Михаил Васильев - Грибник
"Ах да, вахтер!.."
За дверью белели изумленные лица. Коротышка в детской куртке прижался к стеклу лицом, разинув рот, смотрел на происходящее. Кто-то там коротко и нелепо рассмеялся. Арманд бежал, скользя на мраморном полу.
Гулко хлопнул выстрел, будто уронили доску. Отчетливо было видно, как пуля ударилась о мраморный пол и поскакала по нему. Опять выстрел. Артур даже услышал, как вторая пуля шлепнулась в тело. Арманд, совсем рядом, остановился и упал, ударившись плашмя, всем туловищем.
Наверху слышались голоса. На лестнице появлялись высыпавшиеся из буфета актеры. Послышались женские крики.
Арманд лежал с разинутым ртом, хватая воздух, как рыба, выброшенная на берег. Под ним медленно растекалась темная лужа крови. Внезапно нелепо, с диким напряжением замычал. Ощущалось, какую боль он сейчас преодолевает внутри себя.
— Держи его! — закричал кто-то.
Оказывается, Квазимодо уже бежал. Пробежал мимо Артура, мимо лежащего Арманда, прыжками стал подниматься по противоположной лестнице, в другом конце фойе. Из буфета с топотом сыпались актеры, бросившееся в погоню. Артур тоже кинулся за Квазимодо, сразу же оказавшись впереди всех.
— Козлы! Козлы! — закричал подстреленный Арманд. Сзади слышался этот бесконечно повторяемый крик.
Быстро стало понятно, что Квазимодо хорошо знает пространство театра. Наверху взвизгнули практикантки-танцовщицы, возвращавшиеся из туалета, которых тот грубо оттолкнул.
Квазимодо бежал легко и бесшумно в своих средневековых суконных башмаках, на ходу кутаясь в плащ и втянув голову. Артур почти потерял его из вида. Но вот тот снова мелькнул у входа в зрительный зал, показалось бесформенное из-за горба тело, будто мешок на длинных ногах. Остальные совсем отстали, шумели где-то далеко позади. Артур забежал за ним; в зрительном зале было темно, гигантская люстра была опущена, лежала на полу.
Зазвенела подвесками, задетая промчавшимся мимо злодеем.
— Гляди, — ниоткуда, как будто с неба, раздался голос. — Квазимодо из "Собора". Вон как рога заломил.
— В Сокольники он, гад, рвется, — послышался голос другой.
Головы осветителей торчали на их балконе среди прожекторов.
Квазимодо запрыгнул на сцену и быстро, с обезьяньей ловкостью полез вверх по лесам, установленным для монтажа декораций.
Остановившийся внизу Артур смотрел на него. Квазимодо схватился за какой-то канат и, подтянувшись, поднялся наверх, скрылся там в темноте.
В зал вбегали преследователи. Артура толкнули в спину, отпихнули с дороги. Стрелок из нагана еще возился на колосниках, потом шум там утих. Вниз упал и шлепнулся на сцену тряпичный горб.
— Утек, — уверенно сказал один осветитель. — На лыжи встал. Там наверху еще лебедки ПД есть — подъема декораций. Теперь целый подъемный цех. Сейчас легко утечь.
— А еще стену за сценой сверху разобрали, — добавил другой. — В прошлом году, когда декорации для "Аиды" затаскивали. А что случилось?
Толпа заполнила зрительный зал. Зеваки лезли на сцену, топтались там, с нелепым удивлением глядели вверх, на колосники. Вот наверху послышались голоса, оттуда сбросили суконные штаны, куртку, зеленую тряпку, только что считавшуюся плащом.
— Нет его здесь, — донеслось с высоты. — Ушел, гад.
Главный инженер, задрав голову, ругал нетрезвых осветителей.
— Да мы, Евгений Евгеньевич, видели, как вон тот очкарь за горбатым бежал, — оправдывались те. — Если бы знать, так осветили бы его.
— Да мы бы сразу, мгновенно так, осветили! До последнего волоса. Не скрылся бы, волк позорный.
В толпе, бежавшей за Квазимодо, вдруг оказалось множество журналистов, теперь будто внезапно размножившихся. Только что их было гораздо меньше.
Невдалеке кто-то совал микрофон Московитянину-Оскаленному. Сейчас тот не улыбался.
— Костя Арманд неосторожно сказал Ларику… То есть Иллариону Фролову, что таких танцоров, как он, в стране больше нет, — говорил Московитянин. — Да еще повторил это ему минут через двадцать. Что он самый лучший. И начался скандал.
— Да там таких самых лучших еще много оказалось, — Сбоку влез какой-то старичок. Скорее всего, судя по фраку и растрепавшимся в погоне жидким, но длинным волосам, музыкант из оркестра.
Журналист повернулся к нему.
