Пабло де Сантис - Язык ада
– Ты даже не знаешь, зачем ты их убивал?!
– Меня это не интересовало. Работа закончилась. Я вам клянусь, что закончилась.
– Я не понимаю нелюбопытных людей. – Комиссар поднял булаву. – Я конфискую оружие преступления, и чтобы я больше тебя не видел на пляже. Подумай об этом как следует, я вообще не хочу тебя видеть – нигде. Есть какие-то новости, когда открывают музей?
Луго отрицательно покачал головой.
– Директор говорит, что нет фондов. Сначала надо отремонтировать крышу и сломанные трубы…
Комиссар повернулся к нему спиной.
– Когда-нибудь мы придем сюда на экскурсию с гидом, – сказал он мне.
Слегка успокоившись, он пошел к двери. Луго быстро закрыл за нами дверь, как будто боялся, что комиссар может вернуться.
Мы пошли по берегу. Я боялся, что у комиссара были другие планы, и наша прогулка еще не закончилась. Но он шел за мной, не предлагая изменить маршрут.
– Вы его не арестуете?
– Нет, это несчастный бедняк.
– А для чего пожарным понадобилось, чтобы он убивал животных?
– На самой окраине Сфинкса есть пара улиц, считающихся как бы свободной территорией. Притоны, где играют в рулетку и в карты, и ранчо, где три или четыре женщины, живущие здесь несколько лет, принимают водителей грузовиков или портовых рабочих.
Десять дней назад одного убили в пьяной драке или, может, сводили счеты; хозяин одного из заведений, сам пьяный в сосиску, оттащил тело в воду. Но забыл, что нельзя оставлять тела возле берега – оно всплывет и вернется. Потом, когда этот человек протрезвел, он попросил пожарных урегулировать вопрос. Когда мертвец всплыл, пожарные завернули его в тюк парусины и вывезли в море, подальше. Но еще раньше они запустили слух об эпидемии, чтобы никто ничего не заподозрил, если вдруг кто-нибудь видел, как они выходят в море. Они уже проворачивали подобное пять лет назад, еще до моего приезда, и тогда все сошло им с рук. Сейчас они повторили свой старый трюк.
Было холодно, изо рта у Гимара шел пар. Мы подошли к дороге, сворачивающей прочь от моря.
– Вы сами-то верите, что все закончилось? – спросил он меня.
– Насчет тюленей?
– Насчет самоубийств.
– Да. Больше никто не знает язык, за исключением Зуньиги, но он сейчас под присмотром врачей.
Гимар протянул мне руку. Я простился с ним с облегчением.
– Завтра вы все уедете. Судья разрешил. Судью не интересует, что происходит здесь, в Сфинксе. Единственное, что он хочет, – поскорее забыть обо всех неприятностях.
Комиссар ушел. Я слышал его удаляющийся голос; не знаю, пел ли он или разговаривал сам с собой.
XXX
Когда я вошел в отель, консьерж снимал с доски объявлений информацию о нашем конгрессе, заменяя ее цветными брошюрами о встрече исполнительного комитета нефтяной компании. Кун наблюдал за его работой с видом свидетеля грабежа.
Он не спросил меня о комиссаре. Он был весь во власти своих мыслей.
– Мы собирались опубликовать все доклады конгресса, но теперь ничего не получится, – сказал он.
– Почему?
– Половина выступлений не состоялась. Мы только и говорили, что об этих смертях, и почти не говорили о переводах.
– Напротив, – сказал я. – Все, что случилось, связано с переводом.
Он ни о чем не спросил меня. Он не хотел никаких объяснений.
– Завтра утром мы уезжаем тремя группами, – сказал он. – Недавно звонил комиссар и сообщил, что судья подписал разрешение.
Переводчики уже поужинали. Они пили кофе и обменивались адресами. Я уговорил бармена приготовить мне овощной суп. Пока мне готовили еду, я поднялся к себе в номер, чтобы оставить там куртку. Я позвонил Елене, чтобы сообщить о своем возвращении, но ее не было дома, или она спала, и я оставил краткое сообщение на автоответчике.
Когда я вышел из номера, в глубине коридора я увидел Анну. Стараясь не шуметь, я последовал за ней. Она поднялась на один этаж по внутренней лестнице.
– Ты к Науму идешь? – Мой голос ее испугал. – Да.
– Оставь его. Даже если ты ему обещала.
– Я ничего ему не обещала.
– Он тебе лжет.
– Нет. Он солгал мне всего один раз и никогда больше этого не сделает. Прошло уже десять лет. Он уговорил меня остаться с ним.
Позже, намного позже я нашел ответ, которого она не просила.
– Потом он оставил меня одну в незнакомом городе. Он не осмелился вернуться ко мне.
