Дей Кин - Поцелуй или смерть
— Нет, спасибо, мне хватит.
— Как хотите, мистер, — ответил Андре.
— А как тебя кормили в клинике? — поинтересовалась Галь.
При этих словах маленький комок застрял у Менделла в горле.
— Съедобно, — ответил он.
Менделл сидел, глядя на огонь и размышляя обо всем сразу. В его ушах стоял голос матери, ее громкий возмущенный голос.
«Пьянствовать? Да. Драться? Да. Попасть в тюрьму? Да. Но никогда не было еще ни одного сумасшедшего Менделла! Никогда еще не было ни одного Менделла в конце Ирвинг-парка!»
Хорошо, пусть будет так. Ну, что ж, один из них все же там был или, по крайней мере, был близок к этому.
Зловещая трапеза подходила к концу. Менделл обрадовался, увидев, что она заканчивалась.
— А что, если мы будем пить кофе и ликеры в музыкальном салоне? — предложил мистер Эбблинг.
— О, ради бога, уйдем отсюда! — воскликнула Галь. — В этой комнате до такой степени тоскливо!
Менделл почувствовал легкое головокружение, когда встал, чтобы отодвинуть стул жены. Ему стало трудно держать глаза открытыми.
— Пожалуй, мне больше не стоит принимать алкоголь. Вино оказалось крепче, чем я ожидал. Думаю, я уже выпил свою норму.
— Не будь идиотом. — Галь дотронулась до шрама над его глазом. — Я очень люблю тебя, когда ты немного выпивший. И перестань говорить как боксер. — Она подчеркнула сухость своих слов, сморщив нос и в упор посмотрев на мужа.
— Тогда, кажется, мне лучше молчать, — ответил Менделл.
— Вы отлично справляетесь, — запротестовал Эбблинг. — На чем закончилась ваша учеба, Барни?
— Я несколько лет учился в школе, — отозвался Менделл. — Примерно до тех пор, пока не дошел до некоего Цезаря, который имел наглость разделить страну на три части. Тут мне пришлось пойти работать, и я так и не узнал, как он с этим справился.
— Ах, ты!.. — Галь сжала его руку.
Музыкальный салон был маленьким. Маленьким и похожим на гостиную. Он находился в задней части дома, напротив озера. Но все равно там без труда размещались рояль, радиоприемник, магнитофон и большой телевизор. Там же стояли очень удобные кресла и диван. Галь положила полдюжины пластинок на проигрыватель.
— Может, ты хочешь посмотреть телевизор?
— Мне все равно, дорогая, — покачал головой Менделл.
— Ладно, я предпочитаю телевизор, — заключил Эбблинг, удобно устраиваясь в кресле. — Барни, а в клинике были телевизоры?
Внезапно Менделл почувствовал, что у него сильно болит голова. Ему так хотелось, чтобы Галь и ее отец забыли про клинику! Это уже все в прошлом, и он сам так хотел забыть о ней!
— Да, сэр, там они были, и очень хорошие.
Он сел в низкое кресло, и Галь сразу же пересела к нему на колени.
— Андре, принесите нам анисовку. И не забудьте, что мистер Эбблинг любит очень крепкий кофе.
— Не забуду, миссис, — ответил Андре.
Менделл смотрел, как Андре наливает ликер в два стакана и ставит их на край столика. После этого Андре хорошенько перемешал скотч для мистера Эбблинга. Менделл решил, что Андре куда лучше справляется с обязанностями шофера, чем лакея. Такой же крупный, как и Менделл, Андре чувствовал себя неуютно в ливрее.
— Я всегда любил Чайковского, особенно его Четвертую симфонию. — Эбблинг удовлетворенно покачал головой. Да и Пятую тоже. А он что, русский или поляк?
— Кажется, русский, — ответила Галь.
С напряженными до предела мускулами Менделл пытался слушать музыку и не мог. Эбблинг протянул ему коробку с сигарами.
— Сигару?
— Нет, спасибо, — Менделл заставил себя улыбнуться. — Предпочитаю «Кэмел». — Он достал из кармана пачку и предложил Галь.
— Не сейчас, дорогой, — покачала она головой, и так как Андре входил в комнату с серебряным подносом, на котором стоял кофейный сервиз, она приказала ему: — Андре, сделайте, пожалуйста, погромче. Отец качает головой, как болванчик, а я до такой степени уменьшила звук, что ничего не слышу.
— Слушаюсь, миссис, — ответил Андре и повернул ручку.
Из телевизора вырвались такие мощные звуки, что Менделл непроизвольно вздрогнул. Галь, по-прежнему сидевшая у него на коленях, повернулась, чтобы лучше видеть его.
— В чем дело, дорогой?
Менделл затянулся сигаретой, потом положил ее на серебряный поднос рядом с чашкой, которую только что наполнил Андре. Ему было стыдно говорить ей правду.
