Арам Тер-Газарян - Изгнание в Индию
– Вот она! Правее! – кричали с вышек.
– Поверни фонарь, олух!
– Нашел!
– Готовы?!
– Нас подождите! – Анна увидела, как два санитара бежали с ружьями наперевес к стене.
Ей стало интересно настолько, что она, позабыв об осторожности, приподнялась на кровати на секунду, но этого было достаточно для того, чтобы заметить нескольких санитаров, сидевших на толстой стене, держа наготове ружья.
Анна продолжала вслушиваться в происходящее. Но вокруг снова воцарилась абсолютная тишина, лишь прерываемая стонами из пропасти.
Что-то еле коснулось ее одеяла. Анна сначала подумала, что это ей показалось, но все же, посмотрев на одеяло, увидела маленький белый комок. Она повернулась на бок, чтобы незаметно взять его. Сделав это, и чуть было не уронив комок на пол, она взяла его двумя пальцами – это была бумага. Пролежав так не меньше получаса, она снова легла на спину.
Стоны из пропасти не умолкали. И в какой-то момент они вдруг снова переросли в визги, и женщины, которые, как и Анна, не спали, разбуженные своей сошедшей с ума подругой по несчастью, услышали рев тигра. Со стен началась стрельба.
– Вот он! – кричали охранники санитары.
– Чья очередь?
– Джерри, давай!
Хлопки выстрелов на мгновения заглушали рев раненного животного.
Сначала, завороженная происходящим, Анна даже не подумала воспользоваться моментом, и только под конец, когда охота почти прекратилась, сообразила, что звук выстрелов может заглушить шуршание разворачиваемого листка.
Два последних выстрела не были упущены ею – она незаметно развернула записку и даже умудрилась просунуть ее себе под спину. Охота закончилась.
Охранники, вооружившись до зубов, отправились в ущелье за тигром, пока его не разорвали на мелкие кусочки грифы и водяные крысы, а санитары вернулись в свою будку, которая стояла вплотную к их корпусу.
Через час женщины, потрясенные событиями ночи, стали проваливаться в сон. То в одном, то в другом конце корпуса стал слышаться храп старушек или просто сопение.
Луна светила в узкие окна, расположенные почти под самой крышей, но этого было достаточно для того, чтобы отраженный от белых стен свет позволил прочитать записку.
Анна, боясь привлечь к себе внимание малейшим неосторожным движением и удостоверившись, что соседка спит к ней спиной, достала бумажку.
«Ты чья-то дочь, сестра, жена? За что тебя? Напиши ответ левой рукой. Карандаш спрятан за четвертой доской снизу в третьей кабинке уборной. Записку спрячь там же. Имя не называй», – было написано корявым почерком.
Для Анны стало очевидным то, о чем она уже давно догадывалась – в «доме ужасов» держат жен, сестер и дочерей, людей, которые не захотели покориться банде Кларка.
Она спрятала бумажку в белье и еще долго лежала с открытыми глазами. Она слышала, как охранники с санитарами долго обсуждали во дворе привезенного тигра. И только под утро усталость взяла свое, и она уснула.
Проснувшись рано утром, она отправилась в уборную. Сделав все в точности, как было сказано в записке, она как можно убористее коротко написала: «Хотел убить муж. Наследство». На следующий день там же был ответ: «Откуда?».
Глава 7 Прыжок в пропасть
Эта переписка длилась почти пять лет. Анна так и не смогла найти свою собеседницу. Первые месяцы ей было интересно узнать, кто же предложил ей дружбу. Но к концу года пребывания у нее появилась еще одна собеседница. А к концу четвертого их было сорок восемь.
Записки передавались только через уборную. У каждой из новых подруг Анны, а потом и у нее самой появился свой собственный «почтовый ящик» – пространство за доской в одной из кабинок. Всего кабинок было тридцать три. Ее доска была самая нижняя, в двадцать шестой кабинке.
«Это самая могущественная банда. Она во всех странах. Спрятаться почти невозможно. В королевстве от нее не спастись. Хотят захватить власть в мире. Здесь – из Австралии, Африки, Мексики, Борнео, Америки, Франции, Англии… Мы наказаны за строптивость. Назови, пожалуйста, фамилии обидчиков».
Она дописала записку новенькой – женщине средних лет, попавшей сюда около года назад.
По подсчетам Анны больше половины женщин состояли в этой тайной переписке. Сотрудничавших с санитарами, любовниц Мейсона, совсем юных и старух среди переписывавшихся не было.
