KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Детективы и Триллеры » Детектив » Дарья Дезомбре - Тени старой квартиры

Дарья Дезомбре - Тени старой квартиры

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Дарья Дезомбре, "Тени старой квартиры" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

– Вот именно! – сказала Маша с нажимом. – Все видела.

– Да, – усмехнулся, поняв, что она имеет в виду, Лоскудов. – Но хранила.

– Из этого, – допив чай, заметила Маша, – следует два вывода. Первый: любой человек в вашей квартире, несмотря на внешнюю открытость и дружелюбие, мог иметь двойное дно. И второй: очевидно, из всех тайн, которые добрым гением охраняла старушка из «бывших», была одна, которую она хранить отказалась. И убийца это знал.

– Знал, – эхом повторил старик.

Он тоже знал одну тайну. Но рассказывать ее не имел права. Пока она еще жива.

Ксения

Ксения пролежала весь день, пытаясь ни о чем не думать. Точнее, думать о безопасном. О грозящей ей физиотерапии: электрофорез, ультрафиолет, грязевые аппликации. Потом лечебная физкультура. Уже сейчас можно делать легкие упражнения для не затронутых повязкой суставов, и Ксюша, глядя в потолок, поочередно сгибала свободные от гипса пальцы, крутила туда-сюда кисть руки. В ушах звучал концерт Элгара в исполнении гениальной Жаклин Дюпре, вынужденной отказаться из-за смертельной болезни от блестящей карьеры виолончелистки. Нет. Не думать о Жаклин. Не думать о виолончели… Занятно, что этот инструмент, столь схожий с соблазнительной женской фигурой, обладает голосом, максимально приближенным к мужскому. Ксюша и выбрала-то в свое время виолончель по этому признаку: звук, издаваемый большой скрипкой, был похож на призыв. Слов нельзя было понять, но кому нужны слова? Это был зов прекрасного принца. И хотя Ксюша вскоре перестала читать сказки, очарование не прошло. Другие виолончелистки давали своим инструментам мужские имена, перебрасывались шуточками о том, что держат между ног. Но Ксения никогда не доходила до такого панибратства, только бы источник этого волшебного голоса оставался в ее объятиях, а ее пальцы с каждым годом извлекали из него все более чудные звуки. «Вот почему у тебя не складывается с мужчинами, – вдруг с горечью подумала Ксения. – Либо то, либо другое. Выбирай, кого хочешь обнимать». Перед глазами всплыло невыразительное Петино, а потом яркое Эдиково лицо. Ксюша замотала головой: может быть, если она навсегда перестанет играть и расстанется со своим инструментом – по той же отвратительной логике, ей начнет везти в любви? Она шумно выдохнула через нос и бросила взгляд на большой конверт, лежащий рядом с кроватью. Его вместе со старым проигрывателем притащила Маша. Это был сувенир от Алексея Ивановича. «Музыка на костях».

– Чувствует себя виноватым из-за пропавших негативов. Хотел одарить меня хоть чем-то, относящимся к эпохе. Тут Фицджеральд, Чак Берри и Джуди Гарленд. Все, подо что свинговали модные молодые люди в конце 50-х.

– Здорово, – попыталась улыбнуться Ксюша. Действительно, что ей еще делать? В этой музыке есть, по крайней мере, один плюс – она исполняется без участия виолончели. Последнюю фразу она, похоже, произнесла вслух.

– Не думай пока об этом, – положила ей руку на плечо Маша. – Знаешь, я слышала, что Александр Князев дважды был готов отказаться от профессии – один раз по болезни, второй – из-за автокатастрофы. А теперь, плюс к виолончели и органу, еще сел за фортепьяно…

Ксения молча смотрела на Машу. Она не понимает. Да и кто ее поймет, кроме «своих»? Мужик бы на ее месте уже запил. Но рядом с мужчинами-музыкантами – вот же несправедливость! – обычно оказываются верные и преданные жены. Чтобы вытереть слезу, поднести рассолу, сварить свежий бульон и вновь уверить в собственной гениальности. Женщины же музыканты слишком замкнуты на своей профессии, чтобы привлечь к себе внимание противоположного пола. И если не остаются в старых девах, то…

– Что ты свистишь? – вдруг спросила Маша.

Ксения осеклась и покраснела. Она свистела? С ней это бывает, когда сильно задумается.

Маша улыбнулась:

– Похоже на Рахманинова.

А Ксения ни к селу ни к городу спросила:

– Маш, а у вас, полицейских, как с личной жизнью?

Маша нахмурилась, и Ксюша приготовилась было извиниться за бестактный вопрос, в конце концов, не так близко они знакомы…

– У меня с личной жизнью полный разрыв шаблона, – Маша пожала плечами. – Вот если бы тебе сделал предложение любимый молодой человек, согласилась бы?

– Трудно сказать, – ответила Ксюша, – мне его еще никогда не делали.

Они помолчали. И Ксюша добавила:

– Но думаю, да.

Маша кивнула – лицо у нее стало совсем потерянным.

– Что и следовало доказать, – она попыталась улыбнуться.

И спрыгнула с подоконника, на котором сидела во время их попытки проникновенной беседы. «Мы, похоже, два жесточайших интроверта, – подумала Ксюша. – Тут делай не делай предложение, а результат все тот же». Но ей почему-то стало легче.

