Наталья Андреева - Звезда в хвосте Льва
– Мы, Ефим Иванович, мысделаем… А скажите-ка мне, почему именно Бодлер? Мало ли поэтов. Было и есть.
– В самом начале девяностых, когда все это безобразие начиналось, я совершенно случайно наткнулся на строки… – Ефим Иванович прикрыл глаза и процитировал:
Безумье, скаредность, и алчность, и разврат
И душу нам гнетут, и тело разъедают…
Упорен в нас порок, раскаянье – притворно;
За все сторицею себя воздать спеша,
Опять путем греха, смеясь, скользит душа,
Слезами трусости, омыв свой путь позорный…
– Ничего не напоминает, Аркадий Валентинович? Разве это не о нашем времени? «Мы к Аду близимся, но даже в бездне мы без дрожи ужаса хватаем наслажденья». Разве это не об эпохе потребления? Без дрожи ужаса…
– Это Бодлер, да?
– Предисловие к его поэтическому сборнику «Цветы зла». Вон они, повсюду, – Раевич кивнул на пышно цветущие клумбы.
– Да это вроде как не то. Извините, я, конечно, не знаток поэзии, но…
– Вот именно! – неожиданно сердито сказал Раевич. – С такой невинности все и начинается! Вроде как мы клумбы сажаем. Украшательством занимаемся. А к чему приходим? За пистолет хватаемся, чтобы по-прежнему ходить среди этих клумб! Которые нам уже дороже, чем спокойствие души! Мы к аду близимся…
– Я вас не понимаю, – озадаченно сказал Журавушкин. – Вы хотите сказать, что…
– Настю убила моя жена! Раз уж мы здесь вдвоем… – Раевич оглянулся и понизил голос: – Разумеется, на суде я этого не скажу. Но вам, как адвокату, чтобы вы знали. Вы ведь собираетесь ее защищать?
– Конечно! Это моя работа.
– Вот и постарайтесь, чтобы ей дали как можно меньше и условно.
– Но это невозможно! Речь идет о преднамеренном убийстве!
– Вам денег мало? Если Лёвушка поскупился на гонорар, я могу добавить.
– При чем тут мой гонорар? Есть закон, есть суд.
– Да полно, Аркадий Валентинович! Сейчас все покупается и все продается!
– Это вам Бодлер сказал?
– Именно так.
– Послушайте, Ефим Иванович, вы перепутали вымысел с реальностью. Сейчас как раз такое время, что еще надо поискать тех, кто возьмет взятку. Тем более, когда дело имеет такой громкий общественный резонанс. Меня могут привлечь к уголовной ответственности, если я вздумаю совать следователю деньги. Или судье. К тому же я этого не умею.
– А на кой вы тогда нужны? – сердито спросил Раевич.
– Найти истину, – пожал плечами Журавушкин.
– Я вам уже сказал, что Настю убила моя жена. А тот текст, который я должен озвучить в суде, вы мне напишите. Я его добросовестно выучу, и скажу без запинки. Но за эмоции не отвечаю. Зато мне непременно поверят. Врать я не умею, извините.
– Хорошо. Почему вы решили, что убила Раиса Гавриловна?
– А кто? Кто все время говорил про ружье, которое, коли уж оно висит на стене, обязательно должно выстрелить? Кто говорил, что Настю пора осадить? В конце концов, кто призывал нас к решительным действиям?
– Вас и Ромашова?
– Ну, Лёвушку к таким делам подпрягать бесполезно, – тяжело вздохнул Раевич. – Что он мог сделать?
– Как это что?! – аж подпрыгнул Журавушкин. – Сказать Насте: свадьбы не будет! Раз уж он ее так не хотел, этой свадьбы.
Раевич принялся смеяться. Да что там! Хохотать! У него даже очки от смеха запотели!
– Ох… Насмешили… – сказал Ефим Иванович, сняв очки и вытерев слезы. Потом достал из кармана носовой платок и принялся протирать им стекла. – Лёвушка интеллигент до мозга костей. Он может сколько угодно играть злодеев, но душа у него, как у младенца. Невинно-розовая. Вы видели, какие у него глаза? – Раевич вновь нацепил очки и насмешливо посмотрел на Журавушкина.
– Красивые.
– А цвет?
– Я не женщина, чтобы его разглядывать, – сердито сказал Аркадий Валентинович.
– Приглядитесь на досуге. Уверяю: вас ждет преинтересное открытие. Вообще Лёвушка – это бездна. Интереснейший человек, – оживился вдруг Раевич. – Я знаю, что у него репутация мачо, меж тем Настя им откровенно помыкала. Он совершенно не то, чем кажется.
– А какой он, по-вашему? – с интересом спросил Журавушкин.
– Лёвушка? «Скажи читатель-лжец, мой брат и мой двойник, ты знал чудовище утонченное это?». Ут онченное чудовище, – со смаком повторил Ефим Иванович.
– Это ваше мнение или Бодлера? А, может, Раисы Гавриловны?
– Наше общее, если хотите.
– Тем не менее, вы здесь живете, в этом доме, под одной крышей с ут онченным, как вы говорите, чудовищем. На его деньги.
– Ну, деньги мы вместе зарабатываем, – к его удивлению Ефим Иванович нисколько не обиделся.
– Хорошо. А как вы относились к Насте?
– По-моему, мы это уже обсуждали, – насмешливо сказал Раевич, продемонстрировав тем самым, что у него отличная память.
– Тогда я многого не знал, – сердито ответил Журавушкин. – Мне хотелось бы обсудить это еще раз, и во всех подробностях. Что было между вами и Настей?
– Вряд ли она вообще замечала, что я есть.
– А вот Василиса Петровна говорит, что Настя сидела у вас на коленях и вы читали ей стихи. Эротического содержания, – добавил Журавушкин.
– Ах, вы это о тех семи стихотворениях, которые цензура потребовала запретить… Якобы из-за их непотребства. Да это же невиннейшая поэзия, если взглянуть с точки зрения современности! Именно это я и пытался объяснить Насте.
– Посадив ее к себе на колени?
– Это была ее манера общения с мужчинами. Как бы это сказать? Слишком развязная. Она меня называла «милый старичок».
– Значит, никакого романа у вас не было?
– Да помилуйте! Какой у нее интерес во мне? Ей нужны были деньги и слава.
– Ей, наверное, стало интересно, почему Ромашов бегает в спальню к вашей жене, а ваша жена предпочитает проводить время с вами.
Неожиданно Раевич до ушей залился краской.
– Кто вам это сказал? – сдавленно спросил он.
– А если сама Раиса Гавриловна?
– Это касается только нас с ней!
– Уже нет. На суде обвинитель будет выпытывать правду о ваших странных отношениях. Лучше уж вы скажите ее мне. А я постараюсь предотвратить эти крайне неприятные для вас вопросы.
– Да, моя жена мне изменяла! И я это знал! Но это не мешало нам с ней любить друг друга! Не мешает, я хотел сказать!
– За измену иногда убивают. А чаще разводятся.
– Грубые люди со слоновьими душами. Которые не понимают всей тонкости человеческих отношений и их многообразия. Всех оттенков любви, я бы сказал.
– Я, пожалуй, почитаю этого вашего Бодлера. Сдается, там я найду объяснение вашим странным поступкам.
– Я в этом не сомневаюсь!
– А, может, вам лучше вообще не идти в суд?
– Вы тоже считаете, что я чудик? – сердито спросил Раевич. – Что бы я ни сказал, меня все равно не так поймут?
– Вот именно, – вздохнул Журавушкин. – Значит, убила ваша жена?
– Если хотите, я знаю это наверняка.
– Вы что, видели, как она стреляла в Настю?!
– Этого я не скажу даже вам, – почти шепотом произнес Ефим Иванович и даже оглянулся: нет ли кого поблизости?
– Это плохо, – приуныл Журавушкин. – Я почему-то думал, что вы признаетесь.
– Признаюсь в чем? – удивленно посмотрел на него Раевич.
– Я склонен доверять своей интуиции. А также своим ушам и глазам. Вы вполне могли прокрасться к входной двери, пока ваша жена беседовала на кухне с Василисой Петровной. И первым прийти к беседке.
– Ах, вот вы о чем! Вы думаете, что я… – Раевич озадаченно замолчал.
Журавушкин терпеливо ждал.
– Значит, вы хотите меня сделать козлом отпущения, – медленно выговорил, наконец, Ефим Иванович. – Ну что ж… Если вы соберете все необходимые доказательства… На орудие преступления ведь нет моих отпечатков пальцев, – грустно посмотрел он на Журавушкина.
– Откуда вы это знаете? Вы уже говорили на эту тему со следователем?
– Нет, я просто не брал его в руки. Знаете, я не люблю оружие, – поморщился Раевич. – В этом доме все успели из него пострелять. Из этого… – он опять поморщился. – Уродца. Какой-то, извините, обрубок.
– Вы об «Осе»?
– Я не знаю, как этоназывается. Преуродливая штука, которая издает отвратительные звуки. Они и мне предлагали. Попробовать, так сказать, на зуб: каково это? Но я ответил: увольте! Поэтому вам будет очень трудно доказать, что я мог из этой штуки кого-нибудь убить. Впрочем, можете попробовать, – насмешливо сказал Раевич.
«А он не так прост, – озадаченно подумал Журавушкин. – Чемодан с двойным дном, а то и с тройным! Во всяком случае, считает он, как профессор математики! И выгоду свою знает четко. Градова-то права».
– У меня к вам последний вопрос, – сказал Журавушкин. – Что с вами будет, если Раису Гавриловну все же осудят?