Светлана Борминская - Священная швабра, или Клуб анонимных невест
— В три шеи, — соврала Ирина. — В смысле, водитель ему дал от ворот поворот!
— Молодец, туда ему и дорога, — хихикнула Лера. — Ой, снова нос заболел…
Хабиб и его кроликиЕсть такое выражение — ушёл из жизни. Знаете?
(эпиграф)
Они ехали сквозь зимний лес уже второй час. Впереди натужно тарахтел трактор, расчищая дорогу.
— Так у него был перелом основания черепа? — присвистнул следователь, покосившись на красный сгусток солнца в окне машины.
— Человек обладает колоссальным запасом прочности и резервные силы есть абсолютно у каждого организма, — фельдшер пожевал губами, хмуро помолчал, и лишь затем внимательно взглянул на Льва Тимофеевича через желтоватые стёкла очков в роговой оправе.
Иван Макарыч Рыжов представлял собой превосходный образчик сельского фельдшера на пенсии — седой тощеватый дедок при козлиной бороде, в тулупе и кроссовках. Было видно, что энергии старичку не занимать, а багровый в прожилках нос безошибочно свидетельствовал о многолетней любви к медицинскому спирту и самогону.
— Вы же не хирург, и как же вы, позвольте узнать, не побоялись взять на себя такую ответственность? — стуча зубами от холода, спросил Рогаткин. — А если бы Шабалкин умер при проведении операции?..
— Не хирург, кто же спорит?! Но инструменты хирургические имею, и анатомию знаю, — Рыжов передёрнул костлявыми плечами и проворчал: — Я ему, во-первых, санировал рану, а во-вторых, перевязал, ну, и капельницу три раза ставил, чтобы давление внутричерепное снять!.. А если бы Андрюшка не привез Хабиба из той канавы, то, что тогда, а?..
— Километра три осталось до пасеки, — обернулся пчеловод Монахов. — Печка чего-то не фурычит, замёрзли?..
— Есть немного… А с кем он там? — натянув шапку по самые брови, спросил Лев Тимофеевич.
— Хабиб?! Один… Одному хорошо, разве нет? — хохотнул пчеловод.
«Ну, не знаю», — подумал Рогаткин, шевеля в ботинках окоченевшими пальцами ног.
Старая шиферная крыша возникла перед машиной внезапно. На большой поляне стоял большой бревенчатый дом, в окружении заснеженных ульев. Пространство перед домом было невероятно белым, словно из дома никто не выходил уже очень давно.
— Приехали! Вылезайте, сейчас согреемся, — остановил грузовик Монахов, не доехав до трактора около метра.
Из трактора вылез молодой высокий парень в телогрейке и унтах и помахал им рукой. Когда Лев Тимофеевич подошел к нему, он протянул опешившему следователю толстого серого кролика, которого только что нашёл в снегу.
— Кролик, — фыркнул подошедший пчеловод и, прокашлявшись, громко позвал: — Хаби-и-и-иб!..
Из-за дома, со стороны двора появился прозрачный, как привидение, пацан в расстёгнутой телогрейке и валенках и близоруко улыбнулся. То, что Андрей Игоревич Шабалкин настолько мал ростом, Рогаткин не подозревал. Шабалкин, тем временем, подошел ближе.
— Здравствуйте! — суетливо пожал он руки всем четверым поочерёдно, начав с пасечника и закончив следователем. — А я его обыскался, — взяв кролика из рук следователя, Шабалкин быстро взглянул на Льва Тимофеевича, и со скоростью привидения снова исчез за домом.
— Там у него кролики!.. — кашлянув, объяснил Рогаткину Рыжов.
— А можно мне посмотреть? — Лев Тимофеевич оглянулся на пчеловода Монахова.
— Пойдёмте, — кивнул Монахов.
В углу просторного двора в клетках сидели кролики и смешно поедали сено, шевеля толстыми щеками. В курятнике напротив заполошно кудахтали куры. Из хлева высунулась коза и заблеяла, кокетливо подмигнув Льву Тимофеевичу. В нос ударил душный запах навоза и животных.
«Здесь действительно хорошо или мне кажется?» — тревожно спросил Лев Тимофеевич себя, оглядев весь двор.
В избе, куда они зашли из сеней, у печки сидел Андрей Игоревич Шабалкин и, часто моргая, смотрел на закипающий чайник. Под полотенцем, в большой алюминиевой кастрюле что-то шевелилось. Следователь принюхался — пахло квашнёй.
— Андрей, скажи, почему ты откликаешься на имя Хабиб? — с порога обратился к парню Рогаткин.
Шабалкин вздрогнул и посмотрел на следователя непонимающим взглядом.
— Это следователь, Хабиб, — снимая куртку, представил Льва Тимофеевича Монахов.
— Андрей, ты что-нибудь помнишь из того, что было с тобой в конце августа прошлого года? — спросил Лев Тимофеевич, садясь напротив парня. — У тебя голова всё ещё болит?..
— Нет, голова зажила… Я помню, что вёз гробы, а это моя конечная станция, — едва слышно буркнул Шабалкин, оглянувшись на Рыжова.
— Андрюш, — начал Лев Тимофеевич. — Почему ты не захотел вернуться?.. Ну, ты же без документов, странно это как-то, согласись.
— На свете много людей без документов… Зачем вы меня искали? Вам что, больше нечего делать? — сердито отмахнулся тот.
— Заведено дело, ты же служил в армии, — Рогаткин подвинул свою табуретку ближе к Шабалкину. — К тому же пропал рефрижератор, водителем которого ты был. Куда делся груз, Андрюш?..
Шабалкин нервно зевнул.
— Я на самом деле мало, что помню о том, что было в августе, моё место здесь, понимаете? — кивнул он на двух кроликов под столом.
Кролики шевелили ушами и о чём-то беззвучно совещались, не глядя на людей.
— Хорошо, — Лев Тимофеевич покосился на печку и расстегнул пиджак. — Но зачем ты свернул к Тихорецку?
— Я когда-то жил здесь, давным-давно, — Шабалкин оглянулся на Монахова.
— Значит, ты нашел кого-то из родни? — Рогаткин понимающе кивнул.
— Нет, не успел.
— А если мы покажем тебе нескольких людей, ты сможешь узнать, кто напал на тебя, Андрей? — спросил следователь.
Шабалкин хмуро кивнул.
— Попробовать можно, — пробормотал он.
— А почему у тебя татуировка «Хабиб» на руке, Андрюш? — вмешался в разговор пасечник.
— Хабиб… Хабибуллин?.. Кажется, мы договорились с ним после службы, что поедем к нему, — дёрнулся Шабалкин, взглянув на татуировку. — Спросите у него, у Хабибуллина.
— Значит, Хабибуллин твой друг? — уточнил Рогаткин.
— Да, — Шабалкин наклонился, чтобы погладить кролика. — Я не хочу отсюда уезжать, понимаете? — из-под стола буркнул он.
— А как же бабушка Ольга, у которой ты жил? — Лев Тимофеевич наклонился и тоже погладил кролика. — Я виделся с ней в Москве.
Шабалкин резко выпрямился.
— Может быть, хватит, а?.. Я не хочу ни к бабушке, ни к дедушке, ни в Москву, ни к Хабибу!.. Никуда, ясно? — Шабалкин мрачно посмотрел на следователя. — Вот ты в своей жизни возил гробы?
— Собирайся, Андрей, — решительно встал Лев Тимофеевич. — Я не могу, при всём желании, оставить тебя на пасеке.
— Я тебя ненавижу, мент, — зло огрызнулся Шабалкин. — Я впервые просто жил и радовался. Я не хочу возвращаться к ним, они хуже зверей!..
— Кто хуже зверей? — попятился Лев Тимофеевич.
— Люди, — ответил за Шабалкина фельдшер Рыжов.
Лев Тимофеевич сидел в машине и размышлял… Ему оставалось лишь найти рефрижератор, «груз» и вычислить тех, кто покусился на жизнь солдата Шабалкина.
— Ты вернешься, Андрюш?.. — спросил фельдшер Рыжов, глядя на стоящего в колее у трактора Шабалкина.
Тот тоскливо оглянулся, из глаз покатились слезы.
— Бог он всё видит, — кашлянув, сказал фельдшер Рыжов следователю Рогаткину. — Не слушай никого и возвращайся, Андрюшка! Мы тебя будем ждать.
Всю дорогу солдат Шабалкин сидел, нахохлившись, в углу машины. Лев Тимофеевич так и не смог разговорить его — Шабалкин не сказал больше ни слова, лишь молча курил, беззвучно шевеля губами. Лев Тимофеевич прислушался и, к своему удивлению, услышал слова молитвы, которую знал:
Ангеле Божий,
хранителю мой святый,
живот мой соблюди во страсе Христа Бога,
ум мой утверди во истеннем пути,
и к любви горней уязви душу мою,
да тобою направляемь,
получу от Христа Бога велию милость.
Клочки по закоулочкамНад Тихорецком плыла тихая ночь, похожая на романс Даргомыжского «Мне минуло шестнадцать лет».
Руководитель службы безопасности корпорации Пикорин ходил по заснеженным дорожкам химкомбината с местным двортерьером Шариком, пытаясь вычислить, где бы он спрятал, если бы возникла такая нужда, что-либо ценное. Снегокат «Ямаха» был оставлен им под навесом у вахты, ездить на нём по территории химкомбината было неудобно из-за куч мусора и торчащей из-под снега арматуры.
Мороз крепчал, и огромная территория с закрытыми тёмными зданиями навевала какую-то иррациональную жуть.
«Итак, летом и осенью не было снежных заносов, но с охраняемого центрального входа проехать сюда в любом случае невозможно. Правда, есть ещё запасной вход», — Пикорин достал из кармана копию плана химкомбината и осветил его фонариком.
