Юрий Михайлик - Ошибочная версия
— Фотографию Приходько размножить. — Чернобыльский слушал доклад Выборного и Литвака. Рядом с полковником сидел следователь прокуратуры. — За его квартирой установить наблюдение. И где связь? Где связь между Приходько и делом Жалейки? Кто второй? Приходько — рецидивист, вор-профессионал, он признает старшим над собой только своего, да и не просто своего, а с авторитетом. Отклонения, конечно, не исключены, но в принципе дело обстоит именно так. Ищите второго.
Они вернулись в кабинет к Выборному. Сергей Сергеевич прошел к столу и не успел еще сесть, как Литвак сказал:
— А связь-то есть.
Выборный вопросительно поглядел на него.
— Есть связь между Приходько и Жалейкой. Это мы просто слепые были.
— Пошли по связям.
Выборный поднял раскрытую ладонь.
— Жалейка.
— Да.
— Сухарев.
— Так.
— Приходько.
— Hy!
— Высокий.
— Дальше.
— Все.
— Так и не будет связи. Есть ведь у Сухарева выход на преступный мир. Толкаченко.
— Вот. И тогда другой порядок. Еще раз.
— Жалейка, — сказал Выборный.
— Сухарев, — отозвался Литвак.
— Толкаченко.
— Высокий, — вдруг сказал Литвак.
— Приходько, — закончил Выборный.
— Ну а как мы это проверим?
— Очень просто, — сказал Выборный. — Дело Толкаченко, места отбытия наказания, адреса и связи в Приморске. Все что есть по нему.
Через десять минут они вернулись к разговору.
— А теперь еще один фактик, — сказал Литвак. — Вы дело Метаксы помните?
— Это на Кожзаменителе?
— Да.
— Смутно.
— И я смутно. А вчера вспомнил хорошо. Он работал в артели. А к жене днем пришел человек с запиской — муж арестован, через пятнадцать минут нагрянут с обыском. Она собрала все что могла — деньги, ценности, — вышла, а в подъезде ее остановили. Сумку забрали, сами скрылись. Мы узнали об этом только спустя два года, когда Метакса был действительно арестован за хищения. Тогда он в милицию не обратился.
— Параллель?
— Предположительная. Приходько — уголовник, рецидивист. Я не знаю в практике такой группы фарцовщиков, которая решилась бы использовать рецидивистов. Во-первых, у них есть правило — человек, известный милиции, в дело входить не должен. Второе — есть опасность шантажа. Я не верю, что валютчики могли привлечь уголовников для убийства Жалейки или Белова. И в том и в другом случае для них гораздо надежнее, если исполнителем будет человек, который у нас не зарегистрирован.
— Верно. Но теперь по связям группы. С другого конца.
— Жалейка.
— Есть.
— Хаджиев в Ташкенте.
— Возможно.
— Шеф, его помощник, их человек на судне — здесь.
— На них у нас никаких выходов пока не возникало.
— Должно замкнуть.
— Это еще вилами по воде писано. Тут может быть сорок девять вариантов. А есть Приходько — реальный. И район убийства — предположительный. И Толкаченко.
Засуетился Белый, подумал Костик, глядя, как кореш меряет комнату длинными шагами. Эту привычку Белого Костик знал еще по тюрьме, ничего хорошего она не обещала.
— Не заладилось что-то у нас, — сказал Белый. — Я думал, быстро сделать и смыться. А они ждут двадцать седьмого — еще один парень должен приехать. И тогда же приедет сюда один фрайер из Ташкента. Это очень большие деньги. И если уж брать, так и их. А времени ждать у нас нет. До двадцать седьмого мы сгорим. Эта хата уже пылает, как соломенная. Время идет, менты работают. Я не я буду, если они нас уже не обложили. Чую.
— А почему они нас должны обкладывать? — спросил Костик. — Следа нет, все тихо.
— Тихо? — яростно сорвался Белый. — А пьяный вчера под забором? Тихо?
— Так пьяный же. Я сам нюхал, — сказал Костик.
— Это для тебя он был пьяный. Часа четыре лежал. Может, и не пьяный. Ты думаешь, они там зря зарплату получают? Надо смываться, Костик.
Вчера еще у Белого было отличное настроение — все так хорошо получилось, а сегодня запсиховал.
— Где мы наследили?
— А шофер? А ты у Валета своего два раза был? А поезд? Я что — прозрачный?
— Шофера еще найти надо.
— Найдут. Ты не будь такой умный Все умные давно уже срок мотают. Умники твои сидят и думают: почему это деревья так странно растут, что снизу толсто, а сверху тонко? Почему не наоборот — пилить легче было бы. Понял? Ты не будь такой уверенный. Тебе сколько жить? Ты знаешь? И я не знаю.
Белый кидался от стены к стене. На кухне звякала посудой Анна.
— Вот портфельчик лежит. Тут, будь уверен, — двадцать кусков. Они их вынули и дали не моргнув. Дело миллионом пахнет. Бросить нельзя и рисковать почем зря нельзя.
К середине дня в управление ступило два сообщения. Первое из колонии, где отбывал наказ Вадим Толкаченко. Начальник колонии сообщил, что на имя заключенного Толкаченко регулярно ступают переводы и посылки из Приморска. Отправитель — Анна Трифонова, проживающая на улице Тенистой, дом сорок шесть.
Второе сообщение пришло из Ташкента. По сведениям, полученным милицией, Исмаил Хаджиев дважды заказывал междугородний разговор с Приморском. Вызывал по служебному номеру треста Коопвнешторг Георгия Александровича Вареника.
С первым сообщением Чернобыльский пришел к начальнику управления.
— Сходится адрес, — сказал он. — Тенистая, сорок шесть, предположительный район убийства Белова.
Спустя час весь район был перекрыт милицейскими группами. Молодые люди в штатском держали под наблюдением каждый перекресток. В ближних переулочках стояли машины. И за рулем каждой, откинувшись, почти развалясь, вроде бы подремывал водитель. Они лениво поглядывали на улицу, но в нарочитой этой небрежности таились тревога и готовность по первому сигналу рвануться вперед.
Установка была одна: брать бандитов сразу, брать, как только выйдут на улицу. Если же не выйдут, если досидят дома до темноты, тогда вперед пойдет группа захвата.
Машина Чернобыльского стояла двух кварталах от дома Трифоновой. Запищал сигнал телефона, полковник взял трубку и нажал клапан:
— Слушаю.
Начальник управления спросил:
— Как состояние?
— Плюс пятнадцать.
“Плюс пятнадцать” означало, что с момента выхода преступников из дому, с момента их появления в поле зрения группы захвата до непосредственного задержания должно пройти пятнадцать минут.
— Многовато. Можно довести до плюс пяти?
— Трудно. Улица широкая, днем обычно пустая.
— Сколько у них может быть патронов?
— В пистолете Белова — обойма. Если нет другого оружия.
Чернобыльский понимал волнение начальника управления. И сам в душе просил судьбу сделать так, чтобы бандиты не вылезли на улицу днем, чтобы дождались темноты, досидели в доме до вечера. Днем трудно будет брать их без перестрелки. Выборный участия в операции не принимал. Он было попросился в группу захвата, однако неожиданно получил отказ.
— Занимайтесь Ташкентом, — отрезал Горохов.
Выборный поговорил о том же с Чернобыльским, но начальник уголовного розыска, к удивлению майора, поддержал Горохова.
— Ведите разработку. Группа захвата сформирована, менять решение поздно.
Дело шло к вечеру. Белый метался по комнате, отводил занавесочки на окнах, подолгу застывал, глядя на улочку.
Позвал:
— Пошли на чердак!
Чердачное окно было густо заметено паутиной. Костик хотел было смести ее движением руки, но Белый с силой рванул его назад:
— Не вылазь. Сиди тихо.
Сверху было видно немного лучше. Тихая, безлюдная улица, часть длинного фабричного забора, верхушки деревьев. В соседнем дворе за забором мальчик играл со щенком. Кудлатый белый щенок высоко подпрыгивал, стараясь достать палку, смешно переворачивался в воздухе, шлепался на лапы.
— Они выходят.
Чернобыльский, чуть склонясь вперед, слушал сообщение.
Докладывающий вдруг замолчал. В молчании его чувствовались и тревога и испуг.
— Ну, что там у вас? — грубо спросил полковник.
— Ребенок с ними.
— Какой ребенок? — ничего не понимая и свирепея от этого, рявкнул Чернобыльский. — Говорите толком.
— Они вышли вдвоем. С ними мальчик лет восьми. Ведут за руки. Идут быстро. Через минуту выходят на первую пару. Что делать?
— Ах, черт! — Чернобыльский повернулся к шоферу. — Давай туда.
Они вышли в начале седьмого. Августовское горячее солнце уходило, проваливалось между крышами домов. Позади щелкнул замок — Анна не произнесла ни слова с той минуты, как привела мальчишку. Белый велел его позвать, дескать, спросить кое-что. И она позвала. Мальчик пришел сразу, Анне он всегда нравился — тихий и вежливый мальчик. Он пришел. И только тогда она догадалась по выражению лица Белого: ничего у него спрашивать не будут. И замерла.
Но ничего не случилось, Белый, нагнулся, положил руку на плечо мальчишки:
