Стивен Коултер - Посольство
- Прижмут его - выдаст свою врачебную тайну...
Советник поднялся:
- Простите, я думаю, что все это просто неосуществимо, а потому неправильно. Есть только один выход: выдать обоих закрыть вопрос. А если Горенко умрет? Нас вполне могут обви - нить в том, что подстроили "несчастный случай", чтобы заста-вить его молчать.
- О чем молчать? - спросил посол.
- О том, как мы его похитили, допрашивали, выпотрошили. В таких обстоятельствах человеку обычно помогают выпасть из окна, но поскольку у него три пулевые ранения, нам припишут "неосторожное обращение с оружием", ясно понимая, что это значи на деле.
Шеннон заметил, что посол вдруг замер, глаза его сузи - лись:
- Что значит "в таких обстоятельствах"?..
Советник остался совершенно спокоен:
- В странах Восточного блока это широко распространенная практика.
Посол не стводил с него тяжелого взгляда:
- Мы, кажется, не принадлежим к этому блоку. Для нас это совершенно невозможно, не так ли? - Ответа не последовало. - Я вас спрашиваю: не так ли?
Советник отвел глаза, но ничего не ответил. Наступило недолгое и неловкое молчание. Кэдиш, как всегда, перебирал в кармане связку ключей. Посол потянулся за новой сигаретой Шеннон увидел, что он очень рассержен.
- Мы вызовем хирурга, анестезиолога и сестер из нашего военного госпиталя во Франкфурта. Временно они будут зачислены во вспомогательный состав посольства. Мистер Шеннон, будьте добры, составьте телеграмму, копию - в Вашингтон - текст покажете мне. Мистер Поуп, а вас я попрошу от моего имени обратиться ко всем шестнадцати свидетелям с убедительнейшей просьбой не упоминать о происшествии ни в стенах миссии, ни за её пределами.
- Хорошо, сэр.
- Кроме того, вызовите мистера Уайта, передайте, что он должен немедленно вернуться в Париж.
- Будет сделано, сэр.
Кэдиш тоже поднялся, продолжая поигрывать в кармане клю - чами:
- И все же я должен сообщить о гибели Лэне. Не скрою, это будет неприятнейшая процедура. Полиция захочет узнать под - робности, допросить свидетелей и прочая и прочая. Придется много и долго врать.
- Гарольд, я очень сожалею, но прошу вас пока не предпри-нимать никаких шагов.
- Но как же быть с его семьей?.. Может выйти скандал...
- Рискнем.
- Но, сэр, держать здесь его тело - да ещё в таком виде, который оно... гм... скоро примет - это пахнет - простите "сокрытием" и неимоверно затруднит нам наши предстоящие объяснения с властями...
- Прошу вас, Гарольд, сделать так, как я сказал. В нужное время американский свидетель подтвердит, что произошел нес-частный случай. Никакого давления мы не допустим - сошлетесь
на меня: посол не допустит, посол считает инцидент исчерпан
ным. Здесь - территория Соединенных Штатов Америки. Этого достаточно.
- Полагаю, вы совершаете серьезную ошибку, - сказал со - ветник.
- За мою ошибку мне и отвечать, - ответил посол.
Сью-Энн, оставив дверь открытой, прошла из кабинета советника в свой собственный и остановилась у стеллажей с бумагам в руках. Только человек, долго проработавший с советником и отлично знающий его, мог бы заметить перемену в его манере общения, и даже Сью-Энн, как раз и бывшей таким человеком, иногда казалось, что она ошибается.
Он казался озабоченным и, вернувшись с совещания у посла, даже не просмотрел ждавшие его на столе документы, а потом вошедшая Сью-Энн обнаружила, что он курит у окна. Советник выкуривал по сигарете раз в полгода, и если бы не ужасный запа турецкого табака, Сью-Энн не поверила бы своим глазам.
Она открыла ящик и положила бумаги на место. В эту минуту зазвонил телефон. Она сняла трубку:
- Да... Прошу вас минуту подождать, - и, подойдя к двери сказала: Британский посланник...
Не оборачиваясь, советник произнес:
- Потом. Скажите, что я занят.
- Простите, не могли бы вы сообщить посланнику, что советник все ещё на совещании. Я непременно передам, и он позвонит как только освободится.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Сидней Тьюлер, остановивший Рут Паредес, чтобы поболтать с нею накоротке, увидел, как со двора в вестибюль вплывает ярко-шафранное пятно. Было четверть двенадцатого - самый разгар рабочего дня, и в двери Службы Социальной Защиты ломилась цела толпа алчущих этой самой защиты.
- Что такое? - обернулась Рут.
Чьи-то плечи и спины заслонили сизовыбритую голову буддийского монаха, и Рут с Сиднеем передвинулись, чтобы не терять его из виду. Это был бледный юноша лет двадцати, шлепавший по каменному полу своими сандалиями. На него оборачивались. Оказавшись в центре вестибюля, монах стал разбрасывать вокруг себя какие-то листки. В следующее мгновенье он поднял над головой жестянку и облил себя прозрачной жидкостью. Запахло бензином Недоумение сменилось изумлением и ужасом. Монах бросил звякнувшую о плиты жестянку. Вскрикнула женщина.
