Алоиз Качановский - Три трупа и фиолетовый кот, или роскошный денек
— Что с вами? — спрашивает Гильдегарда с неприкрытой заботой в голосе.
Мне удается добрести до стола. Падаю в кресло. Прячу револьвер в ящик.
— Может быть, воды? — тревожится Гильдегарда.
— Не нужно, сейчас все пройдет, — говорю я.
Внутренне успокаиваю сам себя, как успокаивает мать испуганного ребенка, что в конце концов ничего сверхъестественного не произошло. Разумеется, сверхъестественного в рамках кошмара. Принимая как объективную реальность существование самого кошмара, факт вполне обычный. Если ОН преследует меня дома, на улице и в струях ливня на тротуаре перед «Селектом», почему бы ему не оказаться и в сейфе? Я мог бы это даже предвидеть заранее, не так ли? Напрасно я так испугался и уж совершенно не из-за чего расстраиваться теперь. Да и стоит ли сопротивляться и переживать, когда конец совершенно ясен?
— Я скверно себя почувствовал, но уже все прошло, — заявляю я громогласно. — Сейчас вернется Пумс в роли пса-спасителя с горы Святого Бернарда и спасет меня окончательно.
— В роли кого? — спрашивает Гильдегарда.
— В роли пса-бернардинца с фляжкой водки на ошейнике, — разъясняю я. — Глоток спасительного напитка пригодится и вам.
— Вы правы, я просто потрясена происходившим. До этого мне еще никогда не приходилось бить кого-нибудь молотком, и это произвело на меня большое впечатление;
— Когда-нибудь все проходится делать впервые, — заявляю я философски. — Нужно признать, что у вас есть сила удара. Сразу видно пианистку.
— Да, руки у меня сильные. Я очень рада, что могла помочь вам выбраться из этого затруднительного положения.
— Но ведь вы пришли ко мне не для этого? Как это собственно произошло? Какие боги прислали вас в самую необходимую минуту?
— У меня есть к вам дело. Я хотела бы обратиться к вам как к адвокату и просить вас о помощи.
— Я ваш должник до конца жизни, — торжественно заявляю я. — Вы хотите кого-нибудь преследовать по суду?
— Нет, речь идет скорее о защите, — произносит Гильдегарда и умолкает.
— О защите? Кого? В чем его обвиняют? Что ему грозит?
— Самое страшное, — говорит Гильдегарда и начинает шмыгать носом. — До сих пор я скрывала его в своей квартире, но он все время выскальзывает оттуда. Если его кто-нибудь встретит, ему конец! Люди таких вещей не прощают.
— Не прощают чего? — спрашиваю я, ничего не понимая.
— Безобразного внешнего вида, — говорит Гильдегарда и вытирает грязным платочком первые прорезавшиеся слезы. — Он действительно выглядит ужасно. Но разве он должен погибнуть из-за этого? Для меня он самый прекрасный.
— Это, этот… ваш друг? — спрашиваю я неуверенно. — В чем заключается его уродство? О чем вообще идет речь?
— Он облысел, — с трудом выдавливает из себя Гильдегарда, закрывает глаза платочком и застывает в неподвижности в знак того, что она уже все сказала и теперь ожидает моего приговора.
— Сейчас, сейчас. Как это: облысел?
— Он болел и облысел. Сейчас ой совершенно лысый.
— Ну хорошо, облысел, — продолжаю я. — Но что здесь плохого? Со многими это случается даже и без болезни. Почему это должно быть таким несчастьем? И в чем тут опасность?
— Если бы вы его увидели, вы бы все поняли, — говорит Гильдегарда. — О, я знаю, вы бы его не обидели, вы человек благородный, поэтому я и обращаюсь к вам. Ну, а если его увидит кто-нибудь из соседей или привратник, или какой-нибудь прохожий… он ведь убегает и на улицу, бродит там вечерами. Я никак не могу убедить его, чтобы он сидел дома.
— А сейчас… он в вашей квартире? — спрашиваю я, не зная уже, что и думать об этом странном деле и как вести дальше эту полубезумную беседу.
— Его нет! — восклицает Гильдегарда в отчаяньи. — Я не знаю, где он находится, жив ли еще, ничего не знаю!
— Когда он исчез? — спрашиваю я.
— Я не заметила. Он всегда выскальзывает, как тень. Если бы я увидела, что он выходит, я бы удержала его.
— А что, вы не могли запереть двери на ключ?
— Это не поможет, — произносит Гильдегарда с горькой улыбкой. — Он проскользнет в самое крохотное отверстие. Пару дней назад выбрался через форточку.
— Через форточку? Да что он, акробат?
— Да, он очень ловкий, — признает Гильдегарда с ноткой гордости в голосе. — Я вас умоляю, — она складывает ладони в мольбе, — станьте его защитником, чтобы мне не приходилось дрожать за него, не могу же я вечно скрывать его от всех. Объясните людям, что он совершенно безвредный, добрый, ласковый…
— Сделаю все, что смогу, — обещаю я, — но я должен сначала с ним познакомиться.
