Марина Серова - Месть ей к лицу
Мои размышления были прерваны появлением юной особы с большим полиэтиленовым пакетом в руках. Она возникла передо мной настолько внезапно, что я даже не успела сосредоточиться и настроиться на нужную волну.
– Вы к кому? – поинтересовалась она, осматривая меня придирчивым взглядом с головы до ног.
В руках она вертела связку ключей. Шестое чувство подсказало мне, что это Вера, хотя, честно говоря, мысленно я представляла ее себе дамой более солидного возраста. На самом деле ей оказалось, может быть, чуть больше двадцати. Оглядев ее в ответ не менее придирчиво, я решила, что Вера ничего – вполне яркая девушка, только немного, на мой взгляд, вульгарная. Длинные густые волосы – но цвет вызывающе вытравленный; большие, красивые глаза – но слишком сильно обведенные черным карандашом, а цветовая палитра щедро наложенных на веки теней чересчур разнообразна, от перламутрово-розовой до ядовито-зеленой. То же самое можно было сказать и о ее одежде – юбка слишком короткая, сапоги-ботфорты из гардероба бульварной женщины. Странно, а я-то думала, что подобная обувь уже давно не в моде. Куртка, надо отметить, тоже была слишком короткой, и ее желтый цвет вряд ли служил признаком элегантности ее обладательницы.
Я молчала, несмотря на то что прекрасно расслышала заданный мне вопрос. Вера же в этом засомневалась.
– Я вас спрашиваю, вы что, не слышите?
– Значит, вот ты какая, – задумчиво растягивая слова, проговорила я, как бы не обращая внимания на то, о чем меня спрашивают. – К тебе, к кому же еще. Ты ведь Вера?
– Вера, – согласилась она неуверенно, – только я вас не знаю.
– Что, так и будем у порога разговаривать? Может быть, все-таки зайдем, – без лишней скромности предложила я.
Честно говоря, при входе в квартиру я инстинктивно поморщилась, уверенная в том, что сейчас на меня пахнет перегаром. Но ничего подобного не произошло. Облегченно вздохнув, я сняла ботинки и совершенно бесцеремонно прошла в комнату, не дожидаясь приглашения хозяйки.
Комната в квартире была единственной, а потому многофункциональной. Та ее часть, что находилась напротив окна, в небольшой нише, служила спальней – здесь стояла кровать-полуторка, застеленная атласным покрывалом, и висел ночник. Противоположный угол комнаты был чем-то вроде мастерской – там стояла открытая швейная машинка, гладильная доска и широкий стол. По наваленным тут и там кускам и обрезкам различных тканей я поняла, что Вера, видимо, портниха. А в центре комнаты, как в обычной гостиной, находились два небольших кресла с деревянными подлокотниками, маленький журнальный столик и полированный темно-коричневый сервант со стеклянными стеллажами, на которых в изобилии стоял традиционный хрусталь. Обои на стенах когда-то, наверное, были светлыми, но было это давно, теперь же квартира явно нуждалась в ремонте – краска на подоконнике до такой степени облупилась и вспучилась, что он напоминал неравномерно вспаханное поле, припорошенное грязным снегом. Голубой цвет оконных штор на фоне коричневой мебели показался мне абсолютно безвкусным вкраплением в общую гамму. Неужели Вера этого не замечает или, может быть, ей все равно? Островки линолеума, заметные там, где его не покрывал старый выцветший коричнево-желтый палас, тоже были не первой свежести, а как минимум двадцатилетней давности. Да и вообще, грязно-розовый цвет линолеума был настолько неуместен, что…
Поняв наконец, чем заняты мои мысли, я улыбнулась – Гордеев за недолгий период нашего тесного общения успел меня заразить своей болезнью. Я осмотрела интерьер Веркиной комнаты настолько пристрастно, будто его оценка была моей профессиональной задачей. Черт бы побрал этого Гордеева, я же здесь вообще по другому поводу!
Я без приглашения и без лишней скромности уселась в кресло и, закинув ногу на ногу, стала поджидать хозяйку, которая что-то замешкалась в прихожей. Наконец появившись, она молча опустилась в кресло напротив меня и, подвинув к себе пепельницу, закурила тонкие дамские сигареты.
– Меня Таня зовут, – представилась я. – Он тебе обо мне не говорил?
– Кто он? – спросила она ровным голосом, однако я успела заметить, как в глазах у нее промелькнуло тревожное, даже беспомощное выражение.
– Не прикидывайся, ты прекрасно знаешь, что речь идет об Иване. Наверно, все-таки говорил, раз ты так зажалась…
– Ничего я не зажалась, – огрызнулась девица. – Да в чем дело, в конце концов, объяснишь ты или нет?
– А дело в том, что он – мой. Мой, а не твой, понятно?
