Рекс Стаут - Искатель. 1992. Выпуск №6
Я решил не возражать. Гилберт поставил на полку еще несколько банок, вышел, сказав напарнику, что ненадолго отлучится — это было его право, поскольку заведение принадлежало Хейту-старшему, — и уселся рядом со мной на переднем сиденье. До места назначения было всего полмили. Как обычно в субботу, все лучшие места для парковки оказались заняты, по я обогнул здание суда и проехал мимо знака: «ТОЛЬКО ДЛЯ СЛУЖЕБНЫХ МАШИН». Во-первых, теперь я был официальным лицом, а во-вторых, фамилия моего спутника — Хейт. Задняя дверь оказалась открытой. Я вошел первым и направился по длинному коридору к главному входу, где находилась главная лестница. Три двери слева были с железными решетками — за ними когда-то размещалась окружная тюрьма. Оказавшись в большом вестибюле, я свернул направо к лестнице, но, не дойдя до нее, резко остановился и обернулся — Гил устремился обратно в боковой вестибюль. Останавливать его я особого желания не испытывал, но мне хотелось все знать наверняка, поэтому я столь же быстро добрался до этого вестибюля и успел увидеть, как он влетел в какую-то дверь. Когда я добежал до нее, она, естественно, была уже закрыта.
Когда я бежал через приемную, служащий вскочил из-за стола и что-то крикнул мне, но я остановился только в кабинете:
— Какого черта он вытворяет это? Ведь на нашей стороне закон!
Вы еще не встречались с Морли Хейтом, но мы с Лили его видели, поэтому нам было о чем посудачить. По мнению этого служаки, образцовой фигурой шерифа из западных штатов был Уайетт Эрп[15]. Он и старался подражать ему в одежде. Однако теперь, вероятно, было модно носить пистолет на ремне, как носят его полицейские, поэтому он подражал им, хотя знал, что делать этого не следует. Главное же заключалось в том, что от природы он любил драть глотку, а это явно было не в стиле Уайетта Эрпа. Кроме того, он говорил двум людям, которых я знал, что, когда у него возникала какая-нибудь проблема, он всегда спрашивал себя, как бы в подобной ситуации поступил Джон Эдгар Гувер[16]. А в общем, это был столь сумбурный субъект, в котором не смог бы разобраться даже опытный психоаналитик.
Поскольку Хейт знал, что я сделаю, как только получу документы от Джессапа, и поскольку он растолковал сыну, как следует поступить, мое появление не было для него сюрпризом — он даже не стал притворяться, что удивлен. Лишь прищурился, глядя на меня, как, вероятно, по его мнению, прищурился бы его цюбимый герой, и рявкнул:
— Что это вы так долго?
Его сын, который стоял тут же, унаследовал от своего папочки длинную шею, а также высокий рост, что, разумеется, не идеально для шерифа. И все же Хейта избрали на эту должность, а это уже немало, если учесть такой физический недостаток. Правда, Хейт всегда прибегал к одной и той же уловке — расправлял и слегка приподнимал плечи, чтобы они казались шире, а шея — короче. Сейчас он проделал именно это.
В торце его стола стоял простой деревянный стул. На него я и уселся.
— Мистер Вулф решил, что вчера у нас были дела поважнее, — вежливо начал я. — Впервые мне приходится допрашивать подозреваемого в убийстве в присутствии шерифа. Нам нужен стенографист?
— Он нам не нужен. — Хейт открыл ящик стола, порылся в нем и вытащил заявление одного из подозреваемых, которого допрашивал я. Он протянул бумагу мне, и я ее взял. — Полагаю, читать вы умеете?
Отвечать я счел излишним. Заявление было отпечатано на обычном листке в один интервал и с широкими полями:
Тимбербург, Монтана, 28 июля 1968 г.
Я, Гилберт Хейт, проживающий в доме номер 218 по Джефферсон-стрит в Тимбербурге, штат Монтана, заявляю, что в четверг 25 июля 1968 г. с 12.50 до 14.25 находился на автозаправочной станции «Престо» на Мейн-стрит. Время, указываемое в данном заявлении, точное, разница может составить не более пяти минут.
С 14.35 до 16.25 я, не отлучаясь, находился с мисс Бесси Ботон в ее доме номер 360 по Виллоу-стрит, Тимбербург. С 16.40 до 17.05 я, не отлучаясь, был с мистером Хоумером Даудом в его офисе в «Дауд Руфинг Компани», Мейн-стрит, Тимбербург. С 17.20 до 18.00 часов я также безотлучно был с мистером Джимми Негроном на его ферме по разведению цыплят на 27-м шоссе к югу от Тимбербурга.
Гилберт Хейт. Засвидетельствовано: Эффи Т. ДаггерсПод подписями были напечатаны фамилии: все в безупречном порядке.
Разумеется, папенька ожидал, что я начну расспрашивать его сыночка, надеясь откопать уязвимое место в алиби, либо перейду непосредственно к его отношениям с Алмой Грив и контактам с Филипом Броделлом, поэтому следовало предпринять что-то необычное. Выбор был не так уж и богат. Я осторожно сложил документ, убрал его в карман, посмотрел, прищурившись, на Хейта, и сказал так, как сказал бы Уайетт Эрп:
— Судя по бумажке, с ним вроде бы все в порядке, хоть его алиби и подлежит проверке, а вот как насчет вас? Где были вы в четверг двадцать пятого июля с четырнадцати до восемнадцати часов?
Реакция превзошла даже мои ожидания. Рука Хейта потянулась к ремню, и я подумал было, что он и впрямь вытащит пистолет. Глаза у него полезли на лоб, и он заревел, словно бык, которого клеймят раскаленным железом:
— Проклятый нью-йоркский выскочка!
При этих словах он дернулся и начал вставать из-за стола, но, право, не знаю, как быстро, ибо я уже выходил из дверей его кабинета. Миновав приемную, я пересек вестибюль и сел в машину.
Поскольку однажды я уже побывал в том доме на Уиллоу-стрит, мне даже не понадобилось ни у кого спрашивать, где он находится. Это был аккуратный беленький одноэтажный коттеджик с узкой бетонной дорожкой, ведущей к трем ступенькам крытого крылечка. В тот раз я в дом не входил — мисс Ботон сказала мне всего несколько слов через сетчатую дверь, но теперь она ее распахнула, и я вошел. Очевидно, она тоже ожидала моего визита, хоть и не сказала этого. Проведя меня в аккуратную комнатку с двумя окнами, где одна стена чуть ли не до потолка была заставлена полками с книгами, она сказала, что мне следовало бы позвонить, поскольку уик-энды она частенько проводит на ранчо своего брата. Прежде чем усесться в самое большое кресло из трех, находящихся в комнате, ей пришлось убрать с него рамочку с начатой вышивкой. Вероятно, Томас Джефферсон[17], украшавший спинку моего кресла, тоже сошел с этой рамки.
— Гилберт Хейт два года занимался у меня предметом, имевшим отношение к политике, — сказала она. — Тридцать восемь лет назад, когда я только начинала учительствовать, этот предмет называли историей.
Я одарил ее сердечной улыбкой. Очевидно, проблема налаживания контакта отпадала, и я только спросил, желает ли она посмотреть мои документы от окружного прокурора.
Она покачала головой. Солнечный свет, отразившись от толстых стекол ее очков в золотой оправе, которые были слишком велики для ее круглого лица, брызнул мне в глаза ослепительными искрами.
— Его видел Гилберт, — ответила она. — Он только что сообщил об этом по телефону. Поймите меня правильно: когда вы явились в прошлый раз, говорить с вами мне было не совсем удобно. Тогда я ничего о вас не знала. Теперь — другое дело. Некоторые критикуют Тома Джессапа за то, что он привлек к расследованию людей со стороны, я же считаю подобные оценки неумными. Лично я этот шаг одобряю. Том хороший мальчик, он учился у меня в сорок третьем, в военный год. Мы все — граждане нашей великой страны и уважаем нашу Конституцию. Что вы хотите узнать?
— Немного, — ответил я. — Вам, вероятно, известно, что, если совершается какое-либо преступление — убийство, например, — людям, на которых падает подозрение, задают вопросы, а их ответы должны быть подвергнуты проверке. Гилберт Хейт утверждает, будто недели две назад он провел у вас несколько часов. Он, разумеется, был здесь, верно?
— Да. Он пришел примерно в половине третьего, а ушел около половины пятого.
— Какой это был день недели?
— Четверг. Четверг, двадцать пятого июля.
— Вы уверены, что это было именно в тот день?
Ее губы раскрылись, показав два ряда ровных белых зубов. Я бы не назвал это улыбкой, но она, очевидно, считала иначе.
— Полагаю, — сказала мисс Ботон, — на всем белом свете не найдется человека, который ответил бы на такое количество вопросов, на какое ответила я за последние тридцать восемь лет работы. Уже знаешь, каких ожидать вопросов, поэтому я решила, что будет лучше обо всем рассказать самой. Услышав на другой день о том, что этого человека убили, я сказала себе: «Теперь Гилберту не придется вымазывать его дегтем и вываливать в перьях».
— О-о, — протянул я.
Она кивнула, и мне в глаза снова полетели искры.
— Вам, вероятно, захочется узнать, почему в тот день он провел здесь целых два часа. Именно столько мне понадобилось, чтобы убедить его. Не скажу, что я заменила ему мать — мальчику было четыре года, когда умерла его мать, — эта роль не для меня, ибо я вся в своей работе. Но я не хвастаюсь, когда говорю, что Гилберт — не единственный мальчик, который обращался ко мне за советом. Он рассказал мне все — о девушке, на которой хотел жениться, и о том мужчине. Когда Гил появился здесь в тот день, он был очень возбужден, потому что вновь приехал этот мужчина, Броделл, и Гилберт решил, что должен непременно что-то предпринять, но не знал, что именно. Он сразу же попросил меня посоветовать, как заставить этого мужчину жениться на опозоренной им девушке.
