Барбара Фришмут - Пора созревания
Она впитывала мои слова как губка, однако мину сохраняла скептическую.
— Но мои бедра…
— Главная заповедь: не нарушать законы природы! Тощая корова — все равно не газель. Единственное, чего ты добьешься, — это морщины, для которых пока слишком юна.
Наконец-то ее лицо прояснилось:
— Но Пат говорит…
Я собрала всю наличную строгость:
— У Пат ни спереди, ни сзади и намека нет на то, что она женщина. Если бы она не носила длинные волосы…
Августа порывисто обняла меня:
— Разреши составить тебе компанию? — Взгляд устремился в корзину, благоухающую ароматом свежего хлеба.
Я освободилась из невозможно женственного объятия.
— Могу предложить чай, кофе нет, — категорично заявила я, почему-то сделав ударение в слове «кофе» на первом слоге, как это принято среди немцев, вместо того чтобы акцентировать долгое «э» по-австрийски.
— А молоко найдется?
Книги Самур-оглы и антология со стихами Незими по-прежнему лежали на столе. Естественно, Августа сунула в них нос.
— Да ты читаешь по-турецки! — восхитилась она в гостиной, что я на кухне проигнорировала.
Когда мы уселись завтракать, она поинтересовалась, насколько полезны брошюры:
— Какая досада, что мы с Пат не владеем турецким языком! И вообще…
Я не стала углубляться в тему. Мне было очевидно, что ее «вообще» к Самур-оглы не относится. Поскольку Августа сосредоточенно жевала, возникла пауза, и я воспользовалась случаем, чтобы взглянуть в окно. У ворот стояла Пат в спортивном одеянии и смотрела в сторону дома. Видеть меня она не могла, точно. Пат явно что-то обдумывала, и я догадываюсь, что именно, потом она потрясла головой и затрусила под гору. Я едва сдержала вздох облегчения.
Августа, сидевшая к окну спиной, прожевала и приступила к объяснениям:
— Конечно, Пат добилась большего, чем я. Профессорское звание ее подхлестывает. Когда она чует след, ее выносливости позавидует любая ищейка.
Августа взялась самокритично припоминать все, чего ей недостает. Я расценила это как прелюдию к перечислению того, в чем у нее избыток. Основную часть долго ждать не пришлось.
— Я согласна, экспедиция — чрезвычайно важный источник информации, это принятая в мировой науке практика, но все же географическая локализация не всегда ведет к определению культурно-исторических предпосылок.
«Ага, сейчас она коснется переписки».
— При всей женской солидарности у меня и Пат разные мотивы в этом деле.
Я кивнула, чтобы ее подбодрить.
— Меня интересует не вообще историзм, а конкретно Вендлгард. Рискну утверждать, в ней для нас проступают черты великой богини.
Тут она, кажется, хватила через край.
— Я имею в виду мифическую Вендлгард. Разве не ты говорила про «образ цветочной луковицы»?
Невольно взглянув на Iris elegantissima, я чуть со стула не упала. Он рос! Невооруженным взглядом можно было заметить, что зазеленел второй ятаганчик. Мое возбуждение не ускользнуло от Августы.
— В чем дело?
Я поспешила ее заверить, что к ней это не относится, мол, внезапно вспомнила о назначенной встрече. Абсолютно вылетело из головы.
Но Августа не унималась. Она вцепилась в мой клубень, как… Я бы сказала — бульдог, как бы ни напрашивалось сравнение со свиньей, натасканной на трюфели.
— Я давно думаю про ирис. Твоя версия определенно указывает на богиню растений, если не на праформу Госпожи всех животных. Изгнанница, жертва агрессии высших сил, присутствует в мифах всех без исключения народов. И то, что она поселилась у черта на куличках, лишнее тому подтверждение.
Что-то не помню, упоминала ли при Августе Iris elegantissima.
— Извини, я грубо отозвалась о твоем великолепном, манящем туристов крае, но для VIII века такое определение справедливо, согласись. И принимая во внимание образ ириса, можно проследить путь Вендлгард через Балканы в Среднюю Европу. То есть образуется цепь доказательств, которые, впрочем, нужно снабдить научным аппаратом.
У меня в голове образовалась каша.
— Погоди, в твоих рассуждениях есть определенная логика. Но тогда получается: при упоминании известных нам Вендлгард речь идет о богинях, которых свергли новые боги. Например, о трех Бетт: Эмбет, Вилбет и Борбет?
— Ну да! Они стали потом святой Маргаритой, святой Катариной и святой Барбарой.
