Светлана Успенская - Убийство по лицензии
— Легкий случай, — констатировала Раиса Александровна, складывая в папку с личным делом номер 34 ЧЮ записи разговоров с ее благоверным и с ней лично. — Дело пустяковое, но потребует больших расходов… Бедную женщину необходимо встряхнуть!
После этого за госпожу Марушкину взялось множество очень опытных и умелых рук.
— Ах, какая у вас нежная кожа, Лидия Павловна! А какая у вас тонкая кость! Ах-ах-ах, — восторженно кудахтала массажистка, ни на секунду не прекращая болтать.
Лидия, конечно, понимала, что все эти щедро рассыпаемые комплименты достаются ей только по долгу службы и входят в почасовую оплату каждого сеанса. Но как приятно нежиться под теплыми, упругими прикосновениями и сквозь легкую дремоту слушать тарахтенье любезных, ничего не значащих слов…
— Немного жирка у нас — вот здесь и вот здесь, — мерно журчала массажистка. — Но еще несколько сеансов — и вы не увидите куда что делось. А вот косые мышцы живота было бы неплохо подтянуть упражнениями… Боже мой! Девочка, ну прямо девочка, — продолжала восхищаться она, — богиня!
Лидия молча щурилась на свет стоваттной лампы на столике и не отвечала ни слова. У нее всегда была неплохая фигура, а те остатки ее, что возлежали сейчас на массажном столе, были только бледным подобием былого великолепия. Но все же, все же… Все же к исходу второго месяца, благодаря неустанному повторению одной и той же истины, Лидия начала верить в свою неотразимую фигуру.
— М-м-м, — что-то мычал себе под нос визажист Сергей, порхая вокруг Марушкиной, которая восседала в кресле с белейшей простыней, накинутой на плечи. — Вот-здесь височек скосим… А вот здесь… М-м-м! Вы похожи на египетскую царицу…
Лидия выслушивала все дифирамбы равнодушно. Или почти равнодушно. Сергей — хлипкий парень с прыщавым лицом и длинной стрижкой-каре — был женственным и трогательно-нежным. Его длинные худые пальцы то и дело нежно касались ее лица, будто крылья хрупкой бабочки, а зеленые маленькие глаза излучали истинно сестринскую любовь. Он брал за свои услуги дорого, очень дорого, и пожалуй, мог бы сотворить из нищенки богиню. Поэтому Лидия не верила его словам. Или почти не верила.
Но когда она взглянула на себя в зеркало, возглас удивления пронесся в воздухе. Взлохмаченные, секущиеся волосы до плеч были безжалостно срезаны. Вместо длинных сосулек, ее голову украшала короткая стрижка. И сразу же открылся длинный стебель шеи, обнаружилась трогательная округлость плеч. Искусно взлохмаченные на макушке прядки придавали лицу какой-то залихватский, почти мальчишеский вид, а удлиненные при помощи искусного макияжа глаза напоминали крупные влажные сливы. Яркие алые губы походили на нераскрывшийся бутон розы, овал лица, еще совсем недавно расплывшийся и неопределенный, стал четким и почти классическим.
— Нефертити! Истинно вам говорю, вы — египтянка! — невнятно стонал Сергей, порхая вокруг клиентки, как ночной мотылек вокруг фонаря.
Лидии ее новый образ понравился. Показалось, что она, как змея, сбросила свою старую надоевшую шкуру, а вместо нее появилась новая, глянцевая, шелковистая кожа. И вместе со старой оболочкой с нее сползли лишние двадцать лет, разочарования, неуверенность и неудовлетворенность собой. Она провела рукой по виску — морщинки, конечно, никуда не делись, но стали как будто менее заметны.
— Лидия Павловна! Лидия Павловна! — вывел ее из задумчивости визажист, что-то восхищенно бормоча. — Боюсь вам предложить, но понимаете, у него почти безвыходное положение…
Посетительница нахмурилась. Какая просьба сейчас последует за этим робким блеяньем? Деньги? Услуги? Просьба о работе? Что?
— У меня есть друг… Он фотограф… Ему совершенно необходим вот такой типаж, как у вас… Если бы вы не отказались попробовать… Нет, я понимаю ваши опасения… Но все абсолютно безопасно и строго конфиденциально…
Лидия растерялась.
— Сережа, — произнесла она, недоумевая, что это — розыгрыш, неудачная шутка или мелкий подхалимаж. — Вы знаете, сколько мне лет?
— Это не имеет никакого значения, — категорически заявил визажист. — Я все вижу в зеркале.
«А что, если…» — задумалась госпожа Марушкина.
И согласилась.
Фотограф оказался потрепанным типом с длинными волосами, перетянутыми на затылке черной резинкой, и с начинающейся лысиной. Он жевал жвачку. Наглый взгляд его, казалось, обшарил всю посетительницу с ног до головы и добрался до самых потаенных закоулков ее тела.
— Не уверен, что ты мне подходишь, — небрежно бросил он, продолжая ощупывать посетительницу глазами, и тут же добавил: — Раздевайся за ширмой, а там посмотрим…
— Как раздеваться? — растерялась Лидия. Ее уверенность в себе слетела как подсолнечная шелуха от порыва ветра. — Догола?
Фотограф почти презрительно хмыкнул.
— Милая моя, — весь его вид выражал крайнюю степень сарказма, — ты же не на прием к гинекологу пришла! Там за ширмой все лежит.
За ширмой на кушетке лежали какие-то непонятные куски ткани, в которых Лидия окончательно запуталась. Но пока она не возвестила о своей растерянности слабым стоном, фотограф и не подумал прийти ей на помощь. Развалившись, широко расставив обтянутые джинсами ноги, он возлежал в кресле и смолил вонючую сигаретку. Под его пристальным взглядом начинающая модель вся покрылась противными пупырышками от страха.
«Вдруг он начнет приставать, — робко подумала она и тут же одернула себя: — Размечталась, дурочка…» За последний год ее жизни ни одна двуногая тварь не изъявила такого желания, хотя еще до лечения в клинике Лидия своим вольным поведением не раз давала повод к тому.
Когда куски ткани в умелых руках фотографа преобразились в ниспадающие полупрозрачные одежды, открывающие плечи, грудь и всю спину, включая интимную ложбинку между ягодицами, Лидия почувствовала себя еще неувереннее — на кого она сейчас похожа… О Господи, и зачем она согласилась на эту авантюру!
Фотограф включил софиты, зарядил аппаратуру и застыл в нерешительности, буравя взглядом модель. Лидия стояла опустив вдоль тела руки и понурив голову. Ее плечи конвульсивно вздрагивали от страха. Неожиданно фотограф вплотную приблизился, ткнув ее своим объемистым животом, и поднял указательным пальцем ее подбородок. Почти нежно он произнес, дыша прямо в лицо противным запахом табака:
— Да ты, оказывается, красавица, милая моя… Начинаем работать!.. — и громко крикнул куда-то в сторону: — Маня!..
Все необходимые движения начинающей фотомодели показала та самая Маня, появившаяся откуда-то из задней комнаты. Это была дебелая девица с меланхоличным взглядом сытой коровы и большой отвисшей грудью. Она выполняла функции гримера, костюмера, прислуги и была, кажется, близкой подругой фотографа.
Маня пару раз покружилась перед ширмой, изображавшей голубое небо и далекие контуры сизых гор, нелепо взмахнула руками, повернулась спиной, интригующе кося в угол сонными глазами. Затем она помахала ногой, наклонилась, открывая любопытному взору нижнее белье, не отличавшееся никакой эстетической ценностью. Наконец девица неожиданно повалилась на пол и принялась кататься по давно немытым доскам и принимать соблазнительные позы, которые не смогли бы возбудить даже зека, только что освободившегося после десятилетнего заключения. После этого Маня спокойно поднялась с пола и молча ушла в кулуары.
— Ясно? — спросил Лидию фотограф.
Та молча кивнула, и работа закипела.
Но что это была за работа! Фотограф орал, топал ногами, матерился, толкал, заставлял модель гнуться как резиновую игрушку во все стороны, то и дело щелкал затвором, поправлял софиты, вновь орал, заставлял делать неприличные жесты, раздвигать ноги, лежа на полу, и сверх меры задирать платье. Один раз он даже сгоряча ударил ее по лицу, отчего на глазах у Лидии выступили слезы. И тогда ее мучитель радостно завопил:
— Отлично, отлично! Наконец-то я вижу блеск в глазах! То, что нужно! Продолжаем работать!
Флегматично выползшая в студию Маня пару раз провела пуховкой по раскрасневшимся щекам затравленной модели и неторопливо удалилась. И опять началось все снова — вспышки света, щелканье, крики, ругань.
— Дура! — то и дело громоподобно разносилось по студии. — Шевелись! Шевели задницей, я сказал!
Наконец фотограф потребовал, чтобы Лидия застыла на одной ноге с поднятыми кверху руками — так в ее позе появится элегическая томность и грациозная усталость. Сам он удалился якобы в туалет.
Его не было два часа. Через два часа фотограф вернулся и застал Марушкину на полу в глубоком обмороке. Ее руки все еще были воздеты кверху, а нога откинута — запуганная до смерти своим мучителем, она не решилась сменить позу.
Владыка и повелитель равнодушно потрепал свою рабыню по бледным щекам, прыснул на нее водой из лейки для цветов и, хлопнув в ладоши, резко завопил, выводя этим модель из глубокого забытья:
