Сергей Костин - Пако Аррайя. В Париж на выходные
Проблема была в том, что Мальцев прекрасно знал не только методы работы Конторы, но и большинство сотрудников французского отдела. Именно поэтому в Париж попросили приехать человека, которого он знать не мог – меня.
Я встретился с Мальцевым под видом мексиканского бизнесмена, якобы по рекомендации одного его партнера из Мехико, недавно умершего, так что проверить это было бы непросто. Я сказал ему по телефону, что нахожусь в Париже по делам, и хотел бы воспользоваться этим, чтобы попытаться найти в России партнеров по нефтяному бизнесу. Может быть, я могу пригласить его поужинать на следующий день? Ресторан, поскольку приглашал я, выбирал тоже я – и это был «Сормани».
План был такой. Если ливийцев сдавал Мальцев, он, будучи профессионалом и зная все стандартные процедуры, наверняка должен быть настороже. А во время обеда за соседним столиком окажется ливиец – или просто человек соответствующей наружности, меня в подробности не посвящали. В зависимости от реакции Мальцева он будет действовать более или менее настойчиво, чтобы вызвать у того явные опасения за свою жизнь. В такой ситуации Мальцев постарается не остаться в одиночестве – даже вызвав такси к дверям ресторана, он не был бы в безопасности. То есть он так или иначе выдаст себя нервозностью и желанием уехать из ресторана вместе со мной, что изначально не предполагалось. Контора заверила меня, что для ливийцев я буду лишь деловым партнером Мальцева, сведения о предстоящем ужине с которым удалось заполучить от его секретарши, и что никакие шаги в отношении Мальцева не могут быть предприняты в моем присутствии.
План мне не понравился. А если Мальцев поведет себя естественно? Докажет ли это, что он к исчезновению ливийцев непричастен? Зачем понадобился я – третий человек, которого специально вызвали из Штатов с чужим паспортом и со всеми рисками, которые подобная операция представляет для хорошо законспирированного агента? Почему это не мог сделать кто-то из своих – какой-нибудь бывший русский коллега Мальцева, оказавшийся по делам в Париже и точно так же пригласивший его поужинать? Что, он не заметил бы его нервозности? Но высказать свои возражения мне было некому – в тот приезд я ни с кем из резидентуры не встречался, а инструкции получил от своего связного в Нью-Йорке.
Не победив сомнений, я пошел на этот ужин скрепя сердце. Мальцев оказался живчиком небольшого роста, довольно полным. Он был почти лысый, и поэтому сбривал под ноль остатки волос по бокам головы. Что было неглупо – вместо того, чтобы, как провинциальный бухгалтер, закрывать лысину длинной набриолиненной прядью из-за уха, он выглядел даже стильно. У Мальцева была сладкая улыбка и внимательные, порою даже колючие глаза, которые плохо вязались с внешней приветливостью. Короче, он мне не понравился.
Мы еще не расправились с пастой, когда официант провел за соседний столик ливийца. Он был один, что уже было странным – в дорогие рестораны ходят обычно с женщиной или нужными людьми. Это был красивый смуглый мужчина, похожий на Омара Шарифа – атлетического сложения, слегка за пятьдесят, с седыми волосами и черными, как смоль, усами. Он был одет в европейский костюм, но в руках перебирал четки из тяжелых черных агатов, сталкивающихся с громким щелканьем. «Омар Шариф» не стал делать вид, что сначала рассеянно осматривает зал, а потом вроде бы заметил Мальцева. Он уселся и сразу уставился на него, как бы говоря: «Ну, вот я и пришел!»
И сразу Мальцев повел себя подозрительно. Ну, что бы сделал обычный человек, когда на него вдруг начнет пялиться какой-то араб? Посмотрел бы на него таким же твердым взглядом, пока тот не отвернется. Спросил бы его: «Мы знакомы?» В конце концов, поинтересовался бы у меня: «Это не ваш знакомый? Чего он на нас так уставился?» Мальцев же повел себя совсем по-другому. Он сделал вид, что не замечает ливийца, и пустился в долгие объяснения по поводу российской нефти, пытаясь своей увлеченностью отвести от араба и мое внимание.
Ливиец же, похоже, в актерском мастерстве Омару Шарифу не уступал. Он то вроде бы забывал о нем – и Мальцев переводил дух, то снова останавливал на нем свой тяжелый восточный взгляд с поволокой. Когда нам принесли основное блюдо – в меня лазанья уже не лезла, а Мальцев, пользуясь передышками, жадно поглощал своего петуха в вине – «Омар Шариф» позвонил кому-то по мобильному телефону. Он говорил односложно, вполголоса, как бы опасаясь, что мы можем понимать по-арабски.
Лоб у Мальцева покрылся испариной, хотя в ресторане работал кондиционер. Я физически ощущал, как его мозг, словно арифмометр, просчитывает комбинации. В Конторе были правы, что не стали рассчитывать на то, чтобы проверить Мальцева с помощью какого-нибудь нашего человека – меня он не опасался. Однако у него хватило выдержки дождаться конца ужина, чтобы прояснить мои дальнейшие планы.
Когда официант принес нам кофе и счет, он попытался отобрать у меня кожаную папочку.
– Нет-нет, это я вас пригласил! – запротестовал я.
– Нет, позвольте мне! Вы всё же на моей территории.
Чтобы заставить Мальцева раскрыться еще больше, мне следовало бы уступить. Но ведь его в самом деле пригласил я!
– Об этом не может быть и речи!
– Хорошо, не в последний раз! – с облегчением согласился Мальцев. Он догадывался, что цифра в графе «итого» была не маленькой. – Но вы что сейчас намереваетесь делать?
– Поеду в гостиницу. Кстати, – обратился я к официанту, вставившему мою кредитку в переносный терминал, – вызовите мне, пожалуйста, такси. Отель «Крийон».
– В таком случае мы выпьем на ночь по коньячку за мой счет в вашей гостинице! – наигранно веселым голосом заявил Мальцев.
Он точно был перепуган до смерти! Я уже заметил, что Мальцев был прижимист, а выпивка в одном из самых дорогих отелей Парижа стоила, наверное, даже больше, чем в «Сормани».
– Ну, что вы? – мой голос звучал довольно решительно. – Мы же действительно не в последний раз видимся.
В глазах Мальцева на какую-то долю секунды промелькнул страх.
– Я настаиваю! – с шутливой твердостью в голосе сказал он и добавил уже нормальным тоном. – Я хотел бы обсудить с вами еще один вопрос.
Мы уже давно говорили ни о чем – что мешало ему сделать это четверть часа назад?
– Ну, хорошо! – согласился я.
Мы вместе вышли из ресторана – «Омар Шариф» проводил нас смурным взглядом, – доехали до отеля «Крийон» и просидели еще с полчаса в баре за «арманьяком». Мысли у Мальцева, видимо, были в таком смятении, что он и не попытался придумать то дело, о котором он так хотел со мной поговорить.
Выйдя из отеля на следующее утро ровно в 11.30, чтобы ехать в аэропорт, я нес в левой руке внушительных размеров атташе-кейс, который вполне можно было поставить на тележку швейцара, подвозившего мой багаж к такси. Проверяющей от Конторы была совершенно французского вида дама с белой болонкой на поводке. Она зафиксировала мой знак и поспешила дальше по парку к Елисейским Полям. Атташе-кейс в левой руке означал крайнюю степень нервозности Мальцева, не оставляющей у меня лично сомнений в его виновности.
Как это часто бывает, чем завершилось для Мальцева мое последнее посещение «Сормани», я так и не знал, да и не стремился к этому.
16
Я доел свой сэндвич и теперь уничтожал фисташки с нектаринами, запивая всё это смесью оттаивающего вина из морозильника и только что купленного теплого «сансерра». Температура напитка получалась как раз такая, как надо. Ход моих неспешных воспоминаний был прерван Бахом. Он предварял голос моей жены Джессики, как всегда, чуть сонный. Я был рад, что она позвонила: все эти операции для Конторы – и та давняя, и эта – не оставляли у меня ничего, кроме ощущения, что меня используют. А тут еще моя специальная видеокамера с арбалетом, закрепленная в боевом положении на струбцине. Я хотел в Нью-Йорк, в наш несуразный, переделанный из отеля, дом на 86-й улице рядом с Центральным парком.
– Солнышко, я звоню тебе из-за Бобби! – с места в карьер начала Джессика.
По ее голосу было понятно, что с нашим сыном ничего страшного не случилось, просто он ее чем-то огорчил.
– Что с ним?
– Он пришел из школы, наглотавшись гадости.
– Типа виски?
– Хуже! Ему ребята постарше дали какую-то прозрачную пластиночку, которая растворилась на языке.
– Экстази?
– Наверное.
– Дай мне его.
– Если он в состоянии. Сейчас посмотрю!
Началось! Я всегда с ужасом ждал момента, когда взрослая жизнь доберется до нашего мальчика. Это случилось в тринадцать лет. Джессика в такие моменты теряется.
Бобби взял трубку.
– Да!
– Что скажешь, сын?
– Папа, я знаю, что ты мне скажешь.
Бобби был всё еще навеселе, но уже и немного напуганным.
– И что именно?
