Наталья Андреева - Высокий блондин на белой лошади
– Как же с тобой трудно!
При этих словах мой обожаемый шеф покачал головой. Я и в самом деле подумала, что я, Дана Кузнецова – дрянь. Свинья неблагодарная. Человек ко мне со всей душой. А между прочим, он женат. И заботится при этом о рыжей секретарше. Я вовремя вспомнила о жене, потому что спросила:
– А как ко всему этому относится Полина Эдуардовна? Она в курсе?
– Твою историю вот уже больше недели обсуждает вся наша фирма, – заверил меня шеф. – И все гадают: как можно тебе помочь? В том числе и Полина Эдуардовна.
И тут я не выдержала и расхохоталась:
– Какой текст! Вот это мелодрама! Такое ощущение, что я сплю! Все оказались такие милые, добрые, замечательные! Даже человек, который пять лет эксплуатировал мой труд, не давая мне ни сна, ни отдыха! Но так не бывает! Слышите вы?! Так не бывает! Это не жизнь! Это ничем не похоже на жизнь! И потому я в это не верю! Ну не верю, и все тут! Я не верю!!!
Они уже замучились переглядываться. И меня замучили.
– У нее истерика, – сделал вывод следователь. – Быть может, вызвать врача?
«Быть может…» Я перестала смеяться. Я рассвирепела. Быть может…
– Негодяи! Что же вы со мной делаете?!
Я вскочила. Герман Осипович среагировал мгновенно и нажал на кнопку, вызывая охрану. С этими двумя я еще могла справиться. Но подоспели другие. Мне в момент выкрутили руки. Я хрипела. Я вырывалась. Но тщетно.
– Я совсем забыл, что нельзя говорить при ней этих слов, – испуганно сказал Герман Осипович, вытирая с лысины пот.
– Господи, почему? – спросил мой шеф, который вновь был бледен. И еще бледнее.
– Потому что это название ее духов. Которыми она пользуется с девятого класса.
– И вы еще сомневаетесь в том, что эта женщина – сумасшедшая!
– Да кто в этом сомневается?
Я и сама уже в этом не сомневалась. Вновь создалась критическая ситуация: меня объявили сумасшедшей. И я вдруг успокоилась. И даже сказала:
– Простите. Это был нервный срыв. Больше не повторится. Если вы хотите, мы можем продолжить.
Вот тут следователь слегка растерялся. Он смотрел на меня, открыв рот. Потом пробормотал:
– Однако…
– Это всё, – заверила его я. – Истерика кончилась. Я спокойна.
– Однако… – повторил следователь. И сказал: – Охрана может быть свободна.
– А я? – спросил мой шеф.
– Вы тоже. Давайте пропуск, я подпишу. Вас проводят к выходу.
– А что будет с ней?
И он кивнул в мою сторону. Обозначил движением подбородка мое присутствие. Вот теперь я его узнавала!
– Я же сказал: будет экспертиза. Комиссия освидетельствует Диану Сергеевну в ближайшее время. А сейчас она напишет признание в убийстве и отправится обратно в камеру.
– Я ничего не напишу, – заверила я. – Никакого признания.
– Это почему?
– Потому что я его не убивала.
Мой голос был ровным. Спокойным, как и дыхание. Лицо нормального цвета. Естественного. Уверяю: я была в полном порядке. Зато они, кажется, нет.
– Вы, должно быть, шутите? – спросил Герман Осипович.
– Ничуть! – заверила я их обоих. – Если я не помню, как его убивала, почему я должна в этом признаваться? Я вообще не помню, что была с ним знакома.
– Я, пожалуй, пойду, – промямлил мой шеф. – Если вы не возражаете. Если ко мне нет больше никаких вопросов. У меня много дел.
– Да, да. Вы можете идти. Протокол подпишите.
Я внимательно следила за процедурой. Потом он вышел из кабинета, так и не посмотрев мне в глаза. Я не была уверена в том, виновен он или нет, зато твердо знала: он меня не любит. И никогда не любил. Это ли не доказательство?
Когда мы остались вдвоем, Герман Осипович сказал:
– Да. Озадачили вы меня, Диана Сергеевна.
– Чем же?
– Скажу вам правду. Вы ведете себя отнюдь не как новичок. Я бы даже сказал, как опытный преступник. Железные нервы, завидное самообладание, спектакль, разыгранный как по нотам. Истерика, вызов охраны. Слухи здесь разносятся быстро. Вас в тюрьме будут уважать. И на зоне.
– Не факт, что я туда попаду.
– Хм-м… Я внимательно изучил вашу биографию. Если бы не мама-папа, если бы не все прозрачно, я бы заподозрил, что вы живете по фальшивому паспорту. Или у вас хороший консультант?
На Кривую намекает? Мы в добрых отношениях, но не настолько, чтобы она писала мне сценарии допроса. И откуда ей знать об очной ставке?
– Уверяю, что это моя личная инициатива, – сказала я. – И что это был не спектакль.