— Конечно, конечно, я приведу его к вам сразу же, как только он вернется.
— А вы уверены, что он возвратится?
— Если он еще жив, вернется обязательно. Он всегда возвращается. Да он и не уходит далеко.
— Он ушел сегодня утром?
— Нет, еще вчера перед ужином. Я приготовила овсянку, но его уже не было. Почти всю ночь я просидела на лестнице, высматривая его, но так и не дождалась. Сегодня с утра на ногах, обошла все закоулки, искала его в погребе, на крыше…
Гильдегарда замолкает, потому что я в эту секунду вскакиваю с кресла и начинаю совершать вокруг письменного стола нечто, напоминающее победный танец индейцев. После чего хватаю обеими руками косматую голову Гильдегарды и запечатлеваю поцелуй на ее лбу. Гильдегарда так поражена, что даже не протестует. Смотрит на меня с испугом и надеждой одновременно. Немного успокаиваюсь и спрашиваю:
— Вы хотели бы увидеть его, не так ли?
— Вы поможете мне найти его? Какой вы милый! Я знала, к кому обратиться! — восклицает она обрадованно.
— О, вы действительно знали! Фирма не подводит никогда! Мы находим любую пропажу в течение пяти минут. Без долгих поисков. Без лишних затрат. Без промедления. Немедленно!
Приближаюсь к сейфу, открываю дверцу. Из глубины стальной коробки огромным прыжком прямо на колени Гильдегарды вылетает фиолетовое чудовище.
— Серафинчик! Злое дитя! — вскрикивает Гильдегарда и прижимает к груди чудовище, издающее пронзительные звуки, нечто среднее между писком и скрежетом. Я знаю этот голос!!! Это его я услышал впервые на лестнице подъезда, когда чудовище убегало от меня вверх. А второй раз оно пищало у моей постели, скаля на меня свои дьявольские клыки.
Смотрю теперь на него уже без страха, хотя не могу сказать, что без отвращения. Действительно — он кошмарен. Лысый и фиолетовый, а точнее — гнилофиолетовый. Омерзительный. Гильдегарда раз за разом целует сморщенный нос, складчатую кожу на шее, лапы.
— Это кот, правда? — уточняю я.
— Сиамский, безумно породистый, — объясняет Гильдегарда. — Что же, если он облысел. Я давала ему витамины, смазывала этой фиолетовой мазью, ничего не помогало. Какая-то редкая болезнь. С тех пор, как с ним это произошло, я старалась не выпускать его из дому. Боюсь, что мальчишки забьют его камнями. Кроме него у меня нет никого на свете.
С этими словами Гильдегарда прижимает свое сокровище к груди так энергично, что чудище издает жуткий визг.
— Ну тихо, тихо, Серафинчик, — успокаивает его Гильдегарда, но Серафин не перестает жаловаться на жизнь мяуканьем с чисто потусторонним звучанием.
— Что ты плачешь, я придавила тебя? — беспокоится Гильдегарда и осматривает лысое тельце со всех сторон.
— Вот посмотрите, — подзывает она меня и ставит кота на письменный стол. Пальцем показывает какое-то местечко на голубой коже. Наклоняюсь и с отвращением всматриваюсь в эту мерзость. Действительно, на коже сбоку виден продолговатый след, последствие удара или ожога.
— Видите? Кто-то его поцарапал. Бедный Серафин, наверное, в него что-то бросили. Он страшно испугался, он такой впечатлительный.
Лично я думаю, что перепугался скорее всего тот, кто бросил в кота что-то. Но я молчу. Впрочем, действительно, выглядит он плоховато. Когда Гильдегарда выпускает его из рук, кот не убегает, он неуверенно движется по столу на подгибающихся лапах.
— Да он нездоров! — выкрикивает Гильдегарда и хватает его со стола обратно на колени. Прикладывает ухо к голому брюшку и произносит встревоженно:
— Сердце. У него всегда было слабое сердце. Ему вредны переживания. Видно, он нервничал, когда вы закрыли его в сейфе.
— Начнем с того, что я не могу понять, как он попал в сейф, — рассуждаю я вслух. — Наверняка, лишь после того, как Пумс под угрозой револьвера открыла замок. Не раньше. Но когда именно?
— А почему не раньше? Разве вы не открывали сейф со вчерашнего дня?
— Никто не открывал его уже шесть лет. Сейф стоит закрытый с того времени, как умер мой отец. Я давно уже видел одну и ту же паутину, соединяющую дверцу сейфа и его верх. Только теперь Пумс оборвала ее. Кот, очевидно, вскочил в сейф в тот момент, когда пришелец в маске убегал отсюда, и никто из нас не смотрел в сторону сейфа. Но как он проник в канцелярию?
![Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]](/uploads/posts/books/148319/148319.jpg)