– Это причина, чтобы его ненавидеть, а не идти к нему в номер.
– Мы с Наумом говорим на одном языке. И существует еще одна вещь, которую никто больше не сможет понять.
Анна поцеловала меня в щеку.
– Завтра не уезжай, не попрощавшись со мной, – попросила она и вошла в номер 340. Номер Наума.
Я ел в одиночестве, размышляя о будущей книге «Язык Ахерона», которую Анна с Наумом напишут вместе.
Книга расскажет о происхождении мифа, о тех следах, которые он оставил в культуре на протяжении веков; в последней части книги будут описаны события, произошедшие в далекой южной деревне, в недостроенном наполовину отеле. В книге будет даже намек, в неожиданном автобиографическом излиянии, что в эти тяжелые дни авторы пережили возрождение старого романа и как бы вернулись в молодость.
Авторы напомнят о мучениках, павших во имя языка, но не коснутся недоразумений. Книга закончится списком тех, кому авторы выражают благодарность, и среди них будет и мое имя.
Химена вошла в отель без камеры, без блокнота и без диктофона.
– Мне позвонили с радио и сказали, что завтра вы уезжаете. Я пришла попрощаться.
Она не уточнила, пришла она попрощаться только со мной или со всеми. Несмотря на холод, я пригласил ее прогуляться. Мы говорили о ее будущем, я дал ей советы по вопросам, которых она совершенно не знала, а потом привел ее к себе в номер. Чтобы бежать от боли, я выбрал ложь.
Когда я проснулся, я был один. Химена не оставила даже записки. Она должна была уйти пораньше, чтобы ее никто не увидел. Через окно мне удалось рассмотреть первую группу, которая рассаживалась в микроавтобусе. Мне захотелось попрощаться с Васкесом; я делал ему знаки из окна, но он меня не видел.
Я спокойно собирал вещи. Время у меня было.
Когда я спустился к завтраку, Кун мне сказал:
– Ты вечно опаздываешь. Но все равно ты получишь сувенир из Порто-Сфинкса.
Он передал мне керамический маяк, который я спрятал в карман куртки. Я решил избавиться от него при первой же подходящей возможности. Я должен был сделать это немедленно – к вещам привыкаешь быстро, буквально за пару часов.
– Ты уже собрался? Вы выезжаете через полчаса.
– А ты что, не поедешь с нами?
– Я останусь еще на несколько дней. Нужно выполнить кое-какие формальности.
Он не сказал, какие именно формальности. Но я и так догадался.
Анна спустилась с сумкой. Она была очень бледной. У нее был такой вид, как будто она не спала несколько суток. Она прошла рядом со мной, но не поздоровалась, а сразу вступила в разговор, как бы продолжая недавно прерванную беседу.
– И кто-нибудь слышал этот язык из мечты?
– Спроси об этом Наума, – сказал я, не глядя на нее.
Я не хотел ничего больше знать ни о языке Ахерона, ни о Науме, ни даже об Анне.
– А если кто-нибудь услышит запись во сне? Если кто-то спящий ответит на эту запись?
Я вспомнил небольшой диктофон и голос Рины, которая говорила, как сомнамбула. Я представил себе сцену, ясную, как галлюцинация: Анна просыпается посреди ночи, чтобы вспомнить другую историю, ту, которую моя ревность не могла даже представить. Я спросил ее почему, она ничего не сказала и своим молчанием как бы дала мне право строить догадки. Это все из-за нас, подумал я.
Она разбудила мою зависть, мою ревность, мое пресыщение.
– Где он?
Анна покачала головой. Я спросил у консьержа; он видел, как Наум выходил из отеля.
Я бежал по покрывалу из мертвых водорослей. Я смотрел по сторонам – направо, налево. Вдали я заметил мужчину. Подбежал к нему, но это был не Наум.
Я побежал к маяку. Меня бил озноб, и я знал этот холод – это был сигнал, который я не хотел понимать. Язык Ахерона продолжал говорить. Язык Ахерона продолжал свое повествование. Он рассказывал ту единственную историю, которую мог рассказать.
Я открыл дверь маяка и почувствовал сильную влажность, запах веревок и парусины, разлагавшихся в закрытом помещении. Прошло несколько секунд, и я подумал, что я здесь один. К моим ногам упала монета, и я посмотрел вверх.
Наум висел тремя метрами выше, на потрепанной веревке. Единственный возможный перевод был закончен.
Вилла Хесель, январь 1997
Буэнос-Айрес, август 1997
Примечания
1
Каблиц – российский психиатр и невропатолог, труды которого были запрещены в СССР. – Здесь и далее примеч. пер.
2
Нострадамус (1503–1566) – французский астролог и врач.
3
А. Кардек (1804–1869) – основатель французской школы спиритизма.
