Гилберт Честертон - Мудрость отца Брауна (рассказы)
– Господи, мир перевернулся! – сказал Ашер, откинувшись на спинку кресла.
– Эй, ты! – крикнул человек в красном шарфе и стукнул по столу; но в его голосе, хотя от него дрожали стены, зазвучала мягкая, увещевающая нотка. – Я ж без дураков. Мне только надо…
– Да кто вы такой?! – возопил Ашер, внезапно выпрямляясь.
– Полагаю, что перед нами мистер Тодд, – сказал священник и взял со стола газетную вырезку. – Вы невнимательны к светской хронике, – заметил он и принялся монотонно читать: – «…выдумка… скрывается… так… в золотых душах неунывающих отцов города. Публика поговаривает о прелестной пародии на манеры и нравы городского дна». Сегодня вечером в усадьбе «Приют Пилигрима» был большой «Трущобный обед». Исчез один из гостей. Мистер Айртон Тодд – хороший хозяин, он поспешил ему на выручку, не тратя даже времени, чтобы снять маскарадный костюм, и догадался поискать его здесь.
– Кто же тогда этот гость?
– Человек в смешном, мешковатом платье, который бежал через поле, когда попался вам на глаза. Может быть, вам стоит прямо спросить его? Наверное, ему не терпится вернуться к своему шампанскому, хотя он и покинул его, не мешкая, едва увидел каторжника с карабином.
– Да вы серьезно… – заговорил было Ашер.
– Помните, мистер Ашер, – спокойно сказал отец Браун, – вы утверждали, что машина не может ошибиться? Она и не ошиблась. Ошиблась другая машина – та машина, которая приводила ее в действие. Вы полагали, что ваш оборванец занервничал при имени лорда Гриффитса потому, что он его убил. На самом же деле он нервничал потому, что он сам – лорд Гриффитс.
– Какого же черта он так и не сказал? – удивился Ашер.
– Он считал, что паническое бегство и арест мало пристали аристократу, – отвечал священник, – и хотел скрыть свое имя. Потом он решил было назвать себя, – отец Браун опустил глаза и стал глядеть на свои ботинки, – однако женщина произнесла другое его имя.
Грейвуд Ашер был бледен, как мел.
– Что, по-вашему, – выговорил он, – лорд Гриффитс и есть Дурманщик Девис? Вы в своем уме?
Священник взглянул на него вполне серьезно, но лицо его было загадочно и непроницаемо.
– Ну, об этом не мне судить, – сказал он. – Выводы делайте сами. У вас там в газетке сказано, что титул он получил недавно – но газеты так недостоверны. Там говорится, что он в юности жил в Штатах – однако многое в статье звучит как-то удивительно. Конечно, и Девис, и Гриффитс – изрядные трусы, но разве нет на свете других трусов? Нет, оставим мое мнение в стороне. Только вот что, – продолжал он мягко и задумчиво, – вы, американцы, все-таки скромничаете. Вы идеализируете английскую аристократию, причем даже в том, что приписываете ей особый аристократизм. Вам покажут благообразного англичанина во фраке, скажут, что он заседает в Палате лордов, и вы предположите в нем отпрыска достойного рода. Вы не учитываете английской напористости и хватки. Многие из самых влиятельных вельмож возвысились не только недавно, но и…
– Довольно! – вскрикнул Грейвуд Ашер, мучительно стискивая худую руку, когда по лицу отца Брауна скользнула улыбка.
– Ладно болтать с этим малохольным! – рявкнул Тодд. – Пошли! Где мой друг?
На следующее утро в кабинете Ашера снова появился тихий отец Браун; он принес новую газетную вырезку.
– Похоже, вы не очень-то жалуете светскую хронику, – сказал он, – но тут есть кое-что для вас.
Ашер прочел шапку: «Заблудившиеся гости Затейника Тодда», под которой было написано:
«Вчера вечером у гаража Уилкинсона приключился забавный случай. Уличные зеваки привлекли внимание полицейского к человеку в тюремной одежде, который преспокойно садился за руль первоклассного паккарда. С ним была девушка, закутанная в изодранную шаль. Когда полицейский вмешался, девушка откинула шаль, и все узнали дочь миллионера Тодда; она только что покинула «Трущобный обед» в отцовской усадьбе, где все самые избранные гости щеголяли в рубищах. Она и ее спутник, переодетый каторжником, просто собрались совершить автомобильную прогулку».
К этой заметке была приложена вырезка из газеты, вышедшей немного позднее; заголовок гласил: «Сенсационный побег дочери миллиардера с беглым преступником». И ниже:
«Она устроила костюмированный вечер. Теперь они скрылись…».
Мистер Грейвуд Ашер поднял глаза, но отца Брауна уже не было в комнате.
