Марк Фурман - Концерт в криминальной оправе
По шишкам я дерево сразу опознал, ведь сам родом с Алтая. — Похоже на кедр, — говорю Ивану. — Вот и орешки внутри шишек сохранились. Оставь, я их ученым-ботаникам из университета покажу.
Да, задал мне Иван Иванович загадку с этими кедровыми шишками, теперь она не отпускала меня. С давних времен у нас в бюро имеется Большая Советская Энциклопедия, редкая нынче вещь. И в двадцатом томе я отыскал статью о кедре. Оказалось, они бывают ливанские, гималайские, корейские да сибирские. И если три первых вида тяготеют к югу, то сибирский кедр — Pinus sibirica, что в переводе с латыни означает «сибирская кедровая сосна», произрастает в тайге да моем родном Алтае. Деревья там высокие, до сорока метров в высоту. Что касается севера и Мурманска, то в наших местах кедр не растет.
К тому времени я созвонился с профессором из университета, доктором наук Андреем Осиповичем Вышеславским, вскоре он подъехал ко мне на работу. Высокий, с густой, словно обсыпанной крупной солью шевелюрой, редким для наших мест загорелым лицом, Вышеславский весьма оживился, едва я высыпал перед ним на стол содержимое пакета.
Он взял шишку и, взглянув на нее, произнес уже знакомое мне по энциклопедии название: — Pinus sibirica. Откуда?
Коротко рассказываю об Иване Ивановиче, его охотничьем кордоне. Наконец, о сибирском кедре, выросшем почти на границе вечной мерзлоты.
— Действительно любопытно, — профессор очистил кедровый орешек. — Можно я его съем? Есть у ботаников такая удачливая примета. И, если не возражаете, заберу-ка я эти шишки и хвою. Мы на кафедре обсудим, что к чему, а там собирайтесь в экспедицию. Съездим к вашему Ивану Ивановичу, пусть на место приведет. Попытаемся узнать, как сибиряк попал в наши края.
— Поехал я туда из любопытства, — между тем продолжил Гусев. — Хотелось лицезреть тот кедрачок, заодно и повидаться с Барсуковым. Ведь вдруг, да и закатит для гостей охоту…
Собирались долго, к тому же Вышеславский постоянно интересовался погодой. В наших краях ведь как — то мороз, то метели. Наконец, в прогнозах появилось окошко: температура не выше десяти, почти безветренно и никаких циклонов с шаловливого Гольфстрима.
Поехали на военном бронетранспортере, который я выпросил у гарнизонного прокурора. Он достаточно проходим, может меж сопками освоить любую дорогу. Внутри же — автономный обогрев, удобные сиденья, радиостанция. Нас набралось пятеро, кроме водителя — сам профессор, доцент его кафедры Наталья Фролова, ваш покорный слуга да средних лет майор, прокурор-криминалист Жора Поспелов. Собирался и прокурор, но в последний момент его телефонограммой вызвали в штаб округа.
В дороге мы с Вышеславским больше молчали, зато двое других отрывались вовсю. Майор без устали сыпал армейскими анекдотами, а симпатичная блондинка Наталья Юрьевна, оказалась дамой весьма спортивной. В молодости она занималась альпинизмом, а в машине же, скинув шубку, не без кокетства демонстрировала темно-шоколадный загар, обретенный месяцем назад на пляжах Красного моря в Египте.
К вечеру, одолев больше сотни километров, мы добрались до Барсукова. Как водится на севере, гостеприимный хозяин истопил русскую баню. Напарившись и вволю порезвившись в девственно чистом снегу, мы приступили к застолью. И хоть заснули заполночь, к восьми утра все были на ногах.
В наших краях уже наступила полярная ночь. За стеклом машины полный мрак, лишь наверху, бриллиантами на черном бархате, сияли созвездия двух Медведиц. Три часа тряского пути меж сопками, и вот мы на месте.
Вылезли из машины, огляделись вокруг. В свете фар бронетранспортера видим белую равнину да редколесье тундры с карликовыми, засыпанными снегом, березками. И вдруг, словно взрыв в высоту, меж них ладный одинокий кедр, голубоватым конусом уходящий в небо.
После того как его запечатлели во всех видах на цифровую видеокамеру и фотоаппараты, приступили к делу. Профессор Вышеславский еще раньше, созвонившись, предварительно обговорил вопрос с Иваном Ивановичем о необходимости исследования корневой системы дерева. Для этого егерь запасся прочными лопатами, топорами, ломом и, что представлялось существенным в условиях мерзлого грунта, шахтерским отбойным молотком.
Расчистив лопатами вокруг деревца круг диаметром метров до пяти, кряжистый Барсуков взялся за молоток. Вверх взлетели комья мерзлой земли.
