Оксана Аболина - Убийство в Рабеншлюхт
— Дело в том, — перебил его отец Иеремия, что я вовсе не с вами пришел повидаться, Генрих. — Мне нужно поговорить с Анной. И с вами тоже, конечно, — поспешил добавить он. — Но если вы собираетесь домой, то лучше если мы на обратном пути побеседуем.
— А какое отношение к убийству имеет Анна? Пора уже отстать от нее! — возмутился кузнец. — Мало того, что Бауэр на нее убийство мужа навешивал, сколько ей, бедняжке, вытерпеть пришлось! А ведь могли и засудить — хорошо, граф Еремин заступился.
— Нет-нет, Анна совершенно ни при чем, — торопливо сказал отец Иеремия, — ее никто ничуть не подозревает в убийстве Феликса. Но понимаете ли, Генрих, когда человек живет на отшибе, он видит жизнь деревни как бы со стороны, какие-то вещи, на которые местный не обратит ни малейшего внимания, могут броситься ему в глаза, и он скорее заметит то, что другие не увидят. Да и Феликс ведь бывал тут частенько… — при этих словах кузнец насупился и недовольно и сердито задышал. — Кроме того, наш жандарм поручил мне собрать почерка всех жителей деревни и округи. Я пока не могу сказать, для чего это нужно, но не поможете ли мне с этим, Генрих, пока я разговариваю с Анной? Вот несколько листов бумаги и карандаш. Обойдите чужаков, пожалуйста. И если хотите помочь Себастьяну, то не пропустите, пожалуйста, никого.
— Я так понимаю, что мой почерк и Анны вам тоже нужен? — спросил Генрих и длинными размашистыми загогулинами на одном из листов вывел: «Себастьян не виноват». — достаточно? — спросил он и исподлобья глянул на священника. Острая S была смазана по краям, и сразу было видно, что почерк на записке к Себастьяну был совершенно иной.
— Да, этого довольно, — кивнул отец Иеремия. — Анна, вы напишите то же самое, но своей рукой.
Лесничиха подошла к столу, неуверенно взяла карандаш и медленно, коряво, печатными буквами написала ту же фразу, что кузнец. Почерк значительно различался. Священник забрал обе бумажки и тихонько подтолкнул кузнеца к выходу:
— Не пропустите никого, Генрих. Это очень важно. Кто-то убил Феликса и очень заинтересован в том, чтобы свалить вину на вашего подмастерье. Помогите мальчику, чем сможете. Там мой племянник Иоганн, скажите ему, чтобы не уходил со двора — обратно мы отправимся вместе с вами. Надеюсь, разговор с Анной не займет много времени?
Кузнец вышел. Отец Иеремия повернулся к лесничихе и попросил ее сесть. Пару минут он собирался с мыслями, думая о том, что ему следует спросить в первую очередь. И наконец решился.
— Этот вопрос я вынужден задавать каждому, так что давайте начнем с него, чтобы не возвращаться. Где вы были, Анна, сегодня утром, до полудня?
— Дома, святой отец. Я никуда не выхожу со двора. Я ужасно боюсь привидений, но мертвые головы — гораздо страшнее. Пока Рекса не убили, я еще бродила с ним неподалеку, а в последние недели — никуда. Страшно мне. Хорошо, чужаки у меня поселились, с ними меньше боязно, но все равно — у них вход отдельный, со двора, прямо на второй этаж, а я тут одна. По ночам мне очень страшно, святой отец, хоть и капкан ставлю у двери, и окна запираю ставнями, а прямо будто холод в доме поселился могильный. Знаете, что мне думается? Это муж ко мне рвется, потому как душа его не успокоилась с миром, не найден убийца… и я думаю, он хочет меня о чем-то предупредить. Но я страшусь призраков. Даже если это дух моего мужа.
Щенок после ухода кузнеца, поджав хвост, забился в угол, но храбро подтявкивал и на свою новую хозяйку, и на гостя. Анна цыкнула на пса, но он не замолчал, а зашелся громким щенячьим лаем.
— А кто еще был дома в это время? — повысив голос, чтобы его можно было услышать за непрекращающимся тявканьем, спросил священник.
— Да никого, — ответила лесничиха, — Все, как всегда, разбежались. Чужаки с утра каждый день уходят к холмам. Обычно мадьяр до полудня остается, но сегодня не было и его. Ушел совсем рано. Одной мне совсем боязно оставаться. Мадьяр хоть и страшный, и дикий, но я к нему уже привыкла — все-таки живая душа.
— А что это за мертвые головы вы упомянули? Те, что страшнее привидений?
— Вороньи головы.
— Вороньи?
— Ох, не спрашивайте меня об этом, святой отец, не надо! Я очень-очень боюсь. Чужаки вам расскажут, они больше знают.
Отец Иеремия был несколько удивлен. Он мало знал Анну, лесничиха нечасто появлялась в деревне, а в храме и того реже. Прежде она закупала пару раз в месяц продукты в торговой лавке, а перед этим останавливалась у молочницы Нины, живущей на краю деревни, узнать, какие в деревне новости и слухи. Сейчас закупками занимались чужаки. Немного знал отец Иеремия о характере Анны. Она представлялась ему замкнутой, малообщительной, но сильной, волевой и трезво мыслящей женщиной, способной справиться и с житейскими невзгодами, а, если понадобится, то и с диким лесным зверем. Поэтому то, что она все время возвращалась к разговору о том, как напугана, настораживало его, казалось ему почти невероятным.
— А Генрих давно приехал? — как бы между прочим заметил отец Иеремия.
— Да где-то с час назад, может.
— Странно, что я не видел, как он проехал мимо. Я довольно долго находился в кузнице.
— А он не через Рабеншлюхт, он через Дюстервальде добирался. Генрих никогда не ездит в город по прямой дороге. Он всегда заезжает ко мне, пообедает да дальше в путь отправляется. Он очень добрый, заботливый такой. Как Карл мой погиб, всё старается мне помочь, по хозяйству порой подсобит. Люди много лишнего болтают, а чего — сами не знают, вы их не слушайте.
— А до смерти мужа кузнец здесь появлялся?
— Да, но реже, чаще Карл к нему ездил, они были дружны, иногда охотились вместе, Генрих чинил нам капканы. Муж вообще-то был нелюдим. Он вырос здесь, в глуши, без отца. Тот погиб, пока Карл был еще маленьким. Говорят, сорвался со скалы. Никто не знает, зачем он там лазил. Но Карл в последнее время тоже часто уходил в холмы и что-то там искал.
— А чужаки тоже заняты поисками в холмах?
— Да! А как вы догадались? — удивленно спросила Анна. Отец Иеремия вздохнул:
— Просто не представляю, что они еще здесь могут делать. Не говорили, что их интересует?
— Знаки какие-то. Они не любят об этом рассказывать.
— А кто у них старший?
— Не знаю, сначала среди них был еще один, студент, он ими руководил. Но вскоре куда-то уехал по делам и больше не возвращался.
— А как чужаки вас нашли?
— Да Генрих и привел их. Сказал, что люди, дескать, добрые, поживут, помогут по хозяйству, за постой будут платить. Мне ведь поначалу туго пришлось, как муж погиб. Хорошо, что дом у нас свой, наследственный, предки Карла здесь с пятнадцатого века живут. Но без денег такое хозяйство поднять сложно. Думала, даже продать придется. Надо было платить судебные издержки. Слава Богу, граф Еремин помог.
— Вы хорошо знаете графа?
— Не очень, видела пару раз, приезжал поохотиться. За меня перед ним Генрих словечко замолвил.
— А Генрих его откуда знает?
— Да работу какую-то делает для графа. Вы у самого Генриха и спросите.
Щенок давно устал лаять и теперь обиженно поскуливал. Анна погладила его по голове и он заворчал, затем плюхнулся на пол и подставил ей белое брюхо.
— Может, его покормить? — спросил отец Иеремия. Он был рад, что Анна успокоилась и стала отвечать на вопросы без страха и напряжения. Еще несколько минут назад она вся была, как будто сведенная судорогой, а сейчас разговорилась и, кажется, была даже довольна.
— Да ничего, пес подождет, — отозвалась лесничиха. — А вот беда — как же я вам-то обеда не предложила. Совсем одичала в глуши.
— Нет-нет, ничего не надо, мы с Иоганном очень заняты и сразу пойдем, лишь только выясним, что нам надо, — ответил отец Иеремия, — Еще несколько вопросов осталось. Скажите, Анна, вы хорошо знали Феликса? Может быть, слышали что необычное о его отношениях с сельчанами?
— Да знаю то же, что и все. Мало кто его любил — уж больно характер был едкий. Но к женскому сердцу Феликс имел ключик. Посмотреть только было, как за ним толстуха Нина увивалась — ни стыда, ни совести. Говорят, она даже раз поцеловала Феликса на глазах Йоахима. Ох, он ей потом всыпал в хлеву горячих. А мельничиха Марта — даром, что вдова, и уж за сорок, а тоже бегала за ним, задирая подол. Ох, бесстыжие!
— Анна, а что у Феликса был роман с Лаурой? Вы об этом что-нибудь знаете?
— Хотите узнать, мог ли убить Феликса жених Лауры — Франц? Отчего же не мог? Мог! Он с войны пришел, а на войне люди быстро учатся не ценить чужую жизнь. Если он узнал, что Лаура была беременна…
— А она была беременна? — странно, но отец Иеремия был уверен, что ни разу на исповеди ни Лаура, ни доктор не говорили ничего подобного.
— Как же не была? Еще как была. И ребеночка извела во чреве. А доктор, конечно, не скажет, он будет дочь выгораживать. Вот он-то наверняка знает, кто убийца…