– Откуда вы такая взялись, а?
– Из «сообщества трех панельных домов, предназначенных под снос», – усмехнулась я. – А вообще-то я обычный человек. Простая секретарша.
– И как вас угораздило влюбиться в этого… – Он кашлянул, так и не договорив.
– Он блондин, – пожала плечами я.
– Это что, принципиально?
– Для кого-то да.
– Я не знаю, какой вывод сделает комиссия, но с вами, точно, не все в порядке.
– В каждой женщине должна быть изюминка.
– Это вам что, тоже на секретарских курсах внушили? Вместе с историей об Илоне? Кстати, потрясающая история!
– Да. Согласна. Мне было очень интересно с вами побеседовать, но можно я пойду?
Он расхохотался. Не рассмеялся, а именно расхохотался.
– Что ж, Диана Сергеевна. Ха-ха. Я буду вспоминать вас долго. Быть может, всю свою жизнь. Простите, – спохватился он. – Сказал заветное слово.
– Ничего.
– Я буду вас вспоминать, чем бы все это ни кончилось.
– Но тем не менее постараетесь упрятать меня в тюрьму.
– Это моя работа.
– Логично. А все, что логично, я принимаю без обиды.
– Идите в камеру, – сказал он вдруг сердито. – Я вызову конвой.
Мы оба почти успокоились. А сердился Герман Осипович на себя. За то, что не сумел скрыть свою симпатию. В данном случае его симпатия была на моей стороне. Я это почувствовала.
Прав он оказался и в том, что слухи в тюрьме разносятся быстро. Меня и в самом деле стали уважать. И без того уважали, за серьезную статью. Но мое поведение на допросах было по уголовным меркам на самом высоком уровне. Хотя я и не старалась завоевывать чей-то авторитет. Я просто была собой, человеком критической ситуации. И я достигла своего апогея.
Не могу сказать, что я была в полном порядке. Сердце мое было разбито, и на этот раз окончательно. Ну почему мне так не везет с мужчинами? Ведь я же пытаюсь их понять, почему они не пытаются понять меня?
Взять моего бывшего мужа. Что я ему сделала? Не устроила ему ни одной стоящей сцены, меж тем заслужила прозвище стервы. Их выводит из себя мое неженское самообладание, вот в чем дело! Ну не любят они сильных женщин!
А разве я сильная женщина? Судя по тому, как ко мне относятся в камере, – да. Не у каждого хватит мужества сойтись в рукопашную с четырьмя мужчинами сразу. Я имею в виду безобразную драку на последнем допросе, где против меня были следователь, мой шеф и двое из охраны. А на самом деле все просто. Помните историю с уволившимся менеджером? В моей жизни это уже было. Одна против четырех мужчин. Поверьте, это трудно только в первый раз. А потом уже срабатывает рефлекс. Тогда я просто сидела и слушала, а теперь дала волю своим чувствам. И ногтям. В общем, я трусиха.
Вот до чего договорилась! Сказала правду! Я и теперь трусила, потому что на моем горизонте не осталось ни одного блондина, сколько-нибудь годного на роль героя. И ни одной белой лошади. А ведь мне нужна помощь!
По моим расчетам, или по расчетам Шопенгауэра, выходило, что время пришло. Страдания истинны ровно до того момента, пока удовольствия ложны. Но свобода – это осознанная необходимость. Попробуй-ка с этим поспорь! И удовольствие быть свободным отнюдь не ложное. Оно – осознанное. Истинное. Так вынь его мне и положь!
Так рассуждала я, лежа на нарах. Логика подсказывала, что спасение должно прийти. Не может не прийти. Или логика Даны Кузнецовой ничего не стоит. Но откуда? Кто возьмет на себя проблемы сильной женщины, попавшей в критическую ситуацию? Я-то выстою. Но получу ли при этом свободу?..
…Когда меня в очередной раз вызвали на допрос, ничего хорошего от жизни я уже не ждала. Напротив. Сейчас мне предъявят свидетеля, который видел, как я втыкала нож в обнаженное тело блондина. Свидетеля, который прятался в шкафу либо подобно Карлсону кружил за окном. А в это время рыжая резала блондина. И он это видел. Теперь я уже ничему не удивляюсь. Если существует непорочное зачатие, из воздуха материализуется орудие убийства, почему бы не существовать Карлсону? Подумаешь, пропеллер на спине, а на животе кнопка! А как вам труп в багажнике чужой машины, а его документы в вашей собственной квартире? А?
Я уже упоминала, что у меня ассоциативное мышление. И о Карлсоне я вспомнила отнюдь не случайно. О том, что он мужчина в самом расцвете сил и все такое прочее. Когда я увидела в кабинете этого человека, я так и подумала: ну все, конец. Хотя на вид он был вполне добродушен. Я стояла, он сидел, и я бы затруднилась сказать, какого он роста. Маленький или высокий. Пришлось напрячь память.