Рука Веры дрогнула, пальцы разжались, и дымящаяся сигарета упала прямо на коленку. Она даже не ойкнула, медленно подняла ее, задумчиво повертела в руке и, снова сунув в рот, затянулась поглубже. На ее ажурных черных колготках в том месте, куда секунду назад упала тлеющая сигарета, образовалась аккуратная, с ровными краями дырочка. Мне вначале показалось, что я причинила сильную боль этой девушке своими словами, и чувство острой жалости на мгновение вдруг стало преобладающим, но тут же исчезло. Ибо Вера потом посмотрела на меня так, что я почувствовала себя полной дурой. А в следующую секунду она вдруг неожиданно улыбнулась и поглядела на меня с таким сожалением, что мне захотелось спрятаться под кресло. Но сентиментальной и впечатлительной дамой я никогда не была, а уж тем более сейчас, при исполнении «служебных обязанностей». Однако я поняла, что сказала нечто совсем нелепое и неуместное.
– Ну что примолкла? Сидишь улыбаешься, – продолжала я наступать.
Вера отложила окурок в пепельницу, посмотрела куда-то в сторону, а затем снова воззрилась на меня насмешливым взглядом.
– Ты что думаешь, он мне так сильно нужен? – видно было, что девушка чувствует себя уверенно. – Да ради бога, забирай, подумаешь, добро-то – Ванька Балахтин, алкоголик, да еще и престарелый. Я его моложе почти на пятнадцать лет, чего мне за него держаться! А вот ты ему в свои тридцать как раз подходишь по возрасту! – Выдав последнюю фразу, она ехидно хихикнула.
Видимо, Вера посчитала, что «тридцать» – это для меня большое оскорбление, так как в двадцать лет тридцатилетние люди часто кажутся безнадежными стариками. Мне же ее высказывание совсем не показалось оскорбительным, ибо мне примерно столько лет и есть. Хорошо хоть тридцать пять не дала, так что будем считать это комплиментом.
– Не в этом дело! – заключила я. – Просто между нами чувство, а тебя он никогда не любил, – продолжала я гнуть свое, – он мне тысячу раз говорил, что эта сопливая малолетка ему надоела, что ты в постели как бревно и что мозгов у тебя не больше, чем у курицы.
Я чуть не рассмеялась, выдав эту тираду: это надо же было такое придумать.
– Ненавижу! – выдавила она. – Ненавижу его, так и передай ему, слышишь! Не нужен он мне уже давно! Так что забирай этого алкоголика себе, если ты такая дура! Я уже около двух месяцев с Ильей встречаюсь, отличный парень, молодой, я беременна, между прочим, – сказала она и победно посмотрела на меня.
– Беременна? – тихо переспросила я.
– Да, и не от Ваньки, можешь расслабиться. Нет, ну надо же, пришла ко мне закатывать сцены из-за этого прощелыги! Вот смех! Подруга, ты в своем уме?!
Я немного опешила. Так Вера, оказывается, была беременна. Похоже, оскорбления придется оставить при себе, в конце концов, ничего плохого лично мне эта девица не сделала. На мой взгляд, подготовительный этап пора было заканчивать и приступать к этапу основному, а именно к выяснению вопроса о местонахождении Балахтина.
– А ты не врешь? – на всякий случай спросила я и пристально посмотрела на нее.
– Какой смысл мне тебе врать? А он ничего не знает, это и понятно. Мы уже больше месяца не виделись, и слава богу. О беременности я узнала две недели назад, а в это время я уже встречалась с Ильей. А Ванька был просто недоразумением в моей жизни. Я поначалу думала, путевый мужик, а он пьянь подзаборная.
– Значит, говоришь, с Иваном не виделась больше месяца? – уточнила я.
– Да, чуть больше месяца. А почему ты спрашиваешь? Он разве не к тебе ушел? – Она удивленно глянула на меня.
Я неопределенно покачала головой и задала следующий, еще более странный и подозрительный, с точки зрения Веры, в сложившейся ситуации вопрос:
– И ты не знаешь, где он может быть?
Наконец до нее дошло.
– Так он что, не с тобой?
– Я его тоже почти месяц не видела.
– Сволочь! – вдруг выдала Вера. – Хоть бы жене позвонил, если уж про меня совсем забыл и о тебе, смотрю, не думает. Она ведь его разыскивает уже две недели, в полицию заявление об исчезновении написала, я по телевизору объявление о розыске слышала. Я уже сама было начала переживать за него, куда, думаю, мужик запропастился? А он, наверно, живет себе преспокойненько у очередной бабы и попивает…
Выражение Вериного лицо в считаные секунды переменилось. Теперь она смотрела на меня не как на соперницу, а как на союзницу, и в этом не было ничего удивительного. Ведь две женщины могут вести войну не на жизнь, а на смерть за обладание мужчиной, но в тот момент, когда этот мужчина оказывается в опасности (а сейчас Вера уже была уверена, что с Балахтиным что-то случилось), они объединяются, забыв на время о том, насколько сильна была их взаимная неприязнь. Объединяются для того, чтобы спасти от беды и оградить от неприятностей мужчину.