Иногда по глазам можно было определить, состоит ли женщина в переписке. Иногда Анна находила в кровати, неизвестно откуда взявшийся листок бумаги или карандаш – кто-то из пленниц сумел договориться с любовницами Мейсона, чтобы те приносили из врачебного корпуса все необходимое для переписки.
Взятая под ее покровительство новенькая оказалась из Англии. Ее прислали сюда из-за того, что муж отказался вступить в тайное сообщество. Его сожгли живьем на ее глазах. Кто бы мог подумать, но все происходило в особняке в самом центре Лондона.
Анна прекрасно осознавала, что ей вряд ли удастся выбраться из этой западни, но через два года после того, как она прибыла сюда, для того, чтобы не сломаться, стала собирать имена «врагов», как она называла обидчиков женщин. Имена она заучивала наизусть, и к концу четвертого года пребывания ее список насчитывал две тысячи одного злодея.
Чтобы ее ни в чем не заподозрили, она, как и большинство женщин, дни напролет сидела, крепко стиснув зубы. Когда же к ним заходил Мейсон, начинала слегка раскачиваться и мычать себе под нос детскую мелодию.
Несмотря на тишину, тихой жизнь в больнице назвать было нельзя. У женщин постоянно случались нервные срывы. Раз в три-четыре месяца, кто-то кончал жизнь самоубийством. Примерно раз в два месяца поступала еще одна новенькая.
Все, кто содержался в этой тюрьме, в своей прошлой жизни были очень богаты. Мужья или родственники этих женщин обладали огромной властью, но не захотели идти на поводу у банды, одним из членов которой был ее бывший муж. Анна понимала, что ни он, ни Кларк, ни Ева, не имели отношения к заправилам этой организации. Когда она представляла возможности, которые имеют эти бандиты, ей становилось жутко.
Она перечитала свою записку, и аккуратно, чтобы не скрипнуть доской – в уборной всегда дежурил один санитар – вложила ее в щель.
Через день пришел ответ.
«Джордж Кларк, Дэвид Сколфилд, Ева Лансер, Джон Волковиц, Николас Дуайт. По степени значимости. Живут в Лондоне».
Анну охватило такое волнение, что она, забыв о предосторожности, правой рукой написала короткий ответ.
«Нет слов! Сколфилд – мой бывший муж. Это – та же банда!».
Вечером того же дня, когда пробил отбой, два санитара стащили ее с кровати и за ноги поволокли во двор. Зная, что нельзя сопротивляться, иначе можно получить несколько страшных ударов дубинками, Анна в ужасе смотрела на спины санитаров, тащивших ее по пыльному двору, к врачебному корпусу. Дотащив ее до крыльца, они отпустили ее ноги.
– Вставай, – приказал один из них. – Будем выбивать из тебя пыль.
Второй в это время взял в руку большую бамбуковую метелку для выбивания пыли и, не дождавшись, пока она поднимется, стал изо всех сил хлестать ее по платью. Это не было больно – скорее страшно. Закончив, санитары повели ее в кабинет доктора Мейсона.
Тот сидел в новом кожаном кресле.
Увидев ее, он приветливо улыбнулся.
– Ну, вот! Мы снова можем поговорить, миссис Эштон, – радостно сказал он. – Как вам у нас?
Анна вежливо кивнула.
Мейсон на секунду задумался, что бы это значило, и продолжил.
– Ну, и прекрасно. Вижу, моя методика работает прекрасно на всех, ну, почти на всех пациентках. Хотя, – он внимательно посмотрел на нее, – мне говорили, что вы – сильная женщина с редким по стойкости характером.
Он закинул ногу на ногу.
– Такие места, миссис Эштон, ломают всех. И быстро! А трудотерапия облагораживает! – закончил свою мысль Мэйсон.
Он полез в ящик и достал оттуда конверт.
– Вот! – он швырнул конверт на стол. – То, что вы обязаны прочитать. От вашей матери.
Анна неуверенно потянулась за конвертом.
– Не бойтесь, это ваше, – сказал Мейсон.
Она взяла конверт, сорвала с него печать, и прочитала.
«Ублюдок», – было написано рукой Евы.
Анна только горько усмехнулась.
– Позволите оставить себе этот листок? – спросила она.
– Пожалуйста-пожалуйста, – радушно ответил Мейсон. – Только в правилах четко указано, что никаких записок и литературы больным хранить нельзя.
Он встал, обошел стол, выхватил письмо из ее рук, и быстро вышел из кабинета.
Вошли санитары. Они вывели ее на улицу и довели до корпуса.
«Это странно, но он – первый человек, с которым я поговорила за четыре года, – думала она. – Четыре года молчания! А что стало с моим голосом! Этот сипящий, хрипящий поток! Я же хорошо пела!»