Закрыв за Машей дверь, она повертела в руках первый в стопке, невыразительный, наскоро склеенный из газеты конверт. «В СССР учатся более 50 миллионов человек, неудивительно, что рассвет национального искусства…» – прочитала она начало первой фразы. Поверх «национального искусства» кто-то простым карандашом написал: Э. П. Элвис Пресли? Ксюша вынула из конверта идущий по краям легкой волной рентгеновский снимок с неровной, прожженной чьей-то давно погасшей сигаретой дыркой посерединке.

– Кустари, – усмехнулась Ксюша.

Слава богу, что на снимке не фигурировали переломанные пальцы рук, а бодро ухмылялась чья-то челюсть. Ксюша осторожно поставила иголку на самопальную пластинку. Челюсть медленно закружилась. Вшшш… – зашумела пластинка, будто далекие радиопозывные из прошлого. И вдруг взорвалась – гитарными аккордами, ударными и саксом.

Let’s rock; everybody, let’s rock.
Everybody in the whole cell block
Was dancin’ to the Jailhouse Rock.

Запел Элвис, заплясала, будто покачивая на каждом повороте бедром, изогнутая пластинка, захохотала челюсть неизвестного ленинградца – возможно, даже скорей всего, бывшего серьезным гражданином, преданным линии партии и слушавшим исключительно Клавдию Шульженко. А потом Ксюша поставила Билла Хейли – «Рок круглые сутки». И ребячливо-сладкоголосых Эверли Бразерс – «Проснись, Сюзи!» И нежнейшую, как подтаявший мед, Эллу Фицджеральд с ее «Караваном». Ксюша лежала, глядя в потолок. Поначалу, чтобы чем-то занять голову, она пыталась читать отрывки статей с самопальных конвертов. Но вскоре глаз, спотыкающийся на передовице «Правды» («ДОРОГИЕ ПОДРУГИ! Ознакомившись с итогами социалистического соревнования по надою молока, я и другие доярки узнали, что ваш колхоз занимает самое последнее место в районе») и ухо, внимающее Элвису, оказались в таком рассинхроне, что Ксения отложила чтиво и полностью ушла в джунгли джаза и рок-н-ролла: любви, ритма и драйва без конца. «Удивительные все же человеки – Алексей Лоскудов и сотоварищи! – думала она, откинувшись на подушку и прикрыв веки. – Как они могли совмещать свою советскую действительность с такими вот Элвисом и Эллой?»

Внезапно музыка остановилась. Вшшшш… вшшшш… – зашуршала вновь пластинка, и Ксюша уж было подумала, что пора менять ее на следующую, как вдруг услышала голос. И то был явно не Элвис.

«Думаю, пошлость эта у меня в отца, – говорил неизвестный, спокойно, размеренно, будто размышлял вслух. Ксения осторожно спустила больную ногу с кровати, будто боялась спугнуть незнакомца. Как он тут оказался? Как прорвался к ней из прошлого? – Иногда заиграюсь вечером с Колькой в морской бой, и кажется, мне, как и ему, не больше десяти. А потом вдруг застыну летом в троллейбусе, глядя на поднятую руку какой-нибудь тетки, которой она держится за поручень, свободный рукав платья оголил локоть, пятно расползается под мышкой, пахнет от нее – влажно, сладко и жарко. И чувствую, как кровь начинает шуметь в висках. Так же было поначалу и с ней. Боялся входить на кухню, когда она там, столкнуться у дверей прихожей или еще хуже – а ведь случалось – застрять на пару в дверях ванной комнаты. И этот взгляд – снизу вверх – с поволокой, и губы изгибаются – мол, вижу тебя насквозь, знаю-знаю, чего тебе надобно. «Прости, мне тут нужно лифчик простирнуть». И ведь слово-то какое: лифчик! От одного этого слова покраснеть можно. В общем, что со мной было раньше, понятно. Но теперь… Теперь думаю, что не только это мне оказалось нужно. И не всегда нужна она вся – так ведь и сердце может разорваться от избытка эмоций. А иногда для счастья достаточно ее руки, на секунду задержавшейся в моей, перед тем как она толкнет дверь своей комнаты, или ее профиля в окне, который я караулю, стоя напротив нашего дома на другой стороне канала. Словом, похоже, я влюбился, как последний дурак».

Маша

«Какой же неприятный тип!» – думала Маша, следуя за мужчиной в бархатной коричневой безрукавке, надетой поверх полосатой рубашки. Седеющий ежик на голове хозяина дома чуть сдвинут, чтобы сформировать хохолок по центру, квадратные очки плотно обхватывают переносицу мясистого курносого носа, похожего на поставленный на пятку башмак. Рот большой, лягушачий, а губы, тонкие и бесцветные, почти незаметны. Он казался неприятным, будучи серьезным, когда же улыбался – становился просто отвратительным. Перовский был историком Мариинского театра, который по старой памяти звал Кировским, коллекционером оперного костюма, и длинный коридор квартиры в центре (не иначе, как еще одна расселенная коммуналка) был весь увешан платьями и сюртуками. Они шли вперед, и Машина макушка – а была она как раз на голову выше коллекционера – постоянно задевала расшитые кружевные подолы. Невыносимо пахло нафталином, смесью сладких духов, долженствующих, очевидно, заглушить запах артистического пота, старой пылью.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*