Галина Романова - Любвеобильный джек-пот
– Его убили этой ночью, знаешь? – запросто так обронила она, будто говорила о нынешнем ненастье.
– Кого убили?! – рот моментально наполнился горькой слюной.
Он понял – кого. Мог бы и не спрашивать. Но как?! Каким образом... И как она об этом узнала?! Что, черт возьми, происходит?!
– Игосю убили сегодня ночью. Убили ударом тупого предмета по голове. Трижды ударили по его башке, и он отдал богу душу. Понятно, или еще раз повторить? Мне Светка позвонила сегодня утром. Галка в истерике... – ее взгляд впервые наполнился каким-то смыслом, и смысл этот стал ему понятен мгновенно. – Что скажешь, Гольцов?!
– Что я должен сказать, как думаешь? – Он еле-еле сдержался, чтобы не икнуть от испуга.
Вот вам и выздоровление. Вот вам и ожидаемая храбрость, которой оказалось – кот наплакал. Выделывался, пыжился тут перед Мартой, все думал, что все буквально возвращается к нему, начиная от самоутверждения и заканчивая любимой когда-то женщиной.
Ан нет!.. Ни черта не изменилось. Все снова-здорово! Его гнусная черная полоса в жизни и не думала заканчиваться, она снова тут, рядом. Еще минута-другая, и он провалится в ее вязкую черноту по самые плечи. И тогда ему уж точно не выкарабкаться.
– Ты должен мне помочь, Дима. – Лия вдруг крепко сжала его пальцы, взглянув дико и бессмысленно ему в переносицу. – И дело, с которым я к тебе пришла, очень... Очень дрянное дело...
– Ах, ну да, конечно! По какому же еще ко мне можно прийти делу, как не по дрянному! – Гольцов с силой выдернул из ее пальцев руку и вскочил. – Кругом меня всегда только одна дрянь! А почему?! Почему ты решила, что я стану помогать тебе в каком-то твоем дрянном деле, Лия Андреевна?! С чего такая уверенность?! А я вот возьму и откажу!
– Не откажешь. – Лия покачала головой и впервые слегка улыбнулась.
– С чего это я тебе не откажу?! – Гольцов опешил.
– Ты должен мне помочь! И поможешь, Дима.
– Я никому и ничего не должен! Так же, как и мне, никто и никогда должен не был. Вернее, должны были, но почему-то забыли вернуть долги. Откупились жалкой подачкой, и только! И с чего это я оказался должен тебе?! С чего?! С того, что ты красивая женщина?! Это не аргумент для такого подлеца и слякоти, каким теперь являюсь я! С того, что ты мне нравишься, и с того, что я надеялся завязать с тобой отношения?! Это тоже не аргумент для такого труса! Я же трус, Лия Андреевна! Трус и мерзавец, как же ты этого не рассмотрела до сих пор!!!
Он носился по кухне, словно сумасшедший. Натыкался на стулья, шкафы, отпрыгивал, больно ударяясь то одним, то другим боком, и орал, орал, орал. Впервые орал за последний год. И впервые орал о том, о чем за этот самый год передумал в одиночестве.
– Я не вышел, когда один на один ты билась с Кариковыми. Стоял, обливался потом за дверью и не вышел. А почему?! Да потому, что не хотел ввязываться! Не хотел быть запятнанным, во!!! Меня и так уже запятнали выше головы, куда же еще?! Ну, пошумели бы мы там на пару, вызвал бы кто-нибудь милицию и что?!
– Что? – отозвалась она эхом, с возрастающим любопытством наблюдая за его скачкообразными метаниями по кухне.
– А-аа, скажут, это опять вы! Снова и опять вы, гражданин хороший! А не хотели бы вы пройти туда-то и туда-то? Нет? Так мы вас силой, силой, да в наручниках, да на нары. А я не хочу на нары, понятно!!! Не хочу!!! – Это он проорал ей уже на ухо, склоняясь к ней и глядя с жалкой мольбой. – Не хочу, Лиечка Андреевна!!! Ты вот знаешь, что такое нары?
– Знаю. – Лия не отпрянула, нет, она подняла глаза и смотрела на него теперь уже жестко, без былого болезненного равнодушия и любопытства.
– Откуда, можно полюбопытствовать?
– А прямо оттуда и знаю! Я же в милиции работала, ты что, забыл? Или не помнил никогда? Нет, ты должен был знать, раз знал меня по имени-отчеству, когда пришел в тот день знакомиться. И раз знал, чья я жена, то знал, где и кем я работаю, – скороговоркой пробормотала она, не отводя глаз. – Ты не так прост и труслив, каким хочешь казаться, Гольцов. И я обещаю тебе, что обязательно раскручу твою запутанную историю, которая сломала, как ты считаешь, тебе жизнь.
– А ты так не считаешь? – Он вдруг сник и обессиленно привалился к стене, сунув руки себе за спину.
– Нет. Это все ерунда. Ну... Может, и не ерунда, но совсем не то, из-за чего стоит так убиваться.. Ну, бросила тебя твоя любимая девушка, и что? Таких, как она, сотни! Да и нужна она тебе такая, раз бросила? – Лия встала и, волоча по кухне огромные тапки, подошла к окну. – Это еще не конец света, Гольцов, поверь мне.
– А у тебя что, конец? – Он смотрел ей в спину и жалел ее снова, хотя минуту назад никого, кроме себя, жалеть не желал.
– У меня конец, Гольцов. У меня конец света, конец жизни, конец всему, во что я верила когда-нибудь... Убит мой очень хороший знакомый.
– Ты про Игосю?! Если про него, то я тебе...
– Да нет, не про него! Не части ты! Дай сказать.
– Хорошо, говори. – Он пододвинул ногой к себе ближе стул и рухнул на него, не отводя глаз от женщины.
– Убили пожилого человека, моего соседа по даче. Но этот мужчина... – Лия замолчала, на пару минут уткнув лицо в ладони, потом, после продолжительного судорожного всхлипа, продолжила: – Филипп Иванович остался всем для меня, понимаешь, Дим. Всем, кто заменил мне после смерти бабушки и деда, моих близких.
– А родители, они...
– Они погибли, когда я была еще совсем ребенком. Так бывает, знаешь! Так, как иногда пишут в романах и показывают в кино. Нам кажется, что это все не про нас, что это все придуманная, чужая какая-то жизнь. И нас она никогда не коснется, и уж точно с нами ничего подобного не произойдет. И никогда нам не быть в репортажах криминальных репортеров. И все у нас будет хорошо... А оно вдруг возьми и случись!. И оказывается, что пишут и показывают как раз про таких, как мы с тобой... Его убили прошлой ночью, Дим. Убили ударом ножа в сердце.
– За что же, господи! Старика-то!.. – это он воскликнул помимо своей воли.
Ему совсем не хотелось быть сочувствующим, и добрым быть не хотелось. Трусом быть и слыть куда удобнее и беспроблемнее. А тут вдруг вырвалось само по себе...
– Хотела бы я знать! – тут же подхватила она и обернулась на него от окна. – Хочу знать, Дим!!! И узнаю. А ты мне в этом поможешь.
– А почему бы компетентным органам не заняться этим делом?
Он решил схитрить и потянуть время, и не отказывать ей прямо сейчас, сию же минуту. Откажет как-нибудь потом. Вот сходит на ужин с Мартой, определится в ее желаниях и всем, что к этому прилагается, а тогда уж...
– Наверняка же заведено уголовное дело. Твои бывшие коллеги мастера заводить всякие там уголовные дела. По любому поводу. Их медом не корми, дай завести новую папочку под новеньким грифом и номером. Гражданин такой-то стянул с веревки трусы гражданки такой-то... Или, к примеру, кошка гражданина Сидорова изгадила дверь гражданки Ивановой, и теперь гражданину Сидорову надлежит явиться в отделение для дачи показаний по поводу бессовестного поведения вверенного ему животного... Так что тебе, Лия, не стоит волноваться. Твои ребята...
– Мои ребята взяли не того, кого надо! – Она даже взвизгнула от возмущения и бешенства, она едва не задохнулась и не бросилась на Гольцова с кулаками, когда тот принялся ее успокаивать своими кривляниями. – Да, ты прав! Они любят заводить дела, но тебе ли не знать, чем зачастую все это потом заканчивается! Как начинает давить начальство сверху. Как давят снизу все предыдущие уголовные дела, и как хочется побыстрее это – теперешнее – сбагрить с рук, а еще лучше побыстрее либо закрыть, либо раскрыть. Закрыть в данном случае им никто не позволит. Убийство Филиппа Ивановича не первое в районе.
– Ого! Да тут целая банда орудует!
– Именно! И твой юмор совершенно неуместен. Банда подростков, но это предположительно, так как преступники очень маленького роста, след от их обуви тоже. Так вот они грабят и убивают стариков. А перед этим долго и изощренно пытают их. Убивают в основном женщин.
– Как же тогда твой старик сумел подставиться?
Гольцов и в самом деле был в недоумении. Если подростки, то как мужику, пускай и пожилому, с ними не справиться?! Другое дело – пожилая женщина, там все понятно. Но мужик-то... Он и в старости сохраняет силу. Конечно, не известно, как именно выглядел этот ее сосед по даче, но коли жил один, значит, имелся еще порох в пороховницах...
– Филипп Иванович, предположительно, услышал крики и вызвал по мобильному милицию. Может быть, он включил свет. Может быть, услышав шум мотора милицейского «газика», вышел на улицу... Я не знаю, Гольцов! Не знаю, слышишь! Но знать хочу!!!
Лия снова отвернулась и замолчала. Может, плакала. Может, просто думала.
В окно скреблось осеннее ненастье. Горестно всплескивали ветками деревья, сбрасывая с себя засидевшуюся с лета листву. Мокрое стекло плакало дождем. Ветер гнал капли по стеклу, торопил их по подоконнику, собирал в огромные холодные лужи на асфальте. Сизое небо безрадостно гляделось в них и надрывалось в усердии, посыпая ледяной влагой хмурое сентябрьское утро.
