Алистер Маклин - Шлюз
Через открытое окно Энгел спросил:
— Будут еще приказания, сэр?
— Нет. Не здесь. Не упускай из виду нашего друга.
— Хорошо, сэр. Я уже его видел. Другого такого лысеющего типа с седенькой бородкой и косоглазием и быть не может.
— Это Юлий Цезарь? — спросила Аннемари.
— Он самый. Я не сказал Рудольфу, как его зовут. Он бы мне все равно не поверил. Рудольф, ты, пожалуйста, следи за ним с близкого расстояния, но все же не слишком близко. Я предпочту скорее потерять его, чем тебя. И смотри, чтобы поблизости всегда были люди. Не забывай о том, что случилось вчера с твоими коллегами.
— Не забуду, сэр. — По выражению лица Энгела было ясно, что он действительно не забудет. Рудольф повернулся и ушел в дождь.
— Успокоилась? — Ван Эффен завел двигатель, и машина тронулась.
— Немножко. — Аннемари слегка улыбнулась. — Тебе пришлось сказать ему, что я струсила?
— Нет. Я сказал, что кто-то струсил.
— Это неважно, потому что я действительно трусиха. Мне, например, не нравится разъезжать в этой машине.
— Чтобы починить сиденье, потребуется время. Так что ничего не остается…
— Я имею в виду, что эту машину знают преступники.
— Фи! Да таких машин в городе сотни две.
— И обе сотни с теми же номерами? — нарочито любезно сказала Аннемари.
— А что, ты знаешь номер этой машины?
— Более или менее. Роттердам. Три девятки. Нас же учили быть наблюдательными, правда?
— Боюсь, что плохо учили. Ты видела, что номер у меня вставляется, а не привинчивается? Сегодня у этой машины парижский номер. И в подтверждение этого номерной знак имеет большую букву F. У меня неограниченный запас номеров.
Девушка поморщилась, но ничего не сказала.
— Тебя должны интересовать более важные вещи. Например, последние проделки FFF.
— Да?
— Никаких проделок не было. Они не взорвали плотину на канале Нордхолландс. Десять минут назад они позвонили в две газеты и в полицию. Эти террористы были очень довольны собой. Сказали, что не обещали взорвать эту плотину, — и это чистая правда: они обещали только повышенную активность в этом районе в девять утра. Злоумышленники сообщили, что, действительно, в девять утра на канале наблюдалась повышенная активность. И это тоже правда. Там были спасательные и ремонтные бригады, армия и полиция, не говоря уже о вертолетах военно-воздушных сил. FFF утверждает, что они сделали немало снимков с воздуха. Просто так, на память.
— И ты этому веришь?
— Конечно. У меня нет оснований сомневаться в этом.
— Но фотографии с воздуха? Как же это возможно?
— Боюсь, что это было довольно просто. В той суете лишний вертолет был незаметен. Тем более, он наверняка имел официальные опознавательные знаки.
— Каков же смысл этой идиотской выходки?
— Выходка далеко не идиотская. Преступники преследуют все ту же цель. На случай, если мы чего-нибудь не поняли, нам объяснили это довольно ясно. Они сказали, что за сутки им удалось убедить страну, и особенно правительство, в полном бессилии лиц, облеченных властью. Эти так называемые власти, а они сделали ряд крайне неприятных замечаний в адрес правительства, полиции, армии и тех, чей долг обеспечивать безопасность и благополучие дамб, шлюзов, плотин и Бог знает чего еще, — были абсолютно не в состоянии помешать FFF. Как утверждают злоумышленники, властям оставалось только сидеть по домам, втыкать флажки в карту, звонить в газеты и обеспечивать работу спасательных и ремонтных бригад. FFF утверждает, что ситуация создалась очень забавная и очень благоприятная для них. Можно себе представить, как они довольны.
— И ни слова о целях? Никакого намека на то, что за всем этим кроется?
— Ни малейшего намека. Просто обещание, что мы скоро узнаем, каковы их требования. Слово «требования» злоумышленники не употребили, но на деле это будут именно требования. Террористы также сказали, что завтра они собираются затопить значительную часть страны, после чего начнут переговоры с правительством. Ты можешь себе это представить? Какая наглость, какое высокомерие! Они так говорят, словно являются независимым государством. Можно предположить, что дальше FFF начнет дебаты в ООН. — Ван Эффен посмотрел на часы. — У меня еще куча времени. Чтобы сменить костюм, понадобится всего две минуты — ни мытья, ни отмокания не потребуется. Пять минут на то, чтобы надеть костюм для посещения «Охотничьего рога». Так что я предлагаю выпить кофе.
Аннемари дотронулась до его руки.
— Ты и в самом деле собираешься туда идти, да, Питер?
— Конечно. Я же говорил тебе. Кто-то же должен это сделать, а я единственный человек, с которым эти люди контактировали, значит, мне и идти. Как же иначе обеспечить исполнение закона, если не упреждать злодейства, проявляя инициативу?
— Мне бы хотелось, чтобы ты не ходил. У меня такое чувство, что что-то должно случиться. Что-то ужасное. Ты можешь быть ранен, даже убит или, что еще хуже, покалечен на всю жизнь. Ты же знаешь, что сделали с двумя твоими людьми. Ох, Питер! — Она некоторое время помолчала, потом добавила: — Если бы я была твоей женой, я бы тебя остановила.
— Как?
— Я не знаю как, — огорченно призналась девушка. — Взывала бы к лучшим сторонам твоей натуры, напоминала о твоей любви ко мне, говорила бы что-нибудь вроде: «Ради меня, если ты меня любишь, пожалуйста, не ходи». Что-нибудь вроде этого, — горько сказала она.
— Ну, ты не моя жена. И даже если бы ты ею была, я бы все равно пошел. Мне жаль, что это звучит так резко, эгоистично и жестоко, но это моя работа и я должен пойти. — Ван Эффен дотронулся до ее руки. — Ты добрая девушка и я ценю твою заботу.
— Добрая? Заботу? — Аннемари ласково взяла его за запястье и убрала его руку со своей руки. — Заботу?
— Аннемари! Ради Бога, что происходит? — Удивление лейтенанта было искренним.
— Ничего. Абсолютно ничего.
Некоторое время ван Эффен смотрел вперед, потом со вздохом заметил:
— Мне кажется, я никогда не смогу понять женщин.
— Мне тоже так кажется. — Она некоторое время колебалась, потом сказала:- Мне что-то не хочется идти пить кофе.
— ЕСЛИ ты не хочешь, мы не пойдем. Но почему?
— Мне не очень хочется появляться с такой физиономией на публике. Здесь вокруг приличные люди. Там, у кракеров, это неважно. И я не думаю, что тебе очень хочется появляться на публике с таким чудовищем, как я.
— Я знаю, что скрывается за твоим гримом, так что для меня это неважно, — Лейтенант помолчал, потом добавил. — Может быть, я ничего не понимаю в женщинах, но я всегда знаю, когда они врут.
— Это я вру?
— Ну конечно.
— Ладно, пусть я вру. Не могли бы мы выпить кофе дома у Жюли? Это всего лишних пять минут.
— Конечно. У меня есть время. Я знаю, что ты любишь Жюли. Ты хочешь зайти к ней, потому что беспокоишься за нее?
— Мне кажется, это она беспокоится обо мне. Твоя сестра знала, что ты будешь меня охранять, и всё равно ей не нравилось, что я должна буду пойти к Васко.
— Ты не ответила на мой вопрос. Разве ты не беспокоишься о ней?
Аннемари не ответила.
— Уж эти мне братья Аннеси! Поверишь ли, я в жизни не видел ни одного из них. Я рассматриваю их как некую отдаленную угрозу.
— Угроза, о которой я думаю, гораздо ближе к дому. Точнее, не угроза. Скорее, проблема.
— Это что-то новое для меня. Наверняка ерунда, что бы это ни было. Скажи мне, как зовут этого человека, или изложи суть проблемы и я обо всем позабочусь.
— В самом деле, лейтенант? — В голосе Аннемари было нечто такое, что заставило ван Эффена внимательно посмотреть на девушку. — Как же ты собираешься справиться с этой пустяковой проблемой, когда она в тебе самом?
— О Господи! Снова я! Какой смысл повторять прежние жалобы?
— То есть?
— Что, черт возьми, я должен сделать на этот раз?
— По твоим понятиям, ничего. Абсолютно ничего.
— Это что, сарказм? Или ирония? Последнее время ты много иронизируешь. Это тебе не идет, Аннемари. Тебе следует подумать об этом. Ну так что я такого сделал?
— Ты довел до слез прелестную девушку. И не раз, а три раза. А когда я сказала «прелестную», я имела в виду не просто красивую. Я имела в виду, что более милой, доброй, сердечной девушки я в жизни не встречала. Как я уже сказала, ты довел ее до слез три раза. Но, по твоим понятиям, это пустяк.
— Жюли?
— Жюли! Кого еще я могла иметь в виду? Или у нас тут множество дам, которых ты доводишь до слез?
— Из-за чего она плакала?
— Не знаю, как тебе объяснить. Я не могу поверить, что ты такой жестокий. Но ведь тебе не безразлично, что она расстроена?
— Конечно, не безразлично. Но хотелось бы знать, из-за чего именно она расстроилась.
— Боюсь, тебе это может показаться смешным. Во-первых, вчера ты ушел, не обняв и не поцеловав сестру на прощанье. Она говорит, что ты никогда так не поступал.
