Милдред Дэвис - Комната наверху
Она кивнула.
Они молча ехали по темной дороге. Склонив голову ему на плечо и поджав ноги, Хильда сделалась похожей на спящего ребенка. Ее волосы растрепались и рассыпалась по лицу.
По дороге домой Свендсен ни разу не взглянул на нее. Стиснув зубы, он смотрел вперед. Один раз он чуть было не потянулся за сигаретой, но тотчас вспомнил, что у него заняты руки.
Девушка не пошевелилась, когда он свернул на подъездную дорожку. Даже когда машина въехала в гараж и мотор перестал работать, она продолжала сидеть без движения. Некоторое время Свендсен не будил её; он курил сигарету, выдувая дым в окно. Прошло минуты две. Выкурив вторую сигарету, он шевельнул рукой, на которой покоилась голова Хильды.
— Хильда! — Никакого ответа. — Хильда! — чуть громче повторил он. Она пробормотала что-то неразборчивое, и он сказал: — Мы уже дома. Вам пора в постель.
— Что? — Голос звучал испуганно, как будто Хильду разбудили среди ночи.
— Мы дома.
Она резко выпрямилась и заозиралась по сторонам.
— Где мы? — простонала она. В голосе явственно прозвучали истерические нотки. — Я ничего не вижу. Здесь так темно. Я ничего не вижу!
Свендсен обнял ее за плечи и хорошенько встряхнул.
— Не начинайте все сызнова! — резко сказал он. — Вы ничего не видите, потому что мы в гараже. Вставайте. — Он быстро обул ее, открыл дверцу и вытащил девушку из машины, чтобы она смогла увидеть тусклый свет ночного неба.
— Ох! — тихо проговорила Хильда и глубоко вздохнула. Шофер взял ее под руку, вывел из гаража и повлек к дому.
— Просто не знаю, почему я… вела себя так глупо, — растерянно прошептала она. — Я… я заснула. А потом я проснулась, а вокруг было так темно, и я не знала, где я, и так испугалась… Это все равно как ослепнуть. Открываешь глаза, а вокруг — сплошная темнота и…
— Да, знаю. — Помолчав, он тихо, но желчно добавил: — Господи, ну и семейка!
Он почувствовал, как она напряглась и попыталась отшатнуться.
— Вы все со странностями, — безжалостно продолжал Свендсен. — Этот несчастный ребенок, Льюис, настолько зажат, что не может даже говорить нормально. Мальчик чувствует, что в семье что-то неладно. А ваш отец похож на зомби. Даже ваши мать и сестра ведут себя так, словно боятся, что потолок вот-вот обвалится. Ну, и вы. Вы тут хуже всех. Почему вы так смертельно перепугались, когда проснулись в темноте? Черт возьми, да это случается с каждым. Эка невидаль! Вы все чего-то боитесь. И вы слишком плохие актеры, чтобы это скрыть.
Замерев, Хильда слушала его речь. Глаза ее округлились, лицо побледнело и Свендсен испугался, как бы она не упала в обморок. Вместо этого девушка отступила на шаг и оттолкнула его. Ее голос звучал тихо, но твердо.
— Ваша забота очень трогательна, но мне кажется, что у вас разыгралось воображение.
Она повернулась и зашагала по дорожке. Свендсен догнал ее, взял под руку. Не говоря ни слова, он повел ее к задней двери, потом передумал и двинулся к парадной.
— Вот это правильно, — заметила она тем же холодным тоном. — Сегодня вы сопровождаете не служанку. Хотя всего в памяти не удержишь.
— Вас нетрудно различить, — язвительно отозвался он. — Служанки как раз ведут себя нормально. — Оставив Хильду на ступеньках, он зашагал к гаражу.
Парадная дверь захлопнулась. Свендсен не успел вернуться в свою комнату: он вдруг услышал шум в глубине дома. Высокий детский голосок звенел от волнения.
Свендсен бросился назад и увидел свет в окне кухни. Он осторожно заглянул в щель между занавесками. Кухарка и Патрисия, обе в халатах, сидели за столом. Перед ними стояли тарелки с бутербродами и бутылочки с содовой. Обе, замерев, смотрели на дверь столовой. На пороге стоял разгневанный Льюис, босой и в полосатой фланелевой пижаме. Нижняя губа его дрожала, глаза сверкали. Мальчик кричал на обеих служанок, причем так громко, что его голос был прекрасно слышен на улице благодаря приоткрытой форточке.
— Ч-что н-неправда? — возмущался Льюис. — Вы не с-сможете сказать, что это неправда! Я все слышал! Она обязательно п-поправится! Обязательно! А вы — вы ненавидите ее. Я знаю. Вы ненавидите ее, п-потому что она такая… такая к-красивая, и все ее любят. Вы п-просто завидуете.
Его голос звучал все громче, и кухарка встревоженно взглянула на Патрисию.
— Ну, конечно, ваша сестра поправится, — примирительно заворковала она и попыталась положить руку на плечо Льюиса, но он отпрянул и закричал:
— Не надо! Вы говорили п-про нее гадости. — Он резко обернулся к Патрисии, которая отвела глаза и начала убирать со стола. — Вы т-тоже! Вы все ей завидуете! Я с-слышал много раз. Но это неправда… Она не отбивала мужчин. П-просто она всем нравилась. Они ничего не могли сделать. Потому что она п-прекрасная, самая лучшая и… вообще… Они просто не могли… — Льюис выдохся, упал в кресло у стола и закрыл лицо руками. Его плечи сотрясались от рыданий. — Она обязательно п-поправится! — бормотал он сквозь слезы. — Вот увидите!
В комнате слышались только его горькие всхлипывания. Кухарка вздохнула и, беспомощно пожав плечами, начала тихо собирать посуду. Только теперь она увидела Хильду, стоявшую в дверях столовой и обводившую взглядом всех по очереди. Заметив, как застыла кухарка, Патрисия подняла глаза и вспыхнула при виде Хильды. Никто не произнес ни слова.
Рыдания понемногу стихали. Вскоре мальчик поднял голову и отвернулся от служанок. Грязные руки шарили по карманам пижамы в поисках платка. Хильда подошла и протянула брату столовую салфетку. Увидев ее, Льюис поколебался, но в конце концов протянул руку. Он удивленно замер, потом поднял глаза на сестру, но тотчас снова потупился и уткнулся в платок. Опять наступило короткое молчание.
— Не надо сейчас убирать, — сказала Хильда служанкам. — Оставьте это до утра. — В ее голосе не слышалось ни гнева, ни каких-либо иных чувств.
Патрисия поправила халат и пригладила волосы, накрученные на стальные бигуди. Кухарка ответила тихим, извиняющимся голосом: «Да, мисс», после чего обе они служанки поднялись по черной лестнице.
— Съешь бутерброд, Лью? — спросила Хильда, когда они ушли. Маленькая фигурка не шелохнулась, но сестра положила кусок хлеба на стол и пододвинула его поближе к мальчику, потом сходила в буфетную за молоком. Льюис молча сопел.
Сев за стол, Хильда смотрела на брата и ждала. Еще один наблюдатель на холодной улице тоже ждал. Ни он, ни Хильда не выказывали ни малейшего нетерпения. Наконец мальчик встал и подошел к раковине. Плеснув холодной водой на лицо и обрызгав при этом ворот своей пижамы, он беспомощно заозирался в поисках полотенца. Найдя только кухонное, Льюис вытерся им. Будто деревянный, он вернулся к столу и отхлебнул молока.
— Что ты делаешь здесь так поздно, Лью? — Бесцветным голосом спросила Хильда.
— Я с-спустился, чтобы попить. — Он опять засопел и допил молоко.
— Сюда? Зачем?
— Рол г-говорит, что вода из-под крана — отрава.
— А! — рассеянно молвила Хильда. — Съешь бутерброд.
— Н-не хочу.
Помолчав, она спросила:
— Когда ты возвращаешься в школу?
— Мама с-сказала, что мне не обязательно возвращаться на этой неделе. Из-за свадьбы и всего т-такого. Хильда, а К-киттен будет на свадьбе?
— Нет.
Он тяжело вздохнул. Его глаза медленно оглядывали кухню, он слишком устал, чтобы подняться и уйти. Его голова начала клониться вперед.
— А что они говорили, Лью? — спросила Хильда, встряхивая его, чтобы прогнать дремоту. Льюис испуганно вскинул голову и украдкой взглянул на сестру, заметила ли она это. Но Хильда скатывала шарик из хлебного мякиша и смотрела на него.
— О, всякое, — он подергал пуговицу. — Разные гадости.
— Какие?
— Они говорили, ч-что Киттен никогда б-больше не будет красивой. Злорадствовали. Особенно эта П-патрисия! Я ее ненавижу! — Он взволнованно нахмурил лобик и поднял глаза на сестру. — Это ведь не так, Хил?
— Нет.
— А к-когда ей будет лучше?
— Я не знаю. А что еще они говорили?
— Ч-что? А! П-просто всякие гадости. Они говорили, что т-ты бегаешь за Свендсеном. Это сказала Патрисия, и она, к-кажется, очень злилась. А кухарка сказала, что он к-красивый, и тогда Патрисия заявила, что ты за ним бегаешь, потому что К-киттен болеет. Она сказала, что если бы Киттен была в порядке, то не п-позволила бы тебе выйти замуж. — Его голос опять зазвучал негодующе. — А п-потом она сказала, что тебе т-теперь нечего беспокоиться, ведь Киттен никогда больше не будет хорошенькой. А потом кое-что еще. Что, когда п-приходят гости, мама говорит, что ты не выйдешь к ним, п-потому что у тебя болит голова, а на самом деле все не так, и ты просто пьяная.
Все это время Хильда сидела очень тихо, чуть отвернувшись к окну и не сводя глаз с хлебного шарика. От усталости в углах ее рта залегли складки. Не сознавая, она предоставила стоявшему под окном шоферу прекрасную возможность изучить ее лицо.
