Владимир Колычев - Картель
– Да вот, в Москву ездил.
Севастьян вынул из багажника пакет с продуктами. Его уже не удивляло, что там нет даже пива, не говоря уже о более крепких напитках. У него в доме живет юная и красивая девушка, и он не должен давать ей повода плохо думать о себе.
– А меня почему не взял?
– Ты что, с землей возилась? – спросил он, глянув на ее руки.
– Грязь увидел? – усмехнулась она. – Тоже мне, Шерлок Холмс!
– Ну, не Шерлок Холмс…
– Вот я и говорю, что не Шерлок Холмс… Может, все-таки посмотришь? – Василиса кивком головы указала на клумбу возле дома. И земля там вскопана, и цветы посажены.
– Цветы где взяла?
– Тетя Рая дала…
– Сама дала?
– Знаешь что, Севастьян свет Юрьевич, ты от разговора не увиливай! Почему меня в Москву не взял?
Ожила Василиса, растормошилась, характер прорезался. Остренький у нее язык, но не злой. И вредность ее, в общем-то, безобидная. Хорошего в ней гораздо больше, чем плохого…
– Я в морге был.
– Зачем? – побледнела она.
А ведь она почти угадала. Он ведь действительно труп ездил смотреть. Причем труп знакомого ей человека. Но не отца.
– Козинцева нашли.
– В морге?
– Нет, в могиле… В лес его вывезли и закопали. Люди собак выгуливали, собаки его и нашли…
Севастьян уже собирался возвращаться домой, когда позвонил Шепенков. Он попросил приехать и опознать труп. Вернее, признать в нем того человека, который сбежал от Севастьяна.
Это действительно был тот самый Козинцев, которого он знал. Труп пролежал в земле не меньше недели, успел подгнить, но Севастьян все-таки смог его опознать.
В принципе, ничего удивительного в гибели Козинцева не было. Он запорол работу, и люди, стоящие за ним, решили его убрать, как это было сделано со Стояновой. А ее действительно убили. Сначала накачали снотворным, чтобы она не дергалась, а потом вскрыли вены. Правда, виновную установить не удалось. Версия была, а доказательств – нет. Но ведь это уже детали, кто убил. Главное, за что…
Убийцы вывезли Козинцева в городской парк – пока не ясно, живого или мертвого. Там его и похоронили – концы в воду, называется. Только вот Шепенкова насторожило несколько моментов. Почему труп закопали неглубоко? И зачем перед этим вскрытие делали, пулю из груди вырезали?
Шепенков решил, что Козинцева нарочно выставили напоказ. Сначала тело похоронили глубоко и далеко, затем вырыли, перевезли в парк, где гуляют собачники. Специально так сделали, чтобы труп нашли… А вот пулю зачем вытащили? Может, преступники не захотели расставаться с орудием убийства? Но тогда почему пулю не вытащили сразу?
Возможно, труп Козинцева вытащили на свет божий с тем, чтобы можно было закрыть дело о похищении Василисы и чтобы убийцу ее отца больше не искали… Но тем самым стоящие за Козинцевым люди подставляли под удар самих себя. Что, если следствие продолжится и выйдет на них, как на заказчиков преступления? Продолжится оно или нет, но у Шепенкова нет никакого желания закрывать это дело. Хотя начальство вряд ли одобрит его рвение, если, конечно, у него нет никаких зацепок на этих людей. А ничего конкретного у него нет. Так что дело скорее всего закроют – в связи со смертью обвиняемого. Будет возбуждено дело об убийстве Козинцева, но, видимо, следствию суждено зайти в тупик…
А может, тело Козинцева вынырнуло из подземных глубин, чтобы не было больше причин опасаться за жизнь Василисы. Может, кто-то хочет, чтобы Севастьян оставил ее в покое… Но если так, то кому это нужно?
– И что, меня теперь не убьют? – с недетской озадаченностью спросила Василиса. – Козинцева больше нет, и мне что, больше нечего бояться?
– А ты боялась?
– Ну… – девушка осеклась и вдруг проговорила: – Может, это его мой папа убил?
Севастьян задумался… Папа у Василисы – фрукт тот еще. Бывший бандит из бригады некоего Каргола, в девяностые годы лютовал в Москве, потом вроде бы остепенился. Бизнес у него – причем легальный. А где он сам? Вроде бы убили его. А если нет? Может, все-таки жив? Может, это он и убил Козинцева? Все может быть. Севастьян столько всего на своем веку повидал, что его ничем не удивить.
– Не знаю. А если не знаю, то и говорить не буду…
Он зашел в дом, налил в кастрюлю воды, поставил ее на огонь. Вермишель отварит, колбасы поджарит, редиски нарежет – будет ужин. Елена Матвеевна должна еще подойти…
Севастьян уже нарезал колбасу, когда во дворе загавкала собака.
Пес у него не самый страшный – обычный приблудный двортерьер, к тому же не злой и не кусачий. И еще Шарик был посажен на цепь. Но лаял он звонко.
На Елену Матвеевну он гавкать бы не стал. Значит, кто-то незнакомый пожаловал.
И точно, за калиткой стоял невзрачного вида мужчина с низким лбом, толстыми, как будто припухшими, щеками и маленькими глазками.
– Я вас слушаю, – вытирая о полотенце руки, подошел к нему Севастьян.
– Да нет, это я вас слушаю! – глянув на Василису в праведном, как ему казалось, гневе воскликнул незнакомец.
– Простите, вы кто такой?
– Яскин Ярослав Янович! Начальник отдела опеки и попечительства! – гордо выдал он.
– Ну, и чего вы от меня хотите? – внутренне напрягся Севастьян.
Именно этого визита он и опасался. Ювенальная юстиция – дело серьезное.
– К нам поступил сигнал, что у вас живет никому не известная совершеннолетняя девочка!
Севастьян молча открыл калитку, взял Яскина под локоть и увлек за собой.
– А почему так грубо? – возмутился тот.
– Почему грубо? Не через калитку же разговаривать…
Севастьян урезонил Шарика, чтобы не гавкал, оставил Яскина во дворе и зашел в дом за удостоверением. Когда вернулся к гостю, тот уже разговаривал с Василисой. Вернее, он задавал ей вопросы, а она с ехидной насмешкой игнорировала их. И его самого тоже.
– Думаю, вы знаете, кто я такой, – пристально глядя Яскину в глаза, проговорил Севастьян.
– Да какая разница, кто вы такой? Перед законом все равны!
– Значит, знаете, что я следователь.
– На каждого следователя есть свой прокурор.
– От кого поступил сигнал?
– Не важно.
– Не важно, если от соседей. А если от преступников…
– Я понимаю, работа у вас такая, все у вас вокруг преступники, – надменно глянул на Севастьяна Яскин.
Он поставил свой кожаный протертый портфель на запыленный стол, достал бумагу, ручку.
– Как зовут девочку?
– Я вам принесу ее паспорт…
– Паспорт?
– Да, который выдается по достижении шестнадцати лет…
– Но ведь ей еще нет восемнадцати.
– Это значит, что Василиса не нуждается в защите от государства?
– В этой защите она как раз и нуждается! Мы и собираемся предоставить эту защиту!
– Кто это мы?
– Органы опеки и попечительства…
– Меня интересует, кто конкретно будет охранять Василису от бандитов, которые за ней охотятся. Если вы лично готовы закрыть ее своей грудью от пули, то у меня вопросов нет. Но тогда у вас должно быть оружие. У вас есть оружие?
– Оружие?! Грудью от пули?! Что вы такое говорите?
– А то, что Василиса проходит свидетелем по важному уголовному делу. Однажды на нее уже покушались. Возможны еще покушения…
– Да, но поступил сигнал, что вы живете с этой девочкой. Спите с ней.
– Кто это с ней спит? – послышался сзади возмущенный женский голос.
Это Елена Матвеевна подходила к ним. Севастьян заметил ее боковым зрением, но отвлекаться на нее не стал. Но когда она дала о себе знать, поздоровался кивком головы.
– Теперь я вас понимаю, Севастьян Юрьевич! Теперь я понимаю, зачем вы просили меня навещать вас… Есть люди, которые хуже гадюк, – она имела в виду доносчиков, но всю свою злость на них обрушила на Яскина.
Тот даже попятился от нее и удивленно спросил:
– Простите, а кто вы такая?
– Елена Матвеевна Николаева, лечащий врач Василисы.
– Лечащий врач?
– У девочки была травма головы, Севастьян Юрьевич ведет расследование. Девочке угрожает опасность, он взял ее под охрану. А чтобы не давать пищу злым языкам, он просил, чтобы я приходила к нему. И я вам со всей ответственностью заявляю, что Севастьян Юрьевич честнейшей и чистейшей души человек! – продолжила возмущаться Елена Матвеевна.
– А вот вы, Ярослав Янович, чистой воды извращенец! – перебила ее Василиса.
– Я извращенец?!
– Ну, вам сказали, а вы поверили. А почему поверили? Потому что судите людей по себе… Честно признайтесь, вы педофил?
– Я?! Педофил?! Да что вы себе такое позволяете! – заметался Яскин. То на Севастьяна посмотрит, то на Елену Матвеевну, а Василису и вовсе готов был испепелить взглядом.
– Обжоры работают поварами, садисты палачами, а педофилы опекают детей! – наседала на него девчонка.
– Василиса! – осадил ее Севастьян. – Давай в дом!
– А чего он?
– Я сказал, в дом!
– Но я же права! – Василиса повернулась к ним спиной и ушла.
– У вас тут какой-то дурдом! – выдохнул Ярослав Янович и провел рукой по взмокшему лбу.
