Светослав Славчев - В ловушке гарпий
…В таком случае он должен был действовать. Воспользовавшись катастрофой, появиться на месте происшествия, помочь извлечь тело Манолова из разбитого автомобиля и за несколько минут до прибытия полиции успеть обыскать труп.
Может, это двое мужчин на снимке? Абсурд. Могут появиться новые свидетели, прибудет полиция и всем придется давать показания! В протокол будут вписаны имена. Смерть Манолова в таком случае окажется ловушкой для убийцы. Нет, профессионал так опрометчиво не поступит.
И все меня не покидает чувство, что там, на повороте, после катастрофы произошло еще что-то. Очень важное для меня.
С этим чувством я встаю и отправляюсь на поиски Брюге.
***Кафе-бар тонет в усыпляющей музыке и неярком свете. Из-за перегородок кабин доносятся приглушенные голоса посетителей, две джинсового типа девицы дежурят на своем посту, подперев локтями стойку бара. Бармен, завидев меня, изображает подобие улыбки, и, продолжая смешивать коктейль, кивает в сторону бокового кабинета.
Брюге сидит на своем месте, склонившись над гранками. Его авторучка бегает по листкам, а непременный стакан с кока-колой подозрительного цвета уже опорожнен до половины. Он поднимает голову, довольно равнодушно бросает на меня взгляд и указывает на стул рядом с собой.
— Присаживайтесь. — Потом откладывает ручку в сторону и вздыхает. — Я задаю себе вопрос, герр комиссар… неужели и у вас то же самое?
— Что именно?
— Главные редактора — обязательно шизофреники!
Его горячая любовь к главным редакторам мне уже известна. И неистребимое пристрастие к риторическим вопросам тоже.
— Что случилось? — интересуюсь я.
— Фантастический материал, — он похлопывает ладонью по гранкам перед собой. — Завтра его паршивую газетенку раскупили бы в мгновение ока! А он, понимаете, снял его в последний момент!
Я становлюсь неравнодушным, как нынче любят выражаться журналисты, к его горю и участливо спрашиваю:
— Жаль, а о чем материал?
— Небольшая афера с наркотиками. Ничего особенного, разве что в ней замешаны детки крупных шишек. Прогулки на яхтах и т. д. Мне удалось раскопать кое-какие фактики… — Он улыбается и толстые стекла его очков поблескивают. Сами понимаете, могут быть информированные друзья! А шеф ни с того ни с сего забраковал в последний момент!
— Значит, ваш шеф — далеко не шизофреник! — серьезно говорю я. — Давайте закажем сандвичей и кока-колы по вашему рецепту. Мне хотелось бы поговорить с вами, но не на голодный желудок!
— Приветствую разумное предложение! — заявляет Брюге и поднимает вверх два пальца. Насколько я понимаю, это отработанный метод сигнализации.
Стаканы с “крепкой” кока-колой появляются мгновенно. Оставив их, бармен тотчас исчезает.
— Ну, что ж, а теперь поговорим! — поднимает стакан Брюге. — Наверное, речь пойдет о вашей работе. Кстати, как она продвигается?
— Можно сказать… приближается к концу, — осторожно говорю я.
Потом, отпив дрянного на вкус напитка, добавляю:
— Инфаркт. Доктор Манолов скончался от инфаркта. Катастрофа — всего лишь следствие, да и раны, полученные в ней, не столь уж серьезны.
Брюге поправляет очки и бросает на меня испытующий взгляд.
— Тогда все о’кей! Чего же вам еще надо?
— Нет, не о’кей. Причина смерти ясна. Но, воссоздавая подробную картину катастрофы, мне не удается восстановить отрезок в две—три минуты. Как раз тот самый отрезок с момента катастрофы до вашего появления. Вчера вечером вы подробно описали ситуацию, но давайте попробуем изобразить ее наглядно, в чертеже. Для большей ясности.
— Раз вам нужно, пожалуйста, — соглашается Брюге.
Я достаю лист, на котором скопирован чертеж места происшествия и кладу перед ним. На нем изображен поворот, квадратиками обозначены грузовик и автомобиль Манолова. Брюге склоняется над чертежом.
— Все точно? — спрашиваю я.
— Абсолютно точно, — подтверждает Брюге.
— Вы ехали отсюда, — я провожу ногтем по линии шоссе, — со стороны Юргордена. Неожиданно перед вами на повороте возник стоящий грузовик…
— Я чуть было не врезался в него! — горячо восклицает Брюге. — Мне чудом удалось остановить машину в каком-то метре.
— Хорошо. Вы останавливаетесь в метре, материте идиота-шофера, начинаете объезжать грузовик и только тогда замечаете, что что-то случилось. Не так ли?
— Нет. Я сразу догадался, что произошла авария.
— А где находился третий автомобиль, тот, что оказался на месте происшествия раньше вас?
