Нина Васина - Падчерица Синей Бороды
– А если он не дурак и проведет собственное расследование? Обратится к гинекологу, в клинику по искусственному оплодотворению, потребует анализы, документы всякие?
– Он обратится к тому гинекологу, которого ему назовет жена как своего лечащего врача. И клинику она ему укажет, и это будет именно клиника для бездетных, не беспокойся, я качественно выполняю все заказы, потому они такие дорогие.
– Сколько будет пять процентов от этого заказа? – поинтересовалась я.
– Не наглей! – повысила голос Пенелопа. – Твой экспромт, конечно, натолкнул меня на правильную мысль, но не более того. Могу угостить тебя кофе с пирожными и отвезти домой.
– Кафе выбираю я.
– Ладно, шантажистка.
– Я не шантажистка!
– А для чего тебе тогда нужна дискета с бухгалтерскими переводами?
– Мой отчим ограбил братьев Мазарини, а деньги перевел за границу.
Несколько минут Пенелопа сидит молча, опустив голову, потом тихо замечает:
– Какой же ты все-таки ребенок… Только ребенок может вот так, с ходу, выболтать опасную информацию постороннему человеку.
– Я думала, мы уже партнеры!
– Партнерами мы будем лет через пять работы, а пока я только могу нанять тебя для особых случаев. Где дискета?
– В надежном месте, – я обиженно отворачиваюсь к окну.
– Ладно, не дури, давай сюда дискету.
– У меня ее нет. Ты сама похвалила идею с отправкой по почте.
– Ты не могла ее никуда отправить, мы не останавливались по дороге!
Ого, Пенелопа сердится!
– Почему же. Я писала у дороги, помнишь?
– Алиса, отдай дискету. Если то, что ты сказала, правда, тебя могут убить за такую информацию!
– Во-первых, у меня уже нет этой дискеты. Во-вторых, без пароля ты ничего не сделаешь! И в-третьих, если бы она и была, с какой стати мне отдавать такую ценность постороннему человеку, не партнеру и не родственнику?..
Отомстила, но легче не стало.
– Выходи из машины, я покажу тебе, как нужно быстро и качественно проводить обыск, – вздыхает Пенелопа.
– Ты будешь меня обыскивать? Здорово!
– Руки в стороны, ноги раздвинь. Запоминай, пригодится. За двадцать две секунды я прощупаю тебя всю.
– А нас видят в камеру! – я корчу рожи, пока Пенелопа шарит по мне руками.
– Не дергайся. Стой смирно!
– А что о нас подумает эта мадам, беременная от негра?!
– Ладно. Садись, поехали. Ты спрятала дискету в машине?
– Только представь, два трупа натурально пропали, а один натурально ожил! – такими словами встретил меня в морге Фрибалиус в половине одиннадцатого вечера. – Ты пойми, эти ситуации уже настолько обыграны желающими повеселиться писателями и сатириками, что попасть в них приравнивается к скучнейшему анекдоту, но тем не менее!..
– Я привезла тебе пирожные.
– Спасибо, сердечко мое, дай поцелую в щечку.
Громкий мокрый чмок в абсолютной тишине длинного тусклого коридора.
– Вы только посмотрите! А ведь сегодня не моя смена! – это так патологоанатом Фрибалиус восхищается, открыв в своем кабинете коробку с пирожными и на всякий случай жалея себя в предполагаемой ситуации предполагаемого отсутствия.
– Фрибалиус, сколько тебе лет?
Забив рот пирожными, он некоторое время считает в уме, потом глотает и спрашивает:
– Чтобы сделать что?
– Чтобы лишить меня девственности.
– Ну, печеночка моя, для этого нам нужно обсудить не мой возраст, а твой. Если я правильно помню, с момента нашего знакомства не прошло еще полных пяти лет, и тогда получается… получается, что ты еще несовершеннолетняя.
– Мне скоро шестнадцать.
– Отлично. Тогда позволь еще один вопрос, аорточка моя нежная, почему – я?
– Потому что я тебя люблю. Потому что ты все сделаешь нежно и правильно.
– Я тебя тоже люблю, суставчик мой тазобедренный, но не имею при этом никаких иллюзий в плане обладания. Зато имею сильные подозрения и даже, можно сказать, надежду, что ты совершенно забываешь о старом Фрибалиусе, как только покидаешь этот храм смерти.
– Ты – самый лучший. Ты всегда добрый и веселый и ничего не боишься.
– А это потому, селезеночка моя грустная, что я абсолютно одинок – ничего и никого не имею, вот и не боюсь потерять. У меня была жена, ее больше нет. У меня было призвание, престижная работа, профессорский статус и кафедра в институте. Квартира, автомобиль, дача, льготы, награды и громкое имя. Всего этого больше нет.
– Почему?
– Суета. Суета, фибромочка моя недозрелая, сжирает душу. Когда моя подпись – подпись профессора и известного хирурга, стала использоваться государством в фатальных целях, я отказался от суеты. И вот я тут! В храме смерти. Я и смерть остались, так сказать, наедине. Итак, я продал душу смерти, соответственно, я ее не боюсь, сама понимаешь, это профессиональная черта. Еще люди боятся боли, а я и боли не боюсь.
– Ясно. Ты не боишься одиночества и смерти. Выпадение волос тебя тоже вряд ли волнует, – бормочу я и провожу рукой по гладкой голове Фрибалиуса. С момента нашей первой встречи он потерял почти все свои волосы.
– Абсолютно!
– А ты не боишься оглохнуть или ослепнуть? Ничего не видеть и ничего не слышать?
– Это частичный вариант смерти, а смерти я не боюсь.
– А вдруг ты заснешь летаргическим сном и тебя зароют живым?!
– Не зароют. Я еще десять лет назад написал распоряжение, что мое тело должно быть отдано на изучение медикам, а невостребованные останки – кремированы.
Я не стала спрашивать о своем последнем детском страхе – ужасе падения в разрытую могилу, я вдруг поняла, что это ужасно смешно – свалиться на кладбище в глубокую яму и кричать оттуда, взывая о помощи и пугая посетителей.
– Почему ты смеешься, позвоночек мой звонкий? Хочешь посмотреть на девочку в ванной?
– Отчего она умерла?
– В том-то и дело, что она оказалась живой. Ее привезли на труповозке в обед, по записи – неопознанный покойничек, по предварительному диагнозу – передозировка. Я заступил вечером, услышал в холодильнике стук, думал – померещилось, открыл не сразу…
– А почему в ванной?..
– Греется. У нее за восемь часов наступило смертельное переохлаждение. Пришлось срочно заняться реанимацией, вытащить из дезинсектора в ванной все трупные части и набрать в нее горячей воды. Девочка сначала не могла говорить, а потом ничего, стала петь и даже материться.
Мы идем по коридору. Фрибалиус звенит ключами.
В темной комнате стоят перевернутые вверх дном ведра – шесть штук, на каждом – по зажженной свече.
– Что это такое? – я на всякий случай прячусь за Фрибалиуса, пытаясь разглядеть в сумраке стоящую посередине комнаты на высоких ножках ванную и человека в ней.
– Лампа полетела. Лампа тут люминесцентная, она мигала-мигала два дня и сдохла. А девочка боится темноты. Девочка!.. Как ты тут?
Тонкий голос отвечает грубым, нецензурным наречием. Я замираю. Этот голос мне знаком!
Подхожу к ванной, смотрю на обритую голову, торчащую из темной воды, и выдыхаю, оцепенев:
– Офелия!..
Фрибалиус вылавливает из воды тонкое запястье, слушает пульс, потом берет Офелию под мышки и пытается ее поставить. Не получается.
– Я подержу ее на весу, а ты возьми простыню на тумбочке и оберни нашу Офелию.
– Она жива?.. Она в порядке? – кое-как я набрасываю на худое длинное тело простыню.
– Не бойся, аденомочка моя, теперь это не имеет никакого значения, – Фрибалиус перекидывает через плечо безвольное тело в простыне и, приседая с ношей, гасит одну за другой свечи на ведрах.
– Как это?..
– Перспективы оказаться в морге неожиданно мертвой или заведомо живой взаимозаменяемы, с точки зрения логики.
– Фрибалиус, я хочу тебя предупредить. Как только Офелия очнется, она тут же станет предлагать заняться сексом.
Мой любимый патологоанатом сбрасывает тело в простыне на диван в своем кабинете. Офелия, не открывая глаз, на правильном английском просит ее «факнуть». Фрибалиус смотрит сначала на оголившуюся кое-где Офелию, потом на меня, пожимает плечами и интересуется, что он пропустил? Что это за новый и неведомый ему вирус сексуального бешенства у маленьких девочек? Где мы его подцепили?
– Пойдем, – я тяну его за руку в коридор. – У меня к тебе дело. Смотри внимательно.
На фотографии мой отчим выглядит намного моложе. Нас снял частный фотограф у загса, я держу корейца под руку и только сейчас замечаю, какие похоронные физиономии у меня и у него. И только лицо Риты светится неземным счастьем воплощенной мечты.
– Если ты вдруг обнаружишь в морге этого мужчину, забей ему осиновый кол в сердце!
– Для тебя – что угодно, хромосомочка моя одинокая, только где я возьму этот кол?
– Заготовь заранее!
Фрибалиус задумывается. Я знаю его так хорошо, что могу поспорить: ему и в голову не приходит усомниться в моей нормальности, он, точно следуя приказу, напряженно обдумывает, где раздобыть осину.
– Одолжи, пожалуйста, несколько твоих банок из коллекции.
