Евгений Сухов - Бросок на выстрел
– Тоже на кабана, – сказал Семенов. – У нас местность болотистая, кустистая. Кабаны это любят…
– Понятно. Дальше, пожалуйста.
– Ну, он, Востриков Сергей Степанович, ушел в пятницу. В ночь, как всегда. А москвичи – в субботу на рассвете. Вечером они вернулись. А Востриков – не вернулся…
– И что, вы не обеспокоились этим фактом? – спросил я.
– Тогда – еще нет, – ответил Иван Николаевич. – Востриков уходил и на два, и на три дня. Беспокоиться я начал в воскресенье вечером. А в понедельник отправился искать.
– И не нашли его?
– Нет, не нашел.
– И что вы предприняли дальше?
– Ну, что: отправился на село к участковому и заявил о пропаже человека, – ответил Иван Николаевич. – Он приехал, искали с ним вместе, не нашли. Потом приезжал чуть ли не взвод полицейских. Прочесали весь лес, все охотничьи тропы, но Вострикова так и не нашли. Никаких следов. После чего поиски были прекращены…
– Ясно… А они виделись, ну, Востриков с москвичами? – нейтральным голосом спро-сил я.
– Нет, – ответил Иван Николаевич. – Я же говорю, он ушел в ночь, а москвичи – на рассвете.
– А они ушли втроем или вчетвером? Водитель Василий был с ними?
– С ними был, только без ружья.
– Ну, а когда москвичи вернулись, как они себя вели? – поинтересовался я. – Веселились или, напротив, были озабоченные, хмурые?
– Ну, а чего им веселиться, коли ничего не добыли? – посмотрел на меня Иван Николаевич. – Выглядели усталыми, разговаривали мало. В общем, остались недовольны охотой.
– А куда они ходили, вы знаете? – спро-сил я.
– Нет, мне они показались опытными охотниками. Я им поначалу все же предложил свои услуги, но они отказались. Сами, дескать, с усами. Справимся, мол, и без провожатых, – ответил егерь.
– А Востриков? – задал я новый вопрос. – Он куда ходил?
– К Афонькиной протоке, где в прошлом году он здоровенного вепря взял. Там болотисто очень, кусты высокие, камыш густой растет. Аккурат кабанье место…
– А где она, эта Афонькина протока?
– Километра четыре отсюда, – сказал Иван Николаевич.
– Проведете нас? – попросил я. – Мы заплатим, как положено.
– Отчего же не провести, проведу, – ответил Семенов. – Что, прямо сегодня пойдем? Или, может, завтра с утреца?
– Давайте завтра. Как только рассветет, так и выйдем.
– Как скажете, – произнес Иван Николаевич. – Вот, устраивайтесь в охотничьем домике. Там все условия. Ночевка стоит полторы тысячи с носа. Устроит?
– Вполне.
– Ужин в восемь…
Иван Николаевич жил один. Правда, по должности имелся еще помощник егеря, но я его не видел.
Когда мы со Степой расположились в доме, мне пришла в голову мысль, что не зря все-таки людей тянет на охоту и рыбалку. Это ведь сегодня не столько промысел, сколько возможность побывать на природе, слиться с ней на время, потешить еще не совсем отмерший инстинкт добытчика, заложенный в мужчине самой матушкой-природой. Вот людей и тянет на реки, озера и в леса. Да и приобретение дач и загородных домов – из той же оперы. Ибо город только забирает силы, а природа их дает…
Когда мне удавалось иногда выбраться к кому-нибудь на дачу, настоящую, где-нибудь в лесу, подле большого пруда или полноводной реки, я всегда чувствовал себя так, словно вернулся домой. Словно все то, что оставалось у меня позади, в городе, было ненастощим, надуманным. Ритм жизни подле таких мест как-то заметно замедлялся, время тоже переставало мчаться с немыслимой быстротой, напряжение куда-то пропадало, и душа наполнялась желанным покоем. Еще день-два, и меня переставали донимать комары, я становился частью природы, своим среди деревьев, травы, неба и даже роев мошкары. Голову наполняли исключительно «правильные» мысли, в речах появлялась мудрость, которой мне всегда крайне недоставало в городе. Наверное, нечто подобное происходит и с другими людьми, поэтому и бросают они на выходные свои городские квартиры и нескончаемым потоком машин устремляются на природу за город, в свои и чужие сады и дачи.
Успокоение я почувствовал уже вечером, когда, плотно отужинав, мы со Степой сидели под навесом летней кухни и дружно молчали. А в нескольких метрах от нас темнел лес, полный загадок и звуков, которых никогда не услышать в городе.
Даже трудно сказать, о чем я думал этим вечером. Как-то обо всем сразу и вместе с тем ни о чем. Но над всем этим отчетливо висело желание: хорошо бы бросить все и поселиться на опушке леса в домике с печью или камином. Ходить на охоту и рыбалку, добывая себе таким образом пищу. Никуда не торопиться и не мельтешить, обеспечивая для себя жизненные блага, которые по большому счету ничего и не стоят по сравнению с этим душевным покоем, который охватывает тебя, когда ты смотришь на реку или пламя костра и слушаешь ночные звуки и дыхание леса…
Я не помнил, как уснул. А когда в шесть утра нас со Степой разбудил Иван Николаевич, сказав, что пора бы собираться в лес и что чай уже стынет, я чувствовал себя каким-то обновленным, отдохнувшим и невероятно спокойным, словно за плечами был месячный отпуск, а не всего-то единственная ночь, проведенная в тиши…
Мы съели по толстому бутерброду с большим куском мяса, выпили по кружке чая и отправились к Афонькиной протоке. Лес уже пробудился ото сна и жил своей обычной жизнью: шелестел верхушками деревьев, похрустывал под нашими ногами сухими ветками, звонко отзывался дробным стуком дятла, деловито отыскивающего в коре деревьев жучков‑паучков.
Мы шли гуськом: впереди егерь Семенов, за ним я, за мной – оператор Степа. Время от времени он включал камеру и снимал наши затылки, тропу и лес. Ибо дело свое знал…
Шли мы молча. Да и о чем говорить? Так и прошли все эти километры до Афонькиной протоки, что соединяла два небольших болотистых озерка, куда, по сведениям Ивана Николаевича, и отправился в пятницу пропавший охотник Сергей Степанович Востриков.
– Ну вот… Пришли, – объявил Семенов, снимая с плеча рюкзак. – Вот она, Афонькина протока.
– А почему протока называется Афонькиной? – поинтересовался я.
– Здесь в пятидесятые годы прошлого века пропал сельский дурачок Афоня, которого местные жители звали Афонькой.
– То есть как пропал? – спросил я. – И не нашли?
– Да темная вышла история, – задумчиво произнес Семенов. – Мне мать рассказывала, что пошел он как-то в лес грибы собирать и не вернулся. Три дня его всем селом искали. И вот у этой самой протоки нашли его корзинку, полную мухоморов и поганок. И следы. Его и еще чьих-то босых ног. Очень больших. Надо полагать, и человек был крупный. Из сельчан ни у кого такой огромной стопы не было. Весь берег протоки был в следах Афоньки и этих босых ног. Как будто Афонька бежал от кого-то, а этот, с большими стопами, гнался за ним. У самой воды следы обрывались. И все. Ни Афоньки, ни этого босого. Так вот Афонька и пропал. А к протоке его имя прицепилось. Теперь она уже официально зовется Афонькиной. На карту занесена.
– Интересно, – произнес я. – Выходит, этот босой Афоньку с собой куда-то утащил?
– Ничего больше не известно, – отозвался Иван Николаевич. – Говорю же, темная история… Обратных следов ведь не нашли. Искали по берегам, вниз и вверх по реке, нигде ничего!
– А скажите, – задал я новый вопрос, – охота на кабанов… Она как происходит?
– Да по-разному случается, – ответил егерь. – Например, Востриков выходил охотиться на ночь, когда у кабанов самая кормежка. Знал, где они кормятся, устраивал лежку, ждал, когда придет стадо, медленно и осторожно подходил к нему с подветренной стороны, пользуясь шумом, который они производят, когда кормятся, и стрелял.
– А что за ружье у него было?
– Карабин «Сайга» с оптикой.
– Серьезное оружие, – заметил я.
– Это да, – кивнул Семенов.
– А у москвичей какое оружие было?
– У них тоже было отличное оружие. У их старшего имелся самозарядный карабин «Беркут», а двое остальных имели самозарядные «винчестеры», – ответил Иван Николаевич. – Эти предпочитали, как я понял, скрадывать зверя на лежках, днем, когда кабаны спят. В это время к ним можно подойти метров на двадцать…
– А как определить, кабанье это место или нет? – поинтересовался я.
– Это просто, – посмотрел на меня егерь, как мне показалось, со снисхождением. Потом огляделся и поманил меня к одинокой ели. Когда мы подошли, он спросил: – Что вы видите?
– Ничего, – ответил я, осматривая дерево.
– Вы не туда смотрите, – заметил мне егерь. – Вниз смотрите, на землю.
Я опустил взгляд: у корней ели почва была изрыта.
– Это кабаны?
– Так точно.
– Значит, Востриков охотился на жирующего зверя, а москвичи – на спящего? – уточнил я.
– Да, – не раздумывая, ответил Иван Николаевич.