— Вот здесь.
Я протягиваю ему ручку, и он рисует квадратик возле машины Манолова, в левой стороне полотна.
— Но на снимке он находится справа, — замечаю я.
— Да. Когда стало ясно, что дело серьезное, они сразу же отогнали его в сторону. Чтобы не мешать скорой помощи и полиции.
Я жую сандвич, но куски застревают в горле. Никто так не останавливается. Реакция в таких случаях совсем другая. Ведя автомобиль ночью по шоссе и неожиданно заметив остановившийся автомобиль на повороте, я никогда не съеду на обочину влево. На это просто не хватит времени. Я нажму на тормоза и обязательно выверну руль вправо. На эту подробность Брюге не обратил внимания.
Брюге задумывается.
— Вот здесь он остановился, а сюда они его потом переместили. А это так важно?
— Может оказаться, что важно. А кто позвонил в полицию?
Наверное, что-то в моем вопросе настораживает Брюге, потому что он смотрит на меня с подозрением.
— Это допрос, герр комиссар?
— Почему же допрос? — улыбаюсь я. — Ваши “показания” читал в газете весь Кронсхавен, не так ли? Просто мужчина, позвонивший в полицию, не назвал своего имени.
Брюге сердито бурчит что-то себе под нос. Потом говорит:
— Это был тот тип, который не хотел останавливаться Я же рассказывал вам о нем… Я буквально заставил его сделать это, сфотографировав для верности его поганую морду!
Действительно, журналистика — великое дело! Нужно будет еще раз внимательно просмотреть фотографии. Тот тип определенно начинает меня интересовать, хотя может оказаться, что не имеет к этому делу никакого отношения.
Брюге допивает свою “колу”.
— Что вас еще интересует, герр комиссар? Давайте до конца раскроем свои карты.
— Идет. Прошу вас припомнить еще кое-что. Восстановив подробности до секунды. Если можете.
— Что именно я должен вспомнить?
— То, что вы увидели на шоссе до того, как фары вашего автомобиля осветили поворот.
Брюге поджимает губы.
— И что же я должен был увидеть?
— Вы действительно собираетесь раскрыть свои карты? Ведь в подобных случаях очевидцы обычно старательно припоминают все подробности, даже не имеющие никакого отношения к делу. А вы постоянно начинаете с одного и того же — с остановившегося на повороте грузовика. Я не прав?
Очки Брюге съезжают на кончик носа, он щурит глаза и вокруг них собирается сеть морщин.
— Ничего до этого я не видел! — настороженно отвечает он. — Поставьте себя на мое место.
— Это я и пытаюсь сделать. И все же?
— Вы возвращаетесь ночью, попадаете в подобную передрягу, пишете материал, а поутру… перебирая в памяти всю историю… что-то в ней начинает вам не нравиться…
Я молчу. Или он знает намного больше, или обладает невероятной интуицией. Впрочем, журналисту без интуиции не обойтись.
— …Одним словом, не нравится мне то место! — заканчивает Брюге.
Я осторожно отпиваю глоток из своего стакана. Ничем нельзя выдавать себя, каждое движение должно выглядеть естественным. Слова — тоже.
— Происшествия случаются повсюду, — спокойно говорю я.
— Полностью с вами согласен. Но я давно гонюсь за подобными историями… — Брюге поглаживает гранки перед собой, — и… мне понятны кое-какие вещи!
Не могу понять его. Не выгоревшая сенсация о наркотиках и смерть Манолова… Что он имеет в виду?
— Моторные лодки и яхты, — лаконично поясняет Брюге. — В комиссариате хорошо знают, как попадает сюда героин из Гамбурга! Его доставляют морем. А полицейские катера береговой охраны не в состоянии держать под наблюдением каждый эгстрем!
— Эг… стрем?
— Так называются рукава между островами, — говорит Брюге. — Кстати, они подходят к самому шоссе…
Он ничего больше не добавляет, и вид у него делается сонливый.
Вот так штука! Дело оказывается серьезнее, чем я предполагал. Каналом море-шоссе могли воспользоваться не только торговцы наркотиками… Такая комбинация мне даже в голову не приходила.
Я смотрю на ручку, которой машинально играет Брюге. У него тонкие, нервные пальцы интеллигента. Скептичен, дерзок. Он вполне отдает себе отчет, какая каша может завариться после того, как подбросил мне столь интересную идейку. Пока он пишет свои репортажи, никому и в голову не придет им заинтересоваться, сколь едкими бы они не были. Здесь считается хорошим тоном дразнить полицию и печатать “сенсации”, подоплека которых хорошо известна и комиссариату, и торговцам нелегальным товаром. Но вот ежели кто-нибудь из шефов пока неведомого мне центра узнает, что Брюге напал на след, связанный с убийством Манолова, может статься, что репортер просто исчезнет. Такое здесь случается.