— Маргарита — с червяком, Катарина — с колесом, Барбара — с башней, — процитировала я стишок, помогавший мне в детстве правильно распределять атрибуты этих барышень.[24]
— Неплохо бы узнать, как умерли обе Вендлгард — реальная и мифическая. И найти изображение мифической. Святых украшают орудиями их пыток.
Подобная мысль не приходила мне в голову:
— Орудия пыток?
— Я уж молчу про святую Катарину. Возьмем святую Лючию, приносящую свет. При жизни она носила имя Джина Лючина и была настолько целомудренной, что, когда поклонник похвалил ее глаза, она вырезала их из орбит и послала ему на подносе, попросив больше не беспокоить. Оскорбленный в лучших чувствах поклонник попробовал упечь ее в дом терпимости, но силою Святого Духа она вдруг стала такой тяжелой, что никто не смог сдвинуть ее с места. Мало того, ни костер, ни кипящее масло не причинили ей вреда. Даже с кинжалом в горле она протянула достаточно долго для того, чтобы принять святое причастие. Впрочем, исследователи полагают, что этим экзекуциям подвергали не деву, а статую при разграблении храма Святой Лючии. Ведь намек весьма прозрачный: она стала такой тяжелой, что никто сдвинуть не мог, то есть окаменела, превратилась в статую.
Я невольно подумала о Незими. Сведения достоверные: кожу содрали с поэта, а не с какого-то истукана.
— Кстати, Лючию почитают как помогающую при глазных болезнях. Святую, лишившую себя зрения. Джина Лючина, профессиональная окулистка, достойна уважения в гораздо большей степени, ты не находишь? А еще святая Лючия исцелила молитвой собственную мать от кровотечения. Но и тут напрашивается предположение, что мать выздоровела, потому что молилась другой богине, покровительствующей всему, связанному с родами и женскими болезнями. И так далее, и тому подобное. Понимаешь, о чем я?
Я кивнула.
— Но чтобы принять твой способ анализа, нужно много знать о жизни и смерти Вендлгард. Изучить происхождение самого имени.
Августа пытливо взглянула на меня:
— И ты изучила?
Я предприняла попытку увернуться от прямого ответа:
— Вообще-то нет.
— И все-таки?
Я угрюмо призналась, что смотрела словарь Гримм, том 28.
— И что?
Я забубнила про «луб», «лестницу», «листопад», «лилию»…
Августа мгновенно почуяла, куда ветер дует.
— Вот! Еще одно подтверждение образа луковицы!
Тут в дверь позвонили, и я, втайне желая закончить завтрак, с удовольствием позволила Августе, благо вызвалась, впустить посетителя.
Августа привела пастора. Щеки у нее полыхали лилово-розовым оттенком. Я налила чашку чая для пастора и предложила свежего орехового хлеба. Но священник отказался, мол, он уже позавтракал, а зашел лишь потому, что в старинной рукописи, хранящейся в церкви, обнаружил упоминание о некой Вендлгард, погибшей страшным образом. Но, к сожалению, нельзя с уверенностью установить, наша ли это Вендлгард или другая, жившая позже.
Августа сразу смекнула: находка — шанс всей ее жизни.
— Вы не позволите мне взглянуть на документ?
Пастор почему-то замешкался с ответом, тогда Августа запела:
— Вы не представляете, насколько это для меня важно! Я буду очень аккуратной. Когда я проходила курс обучения в Оксфордской библиотеке…
Похоже, она нарочно запнулась, надеясь произвести на пастора, который был приверженцем французского образования, но имел определенное представление о мире гуманитарных наук, достойное впечатление.
И ее рейтинг пошел вверх.
— Если вам это действительно так важно, я готов в любое время показать рукопись, — сказал пастор, который в свое время написал внушительную диссертацию на тему экзорцизма и не желал делать секрета из своих открытий. — Но вам нужно прийти в храм: я не вправе выносить документы такого рода.
— Конечно, с удовольствием!
Августа явно наслаждалась удачной охотой: двух зайцев убила одним выстрелом. Теперь она и о Вендлгард узнает побольше, и с молодым человеком побудет наедине.
Пастор присел к столу, подержал брошюры Самур-оглы, пролистал их, качая головой.
— Надо и это уметь. — Он вздохнул, намазал маслом кусок хлеба и с аппетитом скушал.
Августа ни с того ни с сего сообразила, что одета в спортивный костюм и выглядит не столь привлекательно, как хотелось бы, да и лицо голое, то есть без макияжа. Она слегка пригладила волосы и быстро переспросила пастора:
— Так я зайду сегодня после обеда?