— Ну вот. И все лучшие друг в друга вцепились. А еще пострадавший именинника раком назвал. Типичный рак на безрыбье, говорит.
— А Квазимодо, значит, их разнял? — ехидно спросил журналист. — Получается так: вы считаете, что покушавшийся — это Фролов? — Опять обратился он к Московитянину. — Он переоделся в костюм Квазимодо и стрелял? Этого Фролова, кстати, нигде не видно.
Оскаленный надолго замолчал, неузнаваемо помрачнев лицом:
— Считаю, что мы еще узнаем, кто это, — наконец, ответил. — Очень скоро.
Громче всех возмущались театральные дамы. Их тоже окружали репортеры, фотографы и операторы.
— Администрация жутко распустила людей! Это чересчур даже для театра! Даже в театре какая-то дисциплина должна быть. И подобия дисциплины не осталось! Раньше ничего подобного не было.
— Грязная история! Никогда в театральном мире подобного не случалось. Если бы мы остались театром государственным, то с нами такого бы не произошло.
Сумерки зрительного зала часто, сливаясь, озаряли блики фотовспышек. Кругом сновали оживившиеся журналисты.
— Эй, наверху! — кричал кто-то из них. — Осветите нас! Дайте свет. Мы здесь снимаем.
— А ху-ху не хо-хо? — послышалось сверху.
Другой осветитель добавил короткий матерный фразеологизм.
К Артуру тоже подскочила журналистка, девчонка в очках. От нее пахло водкой и чесноком.
— Представьтесь! А вы что можете сказать по поводу всего этого? — быстро, скороговоркой произнесла она.
— Суть в чем! На роль Квазимодо до сих пор никого не ввели, а стрелок в костюме Квазимодо появился, — горячо заговорил Артур. — С самостоятельной ролью. Сам ввелся!
Журналистка, странно посмотрев на него, отшатнулась. Побежала к администрации театра, сплотившейся в одну плотную группку. Их уже окружала целая толпа с микрофонами и камерами.
Здесь же в этой толпе выяснилось, что возле Арманда остались врачи из местного театрального медкабинета. Тоже оказались на банкете. Дождались "Скорой помощи" и унесли того на носилках. Арманд сейчас уже был в Покровской больнице. "Состояние средней степени тяжести" бесконечно повторялось здесь.
Арманд заметил, что постепенно все расходятся. Люди, все стремительнее, утекают в открытую сейчас боковую дверь. Уловил чьи-то слова о том, что Квазимодо, оказывается, видели опять. Он заперся в какой-то комнате.
"Ну, вот и все!.."
Еще только выходя из зрительного зала, Артур услышал историю поимки Квазимодо. Издалека звучал возбужденный женский голос, зычный, как у грузчика:
— Я видела. Он выскочил вон оттуда и вон туда заскочил. Увидел меня, зыркнул так страшно через маску, у него еще маска была, и скрылся. Вон там он. Заперся изнутри.
Увлекаемый общим течением, Артур вместе со всеми оказался в коридоре перед закрытой дверью недалеко от двери приоткрытой — выхода из подъемного цеха. Здесь громче всех говорила низенькая толстая женщина из оперной труппы. Когда-то она долго пела главную партию в опере Глюка "Ифигения в Авлиде". После этого ее, конечно, прозвали Офигенией. Благодаря Октябрине Арктур уже много знал, услышал о театре и его обитателях. Сейчас вспомнил, что много лет назад видел Офигению совсем молодой в роли Мими в телепостановке "Богемы".
— Такой огромный! Страшный, с большой бородой, — гудела Офигения. — Из подъемного цеха как выскочит, как метнется по коридору. Будто крыса. А тут открыто было.
— Давай отворяй! — крикнул в замочную скважину завхоз Полоротов. — Эй, как тебя там?! Всю жизнь здесь сидеть собираешься?
В запертой комнате молчали.
— Лучше выходи самостоятельно! — заговорил сам директор. — Люди тебя ждут. Народ!..
— Все вас одного должны ждать? Теперь вам остался единственный ход, — произнес Московитянин-Оскаленный. — И все равно — мат!
Оттуда не отзывались.
Появился вахтер с ключами. Замок двери открыли.
— Ну что, молодежь! — ободряюще приглашал директор. — Кто войдет? Проявите мужество!
— Это администрации дело, — послышались женские голоса. — Она распустила!.. Довела.
— Пусть завхоз идет!
Завхоз Полоротов возмущенно забубнил что-то.
— Вахтер, вахтер! У вахтера тоже пистолет есть…
— Да ушел он уже, вместе со своим пистолетом.
Дверь в комнату была распахнута. Сейчас должен показаться разоблаченный Квазимодо. Вот-вот! Но тот по-прежнему сидел там тихо. Ничем не давал о себе знать.
Директор, наклонившись к Московитянину, тихо, почти на ухо сказал тому что-то.
Тот побелел лицом, произнес:
