Уильям Айриш - Женщина-призрак
Когда она и Мильбурн вошли в комнату, один из оркестрантов тут же закрыл и запер за ними дверь. Она была единственной женщиной здесь. Валялось несколько пустых бутылок и даже два бочонка.
Следующие два часа она провела, как в «Аду» Данте. Она знала, что позже все это будет казаться ей нереальным. Это была не просто музыка, это была хорошая музыка. И, кроме музыки, какая-то фантасмагория из теней, отраженных на стенах… Их лица, позы, музыка казались чем-то демоническим. Джин и сигареты С марихуаной туманили головы. Она была свидетельницей метаморфоз, происходивших с ними. Некоторые из них время от времени бросали инструменты и подходили к ней, чтобы похлопать ее по спине и поболтать, потому что она была здесь единственной девушкой.
— Кончай сидеть в углу. Залезай на бочку и танцуй!
— Я не могу. Я не знаю — как.
— Неважно. Делай ногами что хочешь. Главное, сними с себя одежду. Не бойся, здесь только друзья.
«О, дорогой мой! — думала она. — Что же теперь будет?» Она металась в мрачном дымном подвале, как загнанный кролик.
Бей, барабан, бей! Бей, барабан! Пусть лопнут барабанные перепонки!
Она забилась в угол, отбиваясь от рук саксофониста.
— Клифф, ради Бога, уведи меня отсюда! — закричала она. — Я не могу больше здесь оставаться! Слышишь? Не могу!
Он был уже полностью под влиянием марихуаны. Это было видно по его глазам.
— Ты поедешь со мной?
Она сказала: «Да»; она могла сказать все, что угодно, лишь бы выбраться отсюда.
Он встал, взял ее под руку, — оттолкнув саксофониста, и подвел к двери. Едва он открыл дверь, как она бросилась бежать. Он двинулся следом.
Он ушел, ничего никому не объясняя и не попрощавшись. Остальные даже не заметили его дезертирства. Когда они закрыли за собой дверь, их охватила тишина.
«Ты не связана ничем и никем, так давай же поспим и выпьем…»
Наверху в ресторане было темно и пусто, горели лишь ночные лампы. Когда она вышла на улицу и прислонилась к стене, холодный и чистый воздух опьянил ее. Она подумала, что уже никогда не сумеет отдышаться, очиститься от грязи, которую видела. Она прижалась щекой к стене. Несколько мгновений спустя он подошел к ней.
Должно быть, было уже больше четырех часов утра, вокруг было темно. Город спал. На мгновение ей захотелось все бросить и убежать. Она сумела бы убежать, он не смог бы догнать ее.
Но она осталась. В ее комнате стояла фотография, Она знала, что встретит его взгляд, едва откроет дверь квартиры. Он всегда с ней. Упускать шанс нельзя.
Они сели в такси. Дом был старый-старый. На каждом этаже — по одной квартире. Он поднялся с нею на второй этаж, открыл дверь и включил свет… Здесь было мрачно, все старое и выцветшее от времени. Высокий потолок, высокие и узкие, похожие на гробы, амбразуры окон. Не то место, куда приятно зайти в пятом часу утра. И уж совсем неприятно зайти сюда с чужим.
Она вздрогнула и остановилась у открытой двери, пытаясь сообразить, будет ли ей грозить опасность, если она зайдет в квартиру. Нужно сохранить ум трезвым и ясным.
— Здесь нам будет удобно, — сказал он.
— Мне холодно. произнесла она.
— Ты так и будешь стоять у двери?
— Нет, — ответила она. — Нет, я не буду стоять здесь. Я вообще здесь не останусь. — Она неловко шагнула в комнату, как будто скользя по льду.
Она огляделась. С отчаянием огляделась вокруг. С чего начать? Цвет. Оранжевый. Что-нибудь оранжевое.
— Ну, что ты смотришь? — раздраженно спросил он. — Это всего-навсего комната. Ты никогда раньше не видела комнаты?
Наконец она нашла. Дешевый шелковый абажур на лампе в дальнем конце комнаты. Она подошла к лампе и включила ее. Небольшое желтое пятно высветилось на стене. Она протянула руку:
— Мне нравится этот цвет.
Он не обратил на ее слова внимания.
— Ты не слушаешь меня. Я сказала, что это мой любимый цвет.
— Хорошо, но что из этого?
— Я хочу иметь такую же шляпку.
— Я куплю ее тебе завтра. Завтра или послезавтра.
— Посмотри, мне пойдет этот цвет? — Она прижалась к стене таким образом, чтобы оранжевое пятно на стене оказалось над ее головой. — Посмотри на меня. Посмотри внимательно. Ты видел кого-нибудь в шляпке такого же цвета? Я не напоминаю тебе какую-нибудь женщину? Он дважды моргнул. Как сова,
— Ну, посмотри же, — умоляла она. — Ты только взгляни на меня. Ты можешь вспомнить, если захочешь. Ты ведь видел кого-то в театре, женщину, которая сидела примерно на моем сегодняшнем месте. Ведь она носила оранжевую шляпку, не так ли?
Он ответил, но непонятно:
— О, целых пятьсот баксов было у меня! — И внезапно закрыл лицо руками, как будто что-то ошеломило его. — Эй, я ничего не должен говорить об этом! — Потом он опустил руки и доверчиво посмотрел на нее. — Я уже сказал тебе?
— Да, конечно. — Это был единственный возможный ответ. Он может, конечно, отказаться от своих слов, заявить, что ничего не говорил, но он молчал, как будто его откровенность уже сыграла свою отрицательную роль. Видимо, сигареты повлияли на его разум.
Она отошла от стены, но приблизиться к нему не решилась.
— Расскажи мне об этом еще раз. Мне нравится слушать, как ты рассказываешь. Давай, Клифф, рассказывай! Тебе нечего бояться. Ты же знаешь, что я твоя новая подружка, ты сам это сказал. Что в этом
дурного?
Он снова моргнул.
— О чем ты говоришь? — беспомощно пробормотал он. — Я все забыл.
Она понимала, что наркотик действует на него, мешает думать. Как будто все время обрывается линия связи.
— Оранжевая шляпка. Смотри сюда. Пять сотен баксов. Помнишь? Она сидела на том же месте, что и я.
— Ах, да, — послушно отозвался он. — Чуть справа от меня. Я только смотрел на нее. — Он засмеялся каким-то маниакальным смехом и тут же замолчал. — Я получил пятьсот баксов только за то, что видел ее. Только за то, чтобы ничего не говорить…
Она увидела, как ее руки потянулись к его воротничку и стали рвать его. Она не пыталась остановить их, ей казалось, что ее руки действуют независимо от нее. Она прижала свое лицо к его и стала пристально смотреть ему в глаза..
— Расскажи мне об этом подробнее, Клифф. Расскажи же. Я люблю слушать, когда ты рассказываешь. Он отвел глаза.
— Я забыл. Я снова забыл. Опять все сначала.
— Ты получил пятьсот долларов, чтобы не говорить, что видел ее. Вспомни, это была женщина в оранжевой шляпке, да? Это ОНА дала тебе пятьсот долларов, Клифф? Кто дал тебе пятьсот долларов? Ну, скажи же мне.
— РУКА дала мне их в темноте. Рука, и голос, и носовой платок. О да, там была еще одна штука: пистолет.
Ее руки сжали его голову.
— Да, но чья рука?
— Я не знаю. Я тогда не знал этого. И так и не узнал. Иногда я даже не уверен, что это вообще было. Думал: все это мне почудилось. Потом я понял, что это все
же было.
— Ну, расскажи же мне!
— Случилось вот что. Я вернулся домой поздно ночью после представления, и когда я вошел в холл внизу, там было темно, хотя раньше всегда горел свет. Как будто перегорела лампа. Я только добрался до лестницы, как вдруг меня остановила рука. Тяжелая и холодная рука. Я отпрянул к стене. «Кто тут? Кто вы?» — спросил я. Это был мужчина, судя по голосу. Когда мои глаза немного привыкли к темноте, я разглядел что-то белое, что-то, похожее на носовой платок, закрывающий лицо. И от этого голос звучал приглушенно. Но я хорошо его слышал. Сперва он назвал мое имя, фамилию и место работы. Казалось, что он знает обо мне все. Потом он, спросил меня, помню ли я даму, которую видел предыдущим вечером, в оранжевой шляпке. Я ответил, что не вспомнил бы ее, если бы не его напоминание, но раз он напомнил, то вспомнил.
Тогда он сказал спокойно: «Вам не понравится быть убитым?»
Я не смог ответить. У меня пропал голос. Он взял мою руку и вложил в нее что-то холодное. Это был пистолет. Я вздрогнул, но он крепко держал меня. «Это для вас, если вы кому-нибудь расскажете». Он подождал немного, потом продолжал: «Может быть, вы предпочитаете получить пятьсот долларов?» Он снова помолчал. «У вас есть спички?» Я сказал, что нет. «Хорошо, я сам зажгу вам спичку». Он зажег спичку, и я увидел, что он действительно держит пятьсот долларов. Потом я быстро поднял голову, чтобы разглядеть лицо, но оно и в самом деле было закрыто носовым платком, а спичку он тут же погасил. «Итак, эту леди вы не видели, — сказал он. — Не было никакой леди. Кто бы вас ни спросил, повторяю: кто бы вас ни спросил, вы ответите, что не видели никакой леди. Ясно?» Он подождал немного и спросил: «Итак, что вы ответите, если вас спросят?» «Я не видел никакой леди. Там не было никакой леди», — пробормотал я. Это все, что я сумел выдавить из себя. «Теперь можете идти к себе, — сказал он. — Спокойной ночи». Из-под платка его голос звучал как из могилы. Я едва добрался до своей двери и долго не мог прийти в себя.
