Полина Дашкова - Точка невозврата
Осенью 1918-го, уже полностью разоблаченный, исключенный из партии, заочно осужденный и приговоренный к расстрелу, Малиновский вернулся из Германии в Россию.
Это его возвращение весьма загадочно. Может, теплые личные отношения с Лениным стали для него гарантией собственной безопасности? Или совесть замучила? Роман Вацлавович был человеком хитрым, осторожным и вряд ли страдал угрызениями совести. О теплых отношениях с Лениным речи уже не шло. Вождь под давлением фактов и общественного мнения признал бывшего своего соратника провокатором и отрекся от него.
Кто же позвал его домой, кто дал гарантии неприкосновенности?
Осенью 1918-го Коба вряд ли мог вообразить масштабы своей будущей власти. Это в тридцатых у него имелась возможность дотянуться до любого человека и документа в любой точке Земного шара. Но в 1918-м Малиновский за границей представлял для него потенциальную опасность. И вполне логично предположить, что именно Коба сделал все от него зависящее, чтобы вернуть «Портного-Икс» в Россию и уничтожить, законно, по приговору Ревтрибунала. «Здравствуй, дружище», – так Коба обращался к Малиновскому в письмах.
«Здравствуй, дружище, я тебя прикрою, только ты все отрицай». Примерно так он мог написать ему или передать через кого-то устно.
В сохранившихся протоколах допросов Роман Вацлавович, как настоящий верный «дружище», упорно отрицает и замалчивает все, что касается его контактов с Кобой: переписку, встречи, зафиксированные документально.
В ноябре по приговору Ревтрибунала Малиновского расстреливают. Вместе с ним расстреливают С.П. Белецкого, который не успел сбежать и смиренно ждал своего часа в тюрьме. Таким образом уважаемый Степан Петрович сумел убедиться, что значит симбиоз спецслужб с экстремистскими группами и как работает удобная универсальная схема, когда спецслужбы сами выращивают монстра, чтобы влиять на правительство.
Факт не то что близкой дружбы, но и просто знакомства Кобы и Малиновского замалчивался советской историографией многие годы. Имя Малиновского было аккуратно изъято из всех собраний сочинений Ленина и прочей партийной литературы. Даже после смерти Сталина идеологически грамотные специалисты предпочитали не упоминать о «нашем русском Августе Бебеле».
Сохранилось сталинское письмецо к Малиновскому из Вены (1913 г.): «Здравствуй, дружище! Я пока сижу в Вене и пишу всякую ерунду...» Это забавно перекликается с известным письмом Ленина Горькому: «Тут у нас один чудесный грузин засел и строчит...»
Речь идет о первом фундаментальном труде товарища Сталина «Марксизм и национальный вопрос».
В конце семидесятых письмо Кобы к Малиновскому обнаружил в закрытых архивах писатель Юрий Трифонов. Мне попадалось несколько ссылок и коротких цитат. Наконец удалось найти полный текст в сборнике Юрия Трифонова «Исчезновение» (М.: Моск.рабочий, 1988).
Не могу удержаться, привожу этот эпистолярный шедевр целиком. Письмо сопровождается официальной справкой начальника Енисейского жандармского управления полковника Бойкова:
«4 января 1914 г. Г. Красноярск. Совершенно секретно.
Представляя при сем агентурные сведения за № 578, имею честь донести Вашему Превосходительству, что автором таковых является гласнонадзорный Туруханского края Иосиф Виссарионов Джугашвили. Адресат таковых член думской фракции с.-д. Роман Вацлавович Малиновский. Меры по недопущению побега Джугашвили мною приняты. В Томск и С.-Петербург сообщено за номерами 13, 14. Полковник Бойков».
«Копия письма, полученного агентурным путем. Адрес на конверте: С.-Петербург, Таврический дворец, Государственная дума. Члену Госуд. думы Роману Вацлавовичу Малиновскому.
От Иосифа Джугашвили.
Конец ноября. Здравствуй, друг. Неловко как-то писать, но приходится. Кажется, никогда не переживал такого ужасного положения. Деньги все вышли, начался какой-то подозрительный кашель в связи с усилившимися морозами (37 градусов мороза), общее состояние болезненное, нет запасов ни хлеба, ни сахару, ни керосина (все деньги ушли на очередные расходы и одеяние с обувью). А без запасов здесь все дорого: хлеб ржаной 4 коп. фунт, керосин 15 коп., мясо 18 коп., сахар 25 коп. Нужно молоко, нужны дрова, но деньги... нет денег, нет богатых родственников или знакомых, мне положительно не к кому обратиться, и я обращаюсь к тебе, да не только к тебе – и к Петровскому, и к Бадаеву.