— Аккуратнее, Иван, главное не повреди корневую систему, — волновался Вышеславский. — А там, разберемся, что к чему.
Когда круг был очерчен, образовалась ямина глубиной около полуметра, Барсуков отложил молоток. Мы разобрали лопаты, у Барсукова в руках появился лом. На него Вышеславский отреагировал спокойнее. Копать начали радиально, приближаясь к центру, где среди комьев мерзлой земли высилось деревце, освещаемое светом прожектора.
И тут лом Барсукова наткнулся на что-то твердое, послышался звук, схожий со скрежетом по металлу. Вышеславский коршуном налетел на егеря, оттолкнув его, буквально голыми руками начал отгребать землю от ствола.
— Вы бы хоть рукавицы надели, Андрей Осипович, — осуждающе произнесла Фролова. — На пальцах уже и кровь показалась…
Меж тем, Барсуков извлек из-под корня предмет размером с тетрадный лист. Потерев его несколько раз, так и не разглядев, попросил принести воды. Водитель притащил ведро тепловатой жидкости, слитой из бака машины. После того как отмыли находку, она пошла по рукам.
— Вроде материя какая-то, — высказал предположение профессор, — но что это, трудно разобрать.
Взял тот предмет и я. Края неровные, разлохмаченные, похоже на свалявшиеся волокна. И тут у самого края замечаю почти правильной круглой формы бугорок, размером с рублевую монету.
— Посветите, — попросил я, кончиком ножа приподняв бугорок. Он легко отделился, луч фонаря высветил его на ладони. Похоже на окислившийся зеленоватый кружок сплющенного металла.
— Пуговица! — интуитивно предположил я. Ведь именно подобные находки мне и прежде доводилось видеть при эксгумациях да на трупах, значительное время пролежавших в земле.
— И, похоже, армейская, — зоркие глаза Барсукова более тщательно разглядели ее. — Вот и звезда в центре видна, по размерам пуговица с шинели или бушлата.
После этой находки работа закипела вовсю. И вот, что оказалось. Неглубоко, приблизительно под семидесятисантиметровым слоем вечной мерзлоты, покоились останки солдата. Достоверно обнаружились лишенные тканей кости скелета с черепом, обрывки обмундирования, проржавевшие насквозь детали автомата, типа ППШ с круглым диском. В карманах одежды нашли нечто бумажное, слипшееся в смерзшуюся однородную массу с неразличимым текстом, похожую на документы, неплохо сохранившийся алюминиевый портсигар. Все это мы уложили в пакеты, а кости скелета с черепом поместили в два бумажных мешка. Потом засыпали землю вокруг дерева, а профессор Вышеславский, действуя с осторожностью хирурга, отпилил несколько ветвящихся корешков для исследований.
— На все ушло еще пара часов, — продолжил средь наступившего молчания Юрий Николаевич. — Мы порядком промерзли и, отогревшись в бронетранспортере, не забыли помянуть и безызвестного солдата, покоящегося в вечной мерзлоте тундры.
На обратном пути, под подогретое красное сухое вино, в бронетранспортере завязался спор о том, как сибирский кедр попал в эту суровую точку земли. Тон задала женщина. «Доцент Наталья», как шутливо называл ее Вышеславский, раскрасневшаяся после приготовленного ею глинтвейна, начала со стихов Лермонтова:
На севере диком стоит одиноко
На голой вершине сосна.
И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим
Одета, как в ризу она…
— А дальше не очень и помню, — смутилась Фролова. — Потом Михаил Юрьевич пишет об утесе и прекрасной пальме в пустыне…
— Ну, положим, здесь нет ни утеса, ни пальмы, — заметил Поспелов, уже «положивший глаз» на стройную блондинку. — А фантазии вам, Наталья Юрьевна, не занимать. Хотя криминалистика наука точная, но ваш поэтический вкус одобряю.
— Причем здесь криминалистика? — возразил выпивший сотку захваченного мной спирта, порядком потрудившийся Барсуков. — Просто кому-то из охотников, может родом из Сибири, захотелось проделать опыт — посадить в тундре дерево. Вот кедр и прижился.
— Именно над могилой? — не без иронии перебила его Наталья. — Вот теперь уже точно по Александру Сергеевичу:
Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа…
Высказал мнение и профессор:
— А ведь, пожалуй, верно, доцент Наталья говорит, вдумайтесь в эти строки: — Я памятник себе воздвиг… Есть здесь нечто, близкое к истине. Наш безызвестный солдат возможно был родом из Сибири… И вот получает посылку из дома, в ней кедровые орешки. В бою парень погиб, его захоронили. А как тело начало спустя годы разлагаться и отходить к Богу, появилось и необходимое для орешка тепло. Он дал росток, тