Мила Бояджиева - Круиз "Розовая мечта"
…В октябре выпал первый снег. У нас в институте закрутились практические занятия. Толька Кравцун с параллельного курса пригласил меня в кафе «Крымское», где мы ели пельмени и даже танцевали, опьянев от кислого «Рислинга». Он проводил меня домой и что-о шептал, обнимая в затхлом мраке подъезда. Я не шарахалась, но целоваться с ним не стала, просто так, из принципа. А ещё потому, что видела на стене выцарапанный двушкой телефон Сергея.
Над словами Сережи я думала, но выводы меня не очень-то радовали. Признание в любви, прозвучавшее довольно кисло, не вдохновляло, а то обстоятельство, что я вовремя была вырвана из лап соблазнителя — Аркаши, все ещё вызхывало сожаление.
Сергей позвонил в конце ноября, чтобы попросить меня о помощи.
— А что, если ты взглянешь на одного моего подопечного паренька. Я не Корчак, да и ты пока не Зигмунд Фрейд, только кажется мне, с ним не все гладко. Просто полсушай треп и скажи, что думаешь.
Я согласилась и после занятий в институте прибыла на место работы Баташова. В детской комнате районного отделения милиции было вполне уютно эстампы на стенах, облицованных пластиком «под дерево», цветочки в напольных кашпо и зеленые шелковые шторы на окнах. Так что почти не заметно решеток.
Я ожидала почему-то увидеть баташова в милицейском мундире, но он выскочил ко мне какой-то взъерошенный, в джинсах и потрепанном свитере. А густые русые волосы до плеч вовсе не соответствовали представлению о наставнике малолетних преступников, как и царапина на лбу.
— Извини, я чуть задержался. Понимаешь — часы стащили. — Он с каким-то радостным удивлением потер запястье. — ну, просто виртуозы!
— Да ничего. Я свободна… А ты что — всегда в такой «форме»?
— Ай, сегодня такой день. По чердакам с ребятами лазали с целью выявления следов неформальных группировок. Ну, и размялись слегка… — Он коснулся ладонью лба и я только тут заметила, что кроме ссадины под длинным вихром багровеет хорошенький фингал.
— Может, тебе компресс сделать? Здесь есть аптечка?
— Смеешься, что ли… ты вот что — посиди за дверью, там никого сейчас уже нет и со стороны послушай. Понимаю — это совершенно непедагогично, но, боюсь, Сашка при тебе такие кренделя начнет закручивать, хоть прямиком в Ганушкину отправляй.
— Боюсь, в подобных случаях я не смогу быть экспертом. У меня ведь специализация только началась. И кроме условных рефлексов по теории Павлова я мало в чем разбираюсь. Но кое-что почитывала самостоятельно. И в психушке, конечно, не раз была.
— Тогда ты человек закаленный. Давай за дверь, сейчас его приведут. Будем чай пить и обсуждать классическую литературу. — Сергей вытолкал меня в соседнюю комнату и не плотно прикрыл дверь.
В этой каморке все было поскромнее, зато у каждого из четырех письменных столов, стоящих впритык, замер обшарпанный несгораемый шкаф. На все это подозрительно взирал в плной тишине классический портрет Дзержинского. Интересно, почему они засунули его в это невеселое помещение?
— Сергей Алексеевич, вы что, сегодня дежурите? — Раздался за дверью нежный девичий голос.
— Что ты тут делаешь, Полунина?
— Отчим опять бухой приполз. Пристает. Прогуляться вышла. Вот, Достоевского читаю…
— Эльвира, очень тебя прошу, погуляй в скверике. У меня сейчас серьезный разговор. С Сашкой Чекмаревым.
— Ой уж, — серьезный! Да с этим хануриком только психам беседовать… А мне о Раскольникове с вами поговорить надо… Что это у них с Сонечкой вышло, любовь что ли?
Я заглянула в щелку — уж очень заинтересовала меня поклонница Достоевского. Прямо на уголке письменного стола присела долговязая красотка, наивно «не замечая», как вздернулась чуть не до трусов её черная юбка из блестящего кожзаменителя. Сергей, нагнулся, копаясь в нижнем ящике и достал пару чашек в красный горох и пачку «Земляничного» печения. Увидев предназначенную ему «картинку» с очаровательными ножками, он поднялся:
— Давай, давай, уматывай, я сегодня не принимаю. Не заставляй применять силу…
Девушка захохотала, закинув голову с длиннющии «конским хвостом». Звякнули многоэтажные металлические клипсы. Несмотря на театрально чрезмерный грим, её мордашка показалась мне очень хорошенькой. Нет, просто красотка, не хуже Риты, если бы, конечно, за неё взялся бы какой-нибудь профессор Хиггинс. И эти волосы — роскошь! Вместо того, чтобы подчиниться оттесняющему её к выходу Сергею, куколка выпятила грудь и закинула ему на плечи руки.
