Карл Вебер - Тайна двух медальонов
Другой отпечаток найден за пределами участка, на улице, у самого забора. Человек, вероятно тоже мужчина, стоял здесь долгое время. На это указывает глубина следа.
Третий след — еще одного стоявшего человека — находился возле центральной дорожки, точнее — за живой изгородью из самшита. Здесь также кто-то долгое время стоял в ожидании.
И последний отпечаток мужской обуви обнаружен в самом саду, приблизительно в пятидесяти сантиметрах от калитки. Он направлен перпендикулярно к садовой дорожке. Следы левого и правого ботинка находятся рядом друг с другом.
Нами не обнаружено ни одного четкого отпечатка дамской обуви. Однако не следует забывать, что женщины могут ходить и в мужской обуви.
Сравним теперь следы на веранде со следами вне ее. За исключением уже известных нам лиц — Гроллер, Лупинуса и Герике, — мы располагаем следами двух неизвестных людей на веранде и трех, а может, даже четырех — в саду. Это обстоятельство кажется мне чрезвычайно важным: вероятно, в преступлении участвовал не один человек.
И наконец, последнее. К чему мы пришли?
До сих пор нам ничего не известно о мотивах этого преступления.
Фрейлейн Мёлленхаузен — секретарь врача-окулиста, квартирная хозяйка Герике фрау Миттельцвайг, а также приходящая прислуга Эрики Гроллер не могут рассматриваться как сообщники убийцы или исполнители преступления. Вне подозрения остаются доктор Лупинус, его приятельница Ирэна Бинц и адвокат доктор Кайльбэр, имеющие доказательства того, что в момент совершения преступления их не было в Берлине. Кроме того, к этой группе лиц следует отнести владельцев соседних вилл, представивших безупречное алиби. Главный подозреваемый — Герике, который своим бегством изобличил себя. Объявлен его розыск. Обыск квартиры Герике даст нам, вероятно, дополнительный материал для следствия.
Мою просьбу произвести дознание в отношении доктора Лупинуса и адвоката Кайльбэра господин прокурор отклонил. Поскольку уже доказано, что оба они не могут быть убийцами Эрики Гроллер, а другие подозрения в отношении их отсутствуют, то нет оснований для вмешательства в их личную и деловую жизнь. Сожалею об этом, но вынужден подчиниться.
Имущественная сторона в деле Эрики Гроллер не вызывает никаких вопросов. Она застраховала свою жизнь на имя пасынка Фолькера Лупинуса, который находится сейчас в США и тоже не может подозреваться в убийстве. После нее остались кое-какие драгоценности и даже акции. Поскольку завещания она не оставила, то все имущество унаследует ее муж.
Фрау Гроллер любили и уважали все — как пациенты, так и коллеги по работе. Выдающимся врачом она, видимо, не была, однако располагала большим практическим опытом. Все, кого бы мы ни расспрашивали, отзывались о ней как о приветливом, уравновешенном, добросовестном, доверчивом человеке, натуре мечтательной и склонной к романтизму.
В заключение скажу, что дом Эрики Гроллер по-прежнему находится под нашим наблюдением. По моей просьбе господин прокурор наложил запрет на выдачу трупа для погребения. Правда, всего на несколько дней. Как бы то ни было, но доктору Лупинусу будет отказано в кремировании тела его жены. Мы должны иметь возможность для эксгумации.
Итак, дамы и господа, на этом мой обзорный доклад закончен. Передохните немного. Сделаем пятиминутный перерыв, а затем приступим к обсуждению.
Прокурора, который курировал дело Эрики Гроллер, звали Баух[5], доктор Ганс Баух. Его фамилия точно подходила к его внешности: маленький, кругленький, добродушный. От него веяло покоем и уютом, что, в общем-то, не отвечало его существу. Даже когда он настаивал на максимальном сроке тюремного заключения, его обвинительные речи перед судом казались веселыми и миролюбивыми. Никто, пожалуй, не страдал от этого больше, чем он сам. С малых лет его звали Гансик, и для своих сотрудников и коллег он остался тем же Гансиком, которого величали академическим званием, по-видимому, только из вежливости. Более того, некоторые работники прокуратуры и полиции даже не знали его настоящей фамилии.
Доктор Гансик был молод, очень молод для своей должности. Уже одно это свидетельствовало о его высокой квалификации и говорило о том, что покой и уют, которые он излучал, были иллюзорными. Доктор Баух отличался умом и честолюбием, был настойчив и добросовестен в делах.
Главному комиссару Майзелю нравилось с ним работать. Он воспринимал Бауха как приятное дополнение к себе. Оба любили пунктуальность, письменную форму изложения, точные формулировки. Огромный профессиональный опыт Майзеля стоил не меньше, чем обширные связи Гансика. И изящные аристократические манеры главного комиссара составляли желанный для обоих контраст с неряшливой, небрежной манерой доктора Бауха держаться и одеваться.
Прокурор доктор Баух знал, что Майзель приходил чуть ли не в бешенство, если ему мешали во время важных допросов или совещаний. Знал он и о том, что сейчас в бюро комиссии по расследованию убийств проходило очень важное совещание. Тем не менее он снял телефонную трубку и связался с главным комиссаром.
— Сожалею, господин Майзель, что вынужден вас побеспокоить. Не подумайте, будто я звоню вам от нечего делать. Речь идет о наследстве убитой Эрики Гроллер. Мое начальство срочно требует — подчеркиваю, срочно — прислать опись всех ценных вещей, оставшихся после умершей.
— Не понимаю.
— А что тут понимать? Берете в руки лист бумаги и авторучку и методично переписываете все то, что находите ценным. Впрочем, вы этим уже занимаетесь.
— Вот именно! Все делаем по порядку, как предписано. Этим занимаются двое моих людей, кроме того, в качестве понятого приглашен адвокат. Мы не отступаем ни на шаг от инструкции, господин прокурор.
— А супруг и наследник?
— Лупинус снова у себя дома, в Гамбурге. По-моему, его нецелесообразно привлекать к делу.
— Ну, хорошо. Итак, не тяните канитель. Немедленно принимайтесь за ценные вещи и пришлите мне их опись. Включите в нее все, что имеет цену ну, скажем, более пятисот марок. Украшения, меха и прочую ерунду.
— Но почему только это? Господин доктор Баух, введите меня наконец в курс дела, если на этот счет существуют определенные подозрения!
— Ах, дорогой господин Майзель, не горячитесь. Мы с вами тертые калачи. Я знаю столько же, сколько и вы…
— Это официальное распоряжение?
— Да, разумеется, официальное.
— И я получу его в письменной форме?
— Получите. Господи, похоже, вы сердитесь на меня! Напрасно. Когда я получу от вас опись и перешлю ее дальше по инстанции, то надеюсь услышать от гоcподина старшего прокурора подробности. После этого сразу же позвоню вам. Итак, господин Майзель, прошу вас, отнеситесь серьезно к этому поручению. Вряд ли доктор была так уж богата. Привет, мой дорогой!
Баух положил трубку, то же самое сделал Майзель„И в то время как главный комиссар, прервав совещание, давал необходимые указания, доктор Гансик еще некоторое время сидел за своим письменным столом. Его левая рука продолжала лежать на телефонной трубке, словно он ожидал срочного разговора, а в голове пульсировала одна мысль — тут затевается какая-то пакость!
Иоганнес Майзель, откинувшись на спинку кресла, думал о том же. Но в конце концов пришел к выводу: а вдруг именно здесь удастся найти зацепку, которая поможет отыскать мотив преступления?
Глава 10
Доктор Лупинус велел накрыть стол в своем кабинете: он решил устроить небольшой завтрак по случаю приезда сына. Фолькер прилетел в Гамбург рано утром. Телеграмма с известием о смерти Эрики настигла его в Калифорнии, деньги на обратную дорогу прислал ему отец. Самолет компании «Пан-Американ» доставил Фолькера беспосадочным рейсом в Париж. Он мог бы сразу пересесть на другой самолет и вылететь в Гамбург, но решил на несколько часов задержаться в Париже. Так он рассказал отцу при встрече.
Горничной было велено разбудить Фолькера в одиннадцать часов и к тому же времени пригласить вниз Ирэну Бинц. Лупинус некоторое время колебался, прежде чем отдать распоряжение поставить на стол три прибора. Но так, пожалуй, было лучше: все должно быть ясно с самого начала. Ирэна жила в его доме, была близка ему, и не было причин не приглашать ее к завтраку.
Кроме того, предстоящий разговор с Фолькером вызывал у доктора Лупинуса тревогу и неуверенность. Виной тому были и натянутые отношения между ними, и смерть Эрики, и, наконец, его собственные проблемы, о которых Фолькер не знал, да и не мог ничего знать.
Доктор Лупинус чувствовал себя скованным по рукам и ногам, да к тому же еще посаженным в клетку, И тем не менее он должен был выглядеть так, словно никаких оков на нем нет. В этом заключался его шанс.
Минуло тридцать пять часов. Тридцать пять часов Эрика Гроллер была мертва, и он должен был играть роль вдовца — с траурной повязкой на рукаве и черным галстуком на шее. Все прочее осталось по-прежнему. Осталась Ирэна, осталась его врачебная практика, остались пациенты и налоговое управление — ничего не изменилось.