Моя просьба состоит в том, что если у соц.дем. фракции до сих пор остается «фонд репрессивных», пусть она, фракция, или лучше бюро фракции выдаст мне единственную помощь хотя бы руб. 60. Передай мою просьбу Чхеидзе и скажи, что и его также прошу принять близко к сердцу мою просьбу, прошу его не только как земляка, но главным образом как председателя фракции. Если же нет больше такого фонда, то м.б. вы все сообща выдумаете что-нибудь подходящее. Понимаю, что вам всем, а тебе особенно, никогда нет времени, но черт меня дери, не к кому больше обратиться, а околеть здесь, не написав даже одного письма тебе, не хочется. Дело это надо устроить сегодня же и деньги переслать по телеграфу, потому ждать дальше – значит голодать, а я и так истощен и болен. Мой адрес знаешь: Туруханский край, Енисейская губ., деревня Костино, Иосифу Джугашвили. Далее. Мне пишет Зиновьев, что статьи по «национальному вопросу» выйдут отдельной брошюрой. Ты ничего не знаешь об этом? Дело в том, что если это верно, то следовало бы добавить к статьям одну главу (это я мог бы сделать за несколько дней, если только дадите знать), а затем надеюсь (вправе надеяться), что будет гонорар (в этом злосчастном крае, где нет ничего, кроме рыбы, деньги нужны как воздух). Я надеюсь, что ты в случае чего постоишь за меня и выхлопочешь гонорар... Ну-с, жду от тебя просимого и крепко жму руку, целую, черт меня дери... Привет Стефании, ребятам. Привет Бадаеву, Петровскому, Самойлову, Шагову, Миронову. Нужели мне суждено здесь прозябать 4 года?.. Твой Иосиф.
Только что узнал, что, кажется, в конце августа Бадаевым пересланы для меня в Ворогово (Енисейский уезд) не то 20, не то 25 рублей. Сообщаю, что я их не получил еще и, должно быть, не получу до весны. За все свое пребывание в туруханской ссылке получил всего 44 руб. из-за границы и 25 руб. от Петровского. Больше я ничего не получил. Иосиф».
На копии рукою Трифонова написано: «Это письмо можно долго и сладостно комментировать, но нет места и нет времени, пусть этим займутся другие, когда-нибудь».
Я не могу комментировать. Я почти рыдаю. Мне его жалко. Вопреки всему, что я знаю о нем, мне жалко его. И не потому, что он кашляет и голодает при морозе тридцать семь градусов. Известно, что сибирские морозы пошли ему на пользу, он окреп, вылечился от туберкулеза в этой долгой ссылке. И не голодал он вовсе, деньги ему присылали постоянно Аллилуевы, Зиновьев (ему он тоже писал в Краков: «Я болен. Надо поправляться. Пришлите денег»). Кроме денег он получал посылки с теплой одеждой, бельем, книгами.
Мне жалко его потому, что в этом письме он жалуется, хнычет, клянчит денег, то есть звучит простенькая, вполне человеческая мелодия. Никаких партийных вопросов. Молоко, дрова, хлеб. Чуть-чуть грубоватой иронии. Коба не корчит из себя пламенного борца, верного большевика-ленинца-марксиста-коммуниста. Кажется, они с Романом Вацлавовичем друг перед другом не выпендривались, и отношения между ними были действительно близкие, доверительные.
Впрочем, несмотря на нытье в письмах, жилось Кобе в Туруханском крае не так уж скучно и скверно. Он охотился, рыбачил, пил, пел и плясал на деревенских вечеринках. Сохранились воспоминания местных старожилов:
«Был Иосиф Виссарионович веселым. Как только соберут вечеринку, так и приглашают, и везде он участвовал. Ходит, бывало, по берегу и поет: Уж я золото хороню, хороню, Чисто серебро хорошо, хорошо.
А голос у него хороший. Петра моего учил плясать. Снимет свои сапоги и скажет: ‘‘Ну-ка, Петя, попляши у меня’’».
Пел и плясал наш генералиссимус отменно. Дружил с уголовниками, которые его уважали и величали Оськой Корявым. К этим нехитрым забавам прибавился роман с местной девицей, Лидией Платоновной Перепрыгиной, которой от роду было четырнадцать лет. Она от него сыночка родила, Александра.
В течение трех десятилетий его всевластия мощная машина пропаганды ввинчивала в мозги советских людей образ вождя аскета, скромника, келейника в поношенной полувоенной одежде. С юности по сей день он круглосуточно бдит и жертвует собой во имя торжества марксистсколенинских идей, могущества социалистического государства, благосостояния советского народа, счастья и мира в каждой советской семье.
Утешительную правду о том, что генералиссимус был «настоящим мужиком» и баб и девок употреблял в полное свое удовольствие, дозволялось знать лишь избранным. Подробности этих его побед шепотком смаковали в элитных цековских баньках постсталинские «настоящие мужики».
