Марио Пьюзо - Последний дон
В следующие три дня Кросс следовал совету Гронвельта. Каждое утро он играл в гольф с Гронвельтом, своим отцом и одним из крупнейших игроков, живших в отеле. Ставки в этой игре всегда были серьезными, но не слишком. Гронвельт с одобрением заметил, что лучших результатов Кросс достигал тогда, когда на кону были особенно крупные суммы.
– У этого мальчика стальные нервы, – восхищенно повторял он, обращаясь к Пиппи.
Но больше всего Гронвельта восхищали разумные суждения юноши, его острый ум и умение поступать правильно даже в тех случаях, когда ему ничего не подсказывали. В последний день их пребывания в отеле знаменитый игрок находился в подавленном состоянии духа, причем не без оснований. Умелый и азартный предприниматель, сколотивший несметное состояние на широко разветвленной сети порнографических кинотеатров и секс-шопов, накануне ночью проиграл почти пятьсот тысяч долларов. Его угнетала даже не потеря денег, а то, что, попав в полосу невезения, он утратил контроль над собой и попытался переломить ход игры, делая неимоверно высокие ставки. Ошибка, обычная для начинающего игрока, но для профессионала она непростительна.
Когда в то утро они пришли на поле для гольфа, Гронвельт предложил умеренные ставки – по пятьдесят долларов за лунку, но игрок рассерженно фыркнул и сказан:
– Учитывая то, сколько вы содрали с меня прошлой ночью, могли бы предложить ставки покрупнее – хотя бы по тысяче.
Гронвельт обиделся. Его традиционная утренняя партия в гольф являлась чисто личным делом, и связывать ее с его работой в отеле было дурным тоном. Однако со своей неизменной вежливостью он ответил:
– Конечно, как пожелаете. Я даже дам вам в партнеры Пиппи, а сам буду играть на пару с Кроссом.
Они начали игру. Магнат порнобизнеса бил хорошо. Гронвельт – тоже. Невезение преследовало только Кросса. Он играл из рук вон плохо. Такой отвратительной игры его партнеры еще не видели. Он подкручивал на прямых, загонял мяч в ловушки, а один раз даже в пруд (сооруженный посреди пустыни за колоссальные деньги), а под конец игры нервы его окончательно сдали, и он вообще утратил контроль над собой, когда оставалось пробить всего-навсего путт. [В гольфе – легкий удар возле самой лунки, когда мяч надо просто вкатить в нее.] Игрок, став на пять тысяч богаче, полностью восстановил уязвленное чувство собственного достоинства и настоял, чтобы партнеры по игре позавтракали с ним.
– Извините, что я вас подвел, – сказал Кросс Гронвельту.
Посмотрев на него внимательным, изучающим взглядом, старик произнес:
– Когда-нибудь, если твой папа не будет против, я возьму тебя на работу.
На протяжении многих лет Кросс наблюдал взаимоотношения отца с Гронвельтом. Они были хорошими друзьями, непременно раз в неделю ужинали вместе, и Пиппи прислушивался к мнению старика даже внимательнее, чем к мнению Клерикуцио. Гронвельт, в свою очередь, позволял ему пользоваться всеми преимуществами “Занаду”, за исключением разве что вилл. Затем Кроссу стал известен секрет еженедельного выигрыша отца на одну и ту же сумму в восемь тысяч долларов, и он окончательно понял: Клерикуцио и Гронвельт управляют отелем на правах партнеров.
Гронвельт проявлял к Кроссу особое внимание, и тот не сомневался, что у старика существуют на его счет какие-то свои, тайные соображения. Свидетельством тому были и черные фишки на пять тысяч, которые подарил ему Гронвельт на каникулы. Старик осыпал юношу и другими милостями. Например, услуги всех служб отеля были для Кросса и его друзей совершенно бесплатными. Когда Кросс окончил школу, Гронвельт подарил ему автомобиль с откидным верхом. После того как парню исполнилось семнадцать, Гронвельт познакомил его с танцовщицами отеля, причем представил его с подчеркнутым, многозначительным почтением, чтобы придать этому знакомству дополнительный вес. Спустя годы Кросс узнал, что Гронвельт и сам, несмотря на преклонный возраст, частенько приглашал женщин в свой пентхауз и, по словам все тех же девиц, был ходок, каких мало. У него никогда не было серьезных увлечений, но в отношениях с женщинами он неизменно проявлял такую фантастическую щедрость, что они считали себя у него в долгу. Любая женщина, остававшаяся его фавориткой хотя бы в течение месяца, обогащалась.
Как– то раз, когда Гронвельт делился с юношей практическими познаниями в искусстве управлять огромным отелем и казино, каковым являлся “Занаду”, Кросс осмелился задать старику вопрос о том, как строить отношения с женщинами, работающими вместе с тобой. Гронвельт с улыбкой сказал:
– Строить отношения с женщинами, которые выступают в разных наших шоу, я предоставляю нашему импресарио, со всеми же остальными веду себя так, как если бы это были мужчины. Если же ты спрашиваешь совета о том, можно ли тебе крутить с ними романы, то могу сказать следующее: умный и здравомыслящий мужчина в большинстве случаев может не опасаться женщин. Бойся только двух вещей. Первая, и самая опасная, – дамочка в отчаянии. Вторая – женщина более амбициозная, чем ты сам. Не подумай, что у меня нет сердца. Тот же совет, только в отношении мужчин, я мог бы дать женщинам, но это не наше с тобой дело. Что же касается меня, то мне повезло; всю свою жизнь я любил “Занаду” больше всего на свете. Единственное, о чем я жалею, это о том, что у меня нет детей.
– По-моему, вы прожили прекрасную жизнь, – сказал Кросс.
– Ты так считаешь? Что ж, я заплатил за это сполна.
Каждое появление Кросса в Квоге неизменно вызывало большое оживление среди женской части Семьи Клерикуцио. В возрасте двадцати лет он находился в расцвете юношеской красоты – мужественный, сильный, изящный и необычно учтивый для своего возраста. Члены Семьи нередко отпускали на его счет шуточки, которые попахивали грубоватой сицилийской простотой, говоря, что внешностью парень, слава Богу, вышел в мать, а не в отца.
В первый день Пасхи, когда более ста членов Семьи собрались, чтобы отпраздновать Светлое Христово Воскресение, кузен Кросса Данте подкинул последний фрагмент головоломки, благодаря которому Кросс наконец смог окончательно понять, кем является его отец.
В большом саду особняка Клерикуцио Кросс увидел красивую молодую девушку, окруженную стайкой молодых людей. Подойдя к одному из поставленных прямо под открытым небом столов, его отец положил на свою тарелку жаренную на гриле сардельку и, возвращаясь обратно, бросил какую-то фразу этой группе молодежи. И тут Кросс увидел, как чуть ли не шарахнулась от Пиппи эта девушка. Странно. Отец обычно нравился женщинам; его некрасивые, грубые черты, его чувство юмора и веселость привлекали их.
Данте тоже наблюдал эту картину.
– Гляди, какая красотка, – с ухмылкой сказал он. – Пойдем, поздороваемся.
Когда они подошли к группе, он представил родственника:
– Лайла, познакомься с моим кузеном. Его зовут Кросс.
Лайла была их ровесницей, но еще не полностью сформировалась как женщина, и красота ее была чудесной, свежей красотой подростка. У девушки были волосы цвета меда, маленький ротик, а лицо светилось, будто подсвеченное изнутри. На ней был надет белый свитер из ангоры, на фоне которого ее загорелая кожа казалась золотой. Кросс влюбился в нее с первого взгляда. Но когда попытался заговорить с девушкой, та не удостоила его даже взглядом и, повернувшись, отошла к другому столу, за которым собрались пожилые матроны.
– Вероятно, ей не понравился мой вид, – чуть растерянно проронил Кросс, а Данте ехидно улыбнулся.
Данте к тому времени превратился в подвижного, энергичного юношу с острой лисьей мордочкой. У него была черная смоляная шевелюра Клерикуцио, на которой обычно красовалась забавная шапочка по моде эпохи Возрождения. Он был низкорослым – не выше пяти футов и пары дюймов, – но обладал непомерной самоуверенностью, возможно, потому, что являлся любимчиком самого дона. Вокруг Данте постоянно витала некая злобная аура.
– Ее фамилия Анакоста, – сообщил он Кроссу.
Кросс вспомнил эту фамилию. Год назад семья Анакоста пережила настоящую трагедию. Глава семьи и его старший сын были застрелены в гостиничном номере в Майами. Данте глядел на Кросса и, казалось, ожидал от него какой-то реакции. Кросс придал своему лицу индифферентное выражение.
– Ну и что?
– Ты ведь работаешь на своего отца, верно? – спросил Данте.
– Разумеется.
– И при этом хочешь закадрить Лайлу? Значит, ты не в своем уме. – Данте засмеялся.
Кросс почувствовал, что тут кроется какая-то западня, и молча ждал продолжения. Данте снова заговорил:
– Ты разве не знаешь, чем занимается твой отец?
– Собирает долги.
Данте покачал головой.
– Тебе следует знать. Твой папочка изымает из Семьи людей. Он Молот номер один.
Кроссу показалось, что все существовавшие до этого дня тайны развеялись как по мановению волшебной палочки. Все встало на свои места: отвращение, которое питала к отцу мать, почтение, с которым относились к Пиппи друзья и члены Семьи Клерикуцио, загадочные исчезновения отца, пропадавшего иногда неделями, то, что он никогда не расстается с оружием, кое-какие из его грубоватых шуток, до сегодняшнего дня остававшиеся непонятными Кроссу. В его памяти всплыло давнее детское воспоминание о том, как отца судили за убийство. Внезапно Кросс испытал теплое чувство к отцу, желание любым способом защитить его, словно того обнажили перед всем честным народом. Но самым сильным чувством, охватившим Кросса, была дикая злость на Данте, осмелившегося открыть ему эту страшную правду.
