдесят пятом километре, Корнилов назвал «операцией просеивания», а Белянчиков окрестил ее «испытанием на выживание»; кроме станций технического обслуживания, «левым» ремонтом автомашин занимались в таксомоторных парках, в больших кооперативных гаражах и сотни «умельцев» в городе и области работали у себя дома.
— Если не попаду в больницу после этой проверки, — мрачно сказал Юрий Евгеньевич Бугаеву, с силой хлопнув ладонью по огромной кипе бумаг, высившихся на его столе, — значит, я еще здоровенький! С ума не сойду.
— Чего это ты расхныкался? — без особого сочувствия к жалобе своего товарища спросил Бугаев. Он заскочил в отдел всего на полчаса — справиться, нет ли каких-нибудь новых данных об известных угрозыску взломщиках. Никаких особых сюрпризов ему не преподнесли. Добавили только к трем «специалистам» по сейфам, которых он сейчас разрабатывал, еще одного — три месяца назад вышедшего из заключения Евгения Афанасьевича Жогина, пятьдесят второго года рождения, бывшего слесаря-инструментальщика судостроительного завода. Жогин получил срок за то, что участвовал в ограблении заводской кассы. Собственно, участие его заключалось только в том, что он изготовил первоклассные инструменты для вскрытия сейфа. Но эта деталь больше всего и заинтересовала Семена. И сейчас он сидел за своим свободным от бумаг стареньким письменным столом и, рассеянно слушая жалобы Белянчикова, ожидал звонка из управления исправительно-трудовыми учреждениями. Ему не терпелось узнать, в какой колонии отбывал свой срок заключения этот Жогин, а вдруг вместе с Левой Буром?
— Пришлось поднять всех участковых инспекторов, — продолжал жаловаться на свою судьбу Белянчиков. — Сотни по две дружинников в каждом районе привлекли. Я уж не говорю о том, что сам объехал станции обслуживания и крупные гаражи…
— Какая самоотверженность, — притворно вздохнул Семен. — Ты, наверное, не высыпаешься?
Юрий Евгеньевич, привыкший за долгие годы к иронии Семена, никак не среагировал на его замечание.
— На станцию техобслуживания преступник, конечно, не явился? — поинтересовался Бугаев. — И в другие государственные учреждения, где могут отремонтировать машину, тоже не заглядывал?
