Надежда Зорина - Непойманный дождь
— Да… Мне это как-то… То есть нет, я подумал. Вот сейчас понял, что именно так и подумал! И собирался пойти в библиотеку, чтобы найти и эту статью, о смерти женщины. Да, да! Только… не успел. Мне помешали. Вы, наверное, не знаете? — Я с какой-то заискивающей надеждой посмотрел на нее. Мне хотелось перед ней оправдаться, мне хотелось ей услужить и уж ни в коем случае не разочаровать. — Не знаете? Меня ведь самого чуть не убили. Он достал пистолет…
— Не городите ерунды! Хотели бы убить — убили.
— Я убежал.
— От наставленного на вас пистолета? Не смешите!
— Возможно, вы правы, я и сам теперь думаю… но тогда…
— Струсили? — Она усмехнулась, мне стало обидно.
— Ничего и не струсил! Просто…
— Просто испугались? — Она рассмеялась, обидно и очень недоброжелательно. Рассчитывает на помощь с моей стороны, а сама… Возьму и откажусь, что тогда?
— Не откажетесь! — прочитала она мои мысли. — Потому не откажетесь, что, во-первых, вам будет стыдно, потому, во-вторых, что я вам нравлюсь, и, наконец, потому, в-третьих, что просто не имеете права: во всех этих ситуациях виноваты вы один.
— Чем же я виноват? Я даже не понимаю, какое отношение они имеют ко мне.
— А вы попытайтесь понять. Впрочем, это одно притворство — ваше непонимание. Тоня, ваша сестра…
— Замолчите! Она ни при чем!
— Еще каких-нибудь полчаса назад вы были другого мнения, обвиняли себя в ее беспомощном положении. Ведь из-за вас она…
— Нет! Замолчите! Я не виноват! Мне тогда было всего двадцать лет, я еще не знал… не умел… не мог… Я учился на третьем курсе, и ничего… совсем ничего не было!
— Ваша совесть лучше вас знает и помнит. Да что там, и вы прекрасно знаете и помните, только не хотите себе до конца признаться. Ну, не важно. Вернемся к нашему делу. Итак, вы испугались и не пошли в библиотеку, закрылись в квартире, как тогда, перед своей болезнью. И даже подумали, что на работу, на свою новую работу больше не пойдете никогда, и, значит, фактически отказались от продолжения нашего общего дела — дезертировать хотели?
— Нет, не хотел… Или хотел… Да, хотел! Вы не имеете права настаивать! Быть курьером не так-то и просто. То есть я не всегда могу найти в себе силы продолжать быть курьером.
— Лучше снова сойти с ума?
— Курьерство — не выход! Курьерство — еще более опасный путь, как оказалось. И наконец, я…
— Программист? Слышали, слышали! Да все эти ваши программы не стоят ничего. Над вами же откровенно смеялись!
— Мне было все равно.
— Возможно. Вы нашли простой выход — ушли от всего мира, закрылись в квартире, предались безумию уже без помех. И если бы не ваш друг…
— Ах да! Алекс! Он же сейчас придет! Черт!
Я совсем о нем забыл, и если бы она не напомнила… Но как же нежелательно сейчас ее присутствие! Он вернется с минуты на минуту. Как объяснить Алексу, кто она такая? Надо ее услать, и поскорее.
— Простите, вы не могли бы… — начал я, но она меня перебила:
— Вам не стоит обо мне беспокоиться. Вам вообще ни о чем не стоит беспокоиться. Сосредоточьтесь на деле, а остальное несущественно.
Услать ее не получится, но, может быть, она согласится спрятаться? Я оглядел комнату: стол, два стула, кровать, диван, на котором мы с ней сидим, — спрятаться совершенно негде. Раньше здесь стоял шкаф, но я его вынес в прихожую. Ну и пусть посидит в прихожей, в шкафу, так даже лучше, не будет подслушивать наши разговоры: мне предстоит рассказать Алексу, что со мной приключилось… Прекрасно! Пусть посидит, а потом, когда рассказ мой закончится, можно ее извлечь, представить в качестве доказательства.
Я хотел встать с дивана, чтобы начать осуществлять задуманный план, но почему-то не смог — диван меня словно удерживал невидимыми присосками. Ладно, можно и сидя. Повернулся к женщине — как же ее зовут, называла она свое имя или нет? И тут услышал шаги в коридоре — Алекс вернулся, я не успел.
Дверь в комнату медленно открылась. Женщина засмеялась. Я судорожно стал придумывать объяснения. Алекс появился на пороге, в руках он держал какую-то нереально огромную бутылку водки. Как же мне объяснить?…
— А, привет! — Он улыбнулся женщине — не мне, а именно ей. — Ты уже здесь?
— Ага! — Она весело ему подмигнула. — Успела, как видишь, раньше тебя.