— Я только и жду, когда вы, Сергей Алексеич, силу примените… Говорят, её у вас на всех хватит…
— Я не шучу. Аудиенция окончена. Что это ты сегодня такая взволнованная? Неужели Достоевский подействовал? Или накурилась чего?
Девушка скривила губы в презрительной усмешке:
— Значит, Элка Полунина только под кайфом может о настоящей любви мечтать! А если я от тебя родить хочу? Если я по-серьезному? — Она стояла в дверях, готовая броситься на Сергея, как Матросов на амбразуру. Осатанелая решимость блестела в её глазах и огромные, прямо с горошину слезы покатились по щекам.
— Уйди, Эльвира, пойди отдышись. После поговорим. — Устало вздохнул Сергей.
— Зубы мне заговаривать будешь? Как малолетке сопливой. Мне в декабре шестнадцать стукнет. Вот я и решу свою судьбу самостоятельно. К трем вокзалам пойду стоять, либо яду нажрусь, как моя маманя от страстной любви делала!
Я открыла дверь:
— Извините, мне надо выйти, а на окне там решетки.
Сергей схватился за голову, а девица выскочила в коридор, чуть не сбив плюгавенького мальчонку лет двенадцати.
— Меня старший сержант Витухина к вам прислала. Для вечерней исповеди. Иначе, говорит, применит ко мне строгие меры.
Мы переглянулсь. И, кажется, паренек что-то смекнул.
— Ну, я так и думал, что ошиблась Витухина. У вас дежурство по средам и пятницам, а сегодня Вторник.
— Что это ты больно кислый сегодня? Присядь, если не торопишься. Предложил мальчишке Сергей и представил его мне. — Александр Чекмарев человек, проходящий сквозь стены. Уникум, недооцененный сторожем магазина, заставшего поздней ночью замечательного гостя. Александр был захвачен на месте преступления с полотенцем и мочалкой.
— Так это хозяйственный магазин? — Уточнила я.
— Радио — и телеаппаратуры. Но ведь я помыться хотел. Только стену перепутал… — Объяснил Саша. — Сергей Алексеевич подтвердит, что за соседней стеной баня. А я малость в пространстве не сориентировался.
— Не баня, а душевая комната, относящаяся к детскому саду, если уж быть точным. А Александр Чекмарев из детсадовского возраста давно вышел, ему скоро пятнадцать стукнет.
— Это я расти перестал, как толькуо сквозь стены ходить начал. Большая потеря энергетики. На укрепление организма не хватает… А нужны мне эти стены фиговы… Хорошо, если кирпич, а когда бетон с металлоарматурой попадается… — Обратил он ко мне взрослое печальное лицо.
— Что, кости ломит? — Посочувствовала я.
— Зря вы, девушка, мне не доверяете. А вот проснетесь когда-нибудь ночью, а Саша Чекмарев возле вашей постельки стоит, глазками моргает. Вы в блочном или кирпичном, если не секрет, проживаете?
— Может, чайку? У меня уже кипяток готов. — Предложил Сергей, кивая на запотевший электрочайник.
Мы мирно попили чайку, обсуждая достижения науки в области электроники. Я никогда не встречала вундеркиндов, но Саша тянул именно на это звание. Много позже, когда компьютерные чудеса стали реальностью, я часто думала, что уже слышала об этом от худенького мальчика, пьющего чай вприкуску с рыхлым рафинадом, да к тому же, из блюдечка — в старо-купеческой манере.
Частенько потом мы с Сергеем возвращались в этот вечер, ведя от него отсчет нашей общей истории. Тогда я впервые разглядела его — прочного, надежного, по-хозяйски управляющегося в казенных милицейских апартаментах. Увидела взгляд Саши, искоса бросаемый на Сергея за поддержкой и одобрением. И с удивлением установила, что глаза у баташова карие, а вовсе не голубые, как мне раньше казалось. Впроченм, ещё позже, когда мы валялись на крупной гальке крымского пляжа, где протекали блаженные дни нашего «медового месяца», стало очевидно, что радужка устремленных в облачное небо серегиных глаз цвета глинисто-зеленого армейского мундира, т. е. — хаки.
— Быть тебе офицером, Баташов. Не отвертишься. — Вздохнула я, зная уже, что вопрос о распределении мой муж решит по-совести, то есть пойдет служить в МВД.
Всего двух недель не дотянула до нашей свадьбы Шурочка — Александра Матвеевна, работница пищеблока 28 интерната. Мать Сергея — большая грузная женщина, никогда не вспоминала своего исчезнувшего после рождения мужа и не жаловалась на свою судьбу. Вопреки представлениям и женщинах её комплекции и профессии Шурочка отличалась редкой тихостью и покорностью. Разговаривала Александра Матвеевна чуть ли не шепотом, а когда обращала к сыну блестящие коровьи глаза, казалось, что она молится — столько восхищения и нежной грусти было в её любви к сыну. Она словно стеснялась, что этот добряк, умница и богатырь должен называть её матерью.