Профиль Цезаря
Есть где-то в Бромптоне или в Кенсингтоне нескончаемо длинная улица, вся застроенная высокими, но большей частью пустующими особняками, улица, похожая на аллею гробниц. Даже крутые ступени, ведущие к темным, угрюмым входным дверям, напоминают уступы пирамид. В такую дверь не постучишься сразу, а помедлишь немного – вдруг да ее откроет мумия. Но больше всего удручает, что сплошная серая стена домов непрерывна и бесконечна. Путнику, бредущему по улице, начинает казаться, что ему уже никогда не встретится просвет или поворот. Однако исключение, одно-единственное, все-таки имеется, и пилигрим приветствует его чуть ли не криками восторга. Между двумя особняками, буквально в щели, если сравнить с протяженностью улицы, помещается нечто вроде извозчичьего двора. И сюда же в тупичок ухитрилась втиснуться игрушечного вида пивная, или трактирчик, милостиво дозволенный богатыми господами своим кучерам.
В один осенний вечер, тоже в своем роде сказочный и таинственный, можно было увидеть, как некая рука отодвинула в окне красную занавеску, которая вместе с крупной белой надписью на стекле скрывала внутренность трактира, и в окне показалось лицо, точь-в-точь как у добродушного домового. На самом же деле обладатель этого лица носил вполне человеческое и безобидное имя Браун, был в прошлом священником в Эссексе, а ныне исполнял те же обязанности в Лондоне. Его друг, Фламбо, частный сыщик, сидел напротив него, занося в записную книжку последние заметки по делу, которое только что кончил распутывать здесь, по-соседству. Они сидели за столиком вплотную к окну. И тут вдруг священник отодвинул занавеску и выглянул на улицу. Он подождал, пока единственный прохожий минует окно, и тогда опустил занавеску на место. Его круглые глаза уставились на неясную белую надпись на стекле над его головой, затем перебежали к соседнему столику, у которого сидел рудокоп за пивом и сыром и рыжеволосая молодая женщина за стаканом молока. Потом, увидев, что друг его спрятал записную книжку, он мягко сказал:
– Если у вас найдется десять минут, я бы попросил вас проследить за тем человеком с фальшивым носом.
Фламбо с удивлением посмотрел на него, рыжеволосая девушка тоже взглянула, но сказать «с удивлением» – этого мало. Она была одета в простое, свободное, как мешок, платье песочного цвета, но в ней определенно чувствовалась аристократка, а если приглядеться, то, может быть, даже излишне надменная.
– За человеком с фальшивым носом? – воскликнул Фламбо. – Да кто он такой?
– Понятия не имею, – ответил отец Браун, – вот я и прошу вас это выяснить. Окажите мне такую услугу. Человек этот направился туда, – патер ткнул большим пальцем через плечо (один из его невыразительных жестов), – и, верно, не ушел еще дальше третьего фонарного столба. Меня интересует только общее направление.
Фламбо с минуту, пристально глядел на своего друга, то ли недоумевая, то ли забавляясь, потом встал из-за стола, протиснул свое огромное тело в узенькую дверь, которая вела из карликового трактира на улицу, и растворился в сумерках.
Отец Браун вынул из кармана книжечку и погрузился в чтение; он, видимо, был так поглощен чтением, что не заметил, когда рыжеволосая дама перешла за его столик и уселась напротив него. Наконец она перегнулась к нему и спросила тихо, но настойчиво:
– Почему вы так сказали? Откуда вы знаете, что нос фальшивый?
Он поднял свои толстые веки и в замешательстве заморгал. Потом нерешительно перевел взгляд на белую надпись на стекле. Глаза молодой женщины проследили за его взглядом и с полным недоумением остановились на буквах.
– Нет, – проговорил отец Браун, отвечая на ее невысказанный вопрос, – ничего загадочного там не написано, никакой это не «овип», я сперва по рассеянности и сам так прочел, пока не вгляделся. Там написано «пиво».
– Ну и что? – сказала девушка, широко раскрыв глаза. – При чем тут надпись?
Его задумчивый взгляд передвинулся на легкий холщовый рукав, по краю которого бежала узенькая полоска с изящным узором ручной работы, позволяя думать, что это не платье простой работницы, а рабочее платье дамы, занимающейся художеством.
– Видите ли, сударыня, снаружи это место выглядит не то чтобы… конечно, здесь вполне благопристойно… но дамы, подобные вам, обычно… обычно думают иначе. Они никогда не заходят в такие заведения по своей охоте… разве что…
– Ну-ну, что? – нетерпеливо поторопила девушка.
– Разве что это несчастные, которые заходят… не для того, чтобы выпить молока…
