Татьяна Степанова - ДНК неземной любви
– Возьмем на анализ. И опять, судя по всему, материалов для исследования больше чем достаточно, в том числе и для генетической экспертизы, когда будет возможность с чем сравнить, – это сказал криминалист Сиваков. – Неосторожный... следы оставляет на трупе... Хотя многие, конечно, в такой ситуации не задумываются особо... если учесть психическое состояние... в раж впадают...
Маньяк... Они уверены, что здесь орудует маньяк... Катя старалась не пропустить ни слова. Смотреть на этот ужас не можешь, нервы шалят, так хоть слушай.
Она хотела задать вопрос. Самым логичным было бы спросить: «Личность убитой установлена?», но вопрос с Катиных губ слетел совершенно иной:
– Текст есть? Записка оставлена?
Капитан Белоручка лишь ниже наклонилась над трупом, продолжая осмотр. А эксперт Сиваков извлек из папки аккуратно запакованный клочок бумаги с рукописным текстом. Катя успела рассмотреть – почерк был какой-то рваный, неровный, а буквы крупные, уродливые, самые неестественные буквы, какие она только видела.
– «Открывается гнев божий на всякое нечестие». Здесь одна фраза и, судя по смыслу, она в прямом контексте с первым посланием.
ГЛАВА 18
«ЗАЗЫВАЛА»
– Юлия Аркадьевна Кадош, проживала... ага, Большой Афанасьевский переулок, – капитан Белоручка внимательно изучала паспорт, извлеченный из сумки. – Документы при ней, портмоне, деньги, вот тут еще отдельный кошелек для мелочи, ключи от квартиры. Все вещи на месте.
– Большой Афанасьевский в пяти минутах ходьбы, – сказал следователь прокуратуры. – И все же идти бульваром женщине ночью, одной...
– Напротив Колымажного переулка, где ресторан, как раз переход сквозной через бульвар, – капитан Белоручка показала жестом в темноту аллеи. – Но там фасад дома с той стороны бульвара в лесах, а для пешеходов проход оставлен в виде деревянного коридора, как обычно. Наверно, идти тем переходом не захотела, а с этой стороны бульвара, где ресторан, идти вообще неудобно – тут же этот, как его... московский Пентагон. Все здания за стеной, а ее красят. Получается, именно здесь самый оптимальный маршрут – по аллее до памятника Гоголю и потом на ту сторону на Арбат, а там и Афанасьевский. Но все равно уточнить надо немедленно.
«У кого? – подумала Катя. – В четыре-то утра?»
Однако в ресторане «Беллецца», куда перебазировался штаб оперативно-поисковой группы после того, как осмотр трупа и места происшествия был окончен и тело погрузили в «труповозку», свидетелей толклось немало – ночной охранник, уборщица, посудомойка и двое официантов, еще не закончивших уборку зала после банкета.
Но, кроме этого, возле ресторана уже стояло несколько машин и сновали репортеры – видимо, те, кого милиция, стоявшая в оцеплении, не подпустила к месту убийства. Машины принадлежали телеканалам.
– Утекла информация, моментально слили, – чертыхнулась капитан Белоручка.
– Можно ваш комментарий? Опять убийство, как и сутки назад? На том же сам месте? Убийца на бульварах снова вышел на охоту? – Настырный корреспондентишка совал чуть ли не в лицо свой диктофон.
Убийца на бульварах... А неплохой заголовок – машинально отметила Катя, и тут же спохватилась – нет, это дело такого сорта, что с сенсациями пока придется погодить, наступить, что называется, на горло своей репортерской песне.
– Да как же так... она же... Юлия Аркадьевна ушла всего пару часов назад, как все тут закончилось. – Официанты, уборщица, посудомойка и охранник выглядели растерянными и напуганными. – Это мы здесь, пока все не уберем... а оркестр, музыканты, они давно ушли, их Эдуард Дмитриевич, метрдотель, сразу отпустил, как банкет закончился.
– Закончился во сколько? Помните точное время? – Следователь прокуратуры сел писать протоколы допросов.
– В два десять – два пятнадцать, некоторые гости еще раньше ушли, а это уж самые пьяные, за ними такси приехали. Банкет вроде какой-то депутат давал, так что народу много было, а это у нас не часто сейчас. Ну и оркестр сразу отпустил Эдуард Дмитриевич, и часть сотрудников, кому завтра днем работать.
– А ваш повар... Шуляк, – сказала капитан Белоручка, – он во сколько ушел?
– Около половины третьего, он кухню не убирает, на это подсобные есть, то есть мы.
– А во сколько ушла гражданка Кадош?
– Да мы и внимания не обратили, как музыканты уходили. Их же всех сразу отпустили. Пианист и скрипач – они оба на машинах... да они почти все на машинах, только Юлия одна пешком всегда домой ходила, потому что ей тут рядом, немного бульваром пройти. Она здесь рядом жила, сколько раз говорила, мол, так удобно работать в двух шагах от дома.