— Вижу, вижу! — Он бухнул бутылку — да нет, бутыль вроде тех, в которых развозят питьевую воду, — на стол. — Выпьем?
— Не откажусь. — Женщина пересела с дивана на стул возле стола, на другой сел Алекс. Он разлил водку по стаканам — когда он успел их принести? Они выпили, не обращая на меня ни малейшего внимания.
Я хотел встать, возмутиться. Я хотел встать и присоединиться к ним. Но диван не отпускал, просто не давал пошевелиться. Тогда я с силой рванулся — и открыл глаза. Передо мной стоял Алекс и с интересом меня разглядывал. В руке у него была бутылка водки — обыкновенная бутылка, вполне нормальных размеров.
— С добрым утром! — Алекс добродушно рассмеялся.
— Ты? Черт! — Я потер лоб, плохо соображая. — Ты один?
— В смысле, один?
— Женщина… — Я оглядел комнату.
— А! Так ты же сам отказался. Но если хочешь, можно ей позвонить. Уверен, она не откажется прийти. Вообще я рад, что ты наконец… — Он вытащил из кармана телефон. — Звонить?
— Нет, подожди! — Я опять потер лоб, тряхнул головой — мысли никак не хотели приводиться в порядок, и туман не рассеивался. — Откуда ты ее знаешь?
— Ну… я уже не помню, познакомились где-то. Где же? — Алекс задумался.
— В библиотеке? — подсказал я.
— Почему в библиотеке? — Он озадаченно на меня посмотрел.
— Она работает в библиотеке.
— С чего ты взял? Ни в какой не в библиотеке! В магазине она работает. Ну да, там, наверное, я с ней и познакомился, не помню, да и какая разница? Так что, звонить?
— Не надо.
Я поднялся — диван легко меня отпустил, прошелся по комнате, вдохнул воздух, медленно, дегустируя, его выдохнул: никаких посторонних примесей, указывающих, что здесь была женщина. Сон, просто сон, дурацкий, нелепый сон.
— Ладно, как хочешь. — Алекс покрутил в руке бутылку. — Где будем квасить, здесь, — он кивнул на стол, — или пойдем на кухню?
Только не здесь! Здесь они пили во сне без меня — нельзя допустить повторения, и так слишком много их в последнее время. Нет, здесь не хочу! Как же я буду здесь ему рассказывать… мне все будет казаться, что он в сговоре с женщиной, что и так обо мне все знает и, слушая мои излияния, надо мной смеется. Впрочем, рассказывать и так не хочется, и думать об этом не хочется, и пить совершенно не хочется.
— На кухне удобней.
— На кухне так на кухне.
Мы вышли из комнаты, я плотно прикрыл дверь — все не мог отделаться от ощущения чужого присутствия, все тяготился им и оттого тяготился и Алексом. Он, видимо, это почувствовал, стал вести себя скованно-нахально. Как только мы пришли на кухню, распахнул холодильник, нарочито грубо прокомментировал его содержимое — скудное и не годящееся для закуски. Нашел в конце концов два помидора и яблоко, все это порезал дольками, разложил на тарелке, открыл бутылку.
— Тащи стаканы! — паясничая, делая ударение на последнем слоге, приказал он.
Я достал два стакана из шкафчика, поставил на стол, он их живо наполнил, почти до половины, вручил один мне:
— Выпей, станет легче.
И опять повторение, совсем недавно — вчера — вот так же меня поили. Тот человек поил, который потом хотел убить… Нет, вероятно, все же не хотел, она права, эта женщина.
— Давай, залпом!
Я послушно выпил — опять послушно. Алекс заботливо протянул мне ломтик помидора.
— Ну а теперь рассказывай.
Не хотелось мне ничего рассказывать, совсем не хотелось. Тем более Алексу — тогда именно он первым поднял тревогу, именно благодаря ему я загремел в то заведение. Слишком заботливый друг.
И потом так старался, такое участие принял в моем возвращении к жизни. Нет, нельзя ему ничего рассказывать, кому-кому, а ему точно нельзя. Да и никому из близких нельзя: незамедлительно примут самые решительные меры.
— Рассказывать нечего. Все очень просто: надоела мне такая жизнь, надоело быть курьером, вот и решил послать все к черту…
— То есть как это? Нет уж, ты это оставь!
— Уже оставил. Прогулял сегодняшний день, потом одумался и оставил. Завтра снова выхожу на работу.
— Правильно! — Он искренне обрадовался и налил еще водки. — За разумное решение?
Мы снова выпили. Алекс задумчиво на меня смотрел, мне показалось, что он хочет что-то сказать, но не решается: то ли не знает, как я к этому отнесусь, то ли считает преждевременным.
— Слушай, — наконец сказал он, достал сигарету, закурил. — Эта твоя почтово-курьерская деятельность не навсегда ведь, это временно, пока окончательно не поправишься.