- Вот черт, - сказал Тьюлер, - он сейчас подожжет себя!
И стал протискиваться сквозь толпу, оттесняя людей от монаха, который тем временем достал из пластикатовой сумки коробок длинных кухонных спичек и шарил в нем. Его хламида потемнела от бензина, а под ногами образовалась небольшая лужица.
- Эй, прекрати! - окликнул его Тьюлер.
- Отвали от меня, - ломким, типично американским голосом ответил монах. - Я протестую. Я протестую против бесчинств, которые моя страна творит во Вьетнаме.
- Кончай! Не дури!
- Сунешься сюда - сгоришь за компанию, понял? - монах уже вытянул спичку из коробка и собирался чиркнуть ею. Вот недо - умок желторотый, подумал Тьюлер и сделал ещё шаг вперед.
- Я же сказал: не подходи! Я протестую против варварского применения силы! Я протестую против затягивания мирных пере - говоров, в то время, как бомбардировки и убийства продолжа - ются!
Куда же, к черту, провалились охранники и "безопасность"? Где Даннинджер? Где Дитц? Ведь он обязан быть на своем пос - ту!
- Послушай, сынок, кончай дурить! Брось ты эти спички. Ты же заявил свой протест - все тебя слышали. Ты сделал, что хотел, ну и успокойся.
Тьюлер ещё немного продвинулся вперед и стоял теперь на самой границе пустого пространства, окружавшего монаха. Он видел Зиглера и Гэмбла, которые раздвигали людей, входивших со двора, оттесняя их в стороны, а потом перед ним мелькнуло красное лицо и белобрысый ежик Филана. Тьюлер затряс голо - вой, показывая, чтобы тот не приближался. Филан понял и ос тановился. Невдалеке послышалось истерическое женское всхлипыванье. Тьюлер боялся, как бы вопли не подтолкнули мальчишку на непоправимый шаг: истерика - штука заразная. Чиркнет спичкой - и станет головешкой.
- Как тебя зовут, паренек?
- Отвали от меня. Я сожгу себя здесь, чтобы запах моей спаленной плоти почуяли преступники, ежедневно сжигающие напалмом во Вьетнаме женщин и детей...
- Ну, ладно-ладно, скажи только, как тебя зовут. Ты что, скрываешь это?
- Еще шаг - я и тебя опрыскаю, у меня есть ещё горючее в аэрозолях.
- Ты запасливый малый, но не понимаю, почему ты решил устроить это здесь? Вышел бы во двор - там зрителей больше.
Парень немного растерянно поморгал на Тьюлера водянистыми голубыми глазами.
- Тебе это не приходило в голову? - Тьюлер придвинулся ещё ближе. Там соберется настоящая толпа, а здесь что - одни американцы...
- Ты кто такой?
- Я?.. Да никто, письма пришел получить. Ты в самом деле хочешь выразить протест? Тогда я тебе советую сделать это на улице, как во Вьетнаме. Знаешь, там решили устроить самосож-жение в пагоде, а потом передумали - на улицу пошли. Понял? На улице - совсем другое дело. Всем видно, и телевизионщики набегут, снимут тебя, весь мир узнает.
- Ты куда клонишь? - бензин синеватыми слезами тек у него по щекам.
- Выйди наружу, хоть во двор.
- Никуда я не пойду! Здесь сожгусь! - Монах приготовился чиркнуть спичкой и закричал: - В знак протеста против гено - цида, устроенного американцами во Вьетнаме!.. Прекратить войну с невиновными людьми!.. Прекратить уничтожение дере - вень и убийство стариков и детей!.. Каждый день, прикрываясь мирными переговорами, США...
Пока он выкрикивал это, Тьюлер сумел подобраться к немупочти вплотную:
- Эй, парень...
- Да остановите же его! - прозвучал женский голос. - Он же убьет себя! - Но её наконец оттащили подальше и заставили замолчать, - наверно, просто зажали рот.
- Ты, конечно, прав, - сказал Тьюлер. - Ты прав, но вот о чем ты не подумал...
- Уйди ты!..
- Ладно, я уйду. Я - на твоей стороне... И хотел тебе сказать всего лишь, что одной штуки ты не взял в расчет...
- Чего?
- Говорю, ты прав, но одного не предусмотрел...
- Чего я не предусмотрел?
- Самосожжение - вещь хорошая, но слишком быстрая. Всего минут десять. Неужели тебе хватит? Я бы не стал так протес - товать. Это не даст нужного эффекта. Когда это только нача - лось в Сайгоне - да, впечатляло. А потом перестало действо - вать. Я и не помню, сколько их потом было. И имен не помню. Кажется, и в газетах про них больше не пишут. Если затеваешь такое, так уж надо, чтоб народ знал про тебя, жалел тебя...