– И что же, никто из коллег, кто был на машинах, не мог ее, женщину, в такой поздний час до дома довезти? – спросила Катя.
– Да ей сколько раз предлагали, – охранник махнул рукой. – Я сам слышал. Она отказывалась. Тут на машине ехать до Афанасьевского переулка, где она жила, не больно-то удобно. В ту сторону к Арбатской площади налево разворота нет. Надо вон куда ехать – аж до Никитской и только там уже разворачиваться. Или по Знаменке, а потом направо – по Волхонке и по Пречистенке, а затем переулками кружить. Так всего понастроили, понагородили, знаков запрещающих понатыркали, что людям уж и проехать негде стало! А пешком тут через бульвар пять минут. Ей сколько раз вечерами предлагали подбросить до дому, она отказывалась. Деликатная была женщина... Царствие ей небесное. А как ее убили-то? Ограбили?
– Мы не исключаем такую версию, – ответила Лиля Белоручка уклончиво.
– А вот тот случай недавний с клиентом-то нашим, который обедал... его вроде, говорят, не грабили... изувечили только сильно.
– Пожалуйста, что вам еще известно о гражданке Кадош? Давно она работала здесь, в ресторане?
– Полтора года – это точно. Музыканты все друг друга знают, многие из консерватории, а тут подрабатывают.
– Она частные уроки музыки давала, Юлия Аркадьевна-то, – вмешалась уборщица. – Ученики у нее имелись, и все в разных концах города, очень она сокрушалась, жаловалась мне как-то – далеко, трудно ездить общественным транспортом. Она ведь болела очень – не знаю уж чем... но придет, бывало, сядет вон там – никак отдышаться не может, лицо белое, как простыня.
– В сумке лекарства обнаружены, эксперт говорит, это от диабета что-то, – шепнула капитан Белоручка Кате. – А скажите, она одинокая, да?
– Мужа у нее не было – это точно, а вот насчет остального не знаем. Да, звонили ей иногда по мобильному – и сюда в ресторан во время дневных репетиций, вроде родственники какие-то... все здоровьем ее интересовались.
– А тот клиент, Колобердяев, что обедал у вас...
– Это которого убили? – они, весь персонал, спросили это почти хором.
– Он с гражданкой Кадош был знаком?
– Нет, не был, – ответил официант.
– Точно, не был, приходил вроде к повару нашему в качестве гостя, только он... Иван Германыч, повар-то наш...
– Молчите, вы ничего не знаете, нравилась она ему как женщина, – перебила всех уборщица. – Глянулась, я сколько раз замечала – смотрел он на нее так... ну так, понимаете? Люди-то они оба немолодые... особо-то не развернешься... И она на него порой посматривала, он поздоровается – она тут же улыбнется. А красилась-то она на репетиции для кого, интересно? Всегда в макияже, всегда с прической. Да и вообще она видная была женщина, хоть и толстуха, а он, покойник-то, наверно, полных женщин любил.
– Вместе они когда-нибудь из ресторана уходили?
– Нет, вот это точно нет, – уборщица покачала головой. – Так просто, флирт за столиком, и все – переглянутся, улыбнутся. Ну, может, парой слов перекинутся. Она ж тут работала, оркестр днем репетирует, так что уж не до гулянок с клиентами, простите.
– А по вечерам Колобердяев здесь, в ресторане, не бывал?
– Нет, никогда. Только днем, и то нечасто.
– Ну вот видишь, Кать, уже кое-что, – сказала Лиля Белоручка, когда они покинули «Беллеццу» и буквально продрались сквозь толпу газетчиков и телевизионщиков (они все прибывали и прибывали по мере того, как на улице светало). – Итак, обе жертвы были знакомы... Это первое. И второе, в отличие от Колобердяева дорога через бульвар для нее была обычной дорогой домой.
– Ты там, в ресторане, сказала им, что это ограбление. Зачем? Все равно ведь они узнают, что это... не ограбление, смотри, сколько прессы, утром вся Москва уже будет говорить...
– О чем? О том, что у нас на этот раз чертов «зазывала»?
Катя помолчала. «Зазывала»... вот, значит, как об этом деле в МУРе думают... «Зазывала» – особый тип серийного убийцы, который...
– Лиль, ты что, сразу об этом подумала, когда вы первую записку нашли? – спросила Катя.
– Глава первая, стих четырнадцатый... Интересно, какая глава, какой стих сейчас. В первом случае удаляет глаза жертвы, во втором – глаза и уши. И место выбрано одно и то же – бульвар. Убийца на бульварах, они его теперь так и будут звать, эти твои коллеги-газетчики. Небось сама думаешь – какая сенсация. Вон с какой миной меня в тот раз про маньяка спрашивала. «Что, у нас маньяк?» А вот «зазывалу» не хочешь? Каждое убийство у таких – ступень, шаг, зазывают, подводят к чему-то, только им пока известному. И загадки подбрасывают, подлянки свои чертовы... На этот раз записки с цитатами – мол, разгадаете, что я имею в виду, может, и...