— Ничего, ровным счетом ничего, любовь моя. Галь провела рукой по его волосам.
— Хочешь, я скажу тебе кое-что, дорогой? — Она задержала дыхание и немного поерзала у него на коленях, чтобы еще больше усилить ощущение их близости. — Я всегда мечтала выйти замуж за блондина.
Менделл нежно погладил ее, выпил ликер и сразу понял, что ему следовало бы воздержаться от этого. Напиток оказался крепче всех, которые он до этого пил, и у Барни появилось ощущение, что голова его стала резиновой. Галь по-прежнему ерзала у него на коленях, все сильнее прижимаясь к нему. Менделл посмотрел на Эбблинга, который отвел взгляд и качал головой в такт музыке. Глядя на него, Менделл огорчился. У Эбблинга был очень скверный вид, и глаза слишком блестели. Казалось, что он в сильном жару. Время от времени он сжимал губы, как от боли. Перехватив взгляд Менделла, Эбблинг произнес:
— Галь рассказала мне, что сегодня сюда приезжали инспектор Карлтон и лейтенант Рой.
— Да, сэр.
Это был один из тех редких случаев, когда Менделл видел тестя ругающимся.
— Сегодня днем я потратил несколько часов, чтобы помешать аннулированию вашего залога. Все там, начиная с самого верха и до низа, были против меня. Барни, вы уверены, что не убивали этой девушки?
— Отец! — жестким голосом воскликнула Галь.
— Уверен, — ответил Менделл.
Эбблинг снова предложил ему сигару, и Менделл отказался, предпочтя «Кэмел». И вдруг он обнаружил, что сигарета, которую он курил, превратилась в зажженную сигару. Менделл осторожно взял ее и посмотрел на нее. Старый, без всякого тембра голос Эбблинга по-прежнему бурчал:
— Это не потому, что я сомневаюсь, Барни…
— Ты хорошо действуешь, — резко проговорила Галь.
— Не говори со мной таким тоном.
— Я буду говорить таким тоном, который мне нравится.
Менделл почувствовал себя неловко.
«Они ссорятся из-за меня», — подумал он.
— Это только потому, что в этом деле столько неприятностей, — спокойно продолжил Эбблинг. — Возьми, например, историю с твоими духами…
— И что же?
— Это ни на что не похоже. Это, действительно, такие же духи, которые убитая девушка держала в своей сумке. Инспектор Карлтон позвонил в контору как раз перед моим отъездом и объявил, что у него есть заключение лаборатории по этому поводу. Теперь стоит вопрос о том, каким образом она смогла достать эти духи. Если Барни не сам дал ей их…
Галь быстро повернулась у него на коленях.
— Барни, ты не давал их, а?
— Нет, — простонал он, — конечно нет!
— Не обращай внимания на то, что говорит этот выживший из ума старик. Просто потому, что отец — человек закона, он всех считает виноватыми.
— Я не считаю Барни виноватым! — повысил голос Эбблинг.
— Но ты демонстрируешь это! — закричала Галь. — Ты сказал, что Барни дал этой ужасной девице мои духи, чтобы она пересдала с ним.
— Я этого не говорил.
— Но ты это имел в виду.
Менделл почувствовал смутное отвращение. Он не хотел, чтобы Галь и отец ссорились из-за него, а он оказался между ними.
— Все, что я пытаюсь доказать, — продолжил Эбблинг, — это то, что Барни по-прежнему находится в опасной ситуации. Карлтон собирается обвинить его в двух убийствах.
— Откуда ты это знаешь?
— Мне сказали это.
— Но ведь в Барни стреляли.
— Я не знаю, как Карлтон устроит все это. — Эбблинг помахал в воздухе сигаретой. — По телефону он мне этого не рассказал. Но уверены ли вы, Барни, что мистер Куртис смог бы помочь вам опознать человека, который убил его и сделал пять выстрелов в вас?
Теперь музыка звучала так громко, что почти заглушала голос Эбблинга. Было во всем этом что-то странное. Менделл продолжал смотреть на сигару.
— Что-нибудь не так, Барни? — спросил Эбблинг. — Плохо горит?
— Ничего, — солгал Менделл, — все в порядке.
Он сунул сигару в рот, и Галь высказала свое мнение:
— Мне нравится, когда ты куришь сигару, дорогой. Это так по-мужски.
— А что я сейчас говорил? — спросил Эбблинг.
— В точности не помню. — Галь снова заерзала. — А ты помнишь, дорогой?
Менделл с признательностью посмотрел на нее.
— Нет, не совсем хорошо.
Он проглотил кофе, и это вызвало у него в ушах дополнительный звон и лишило его всякой возможности думать. Галь вытерла ему лицо своим носовым платком.
— Дорогой, здесь, вероятно, очень жарко. Ты весь вспотел. Отец, открой, пожалуйста, окно.
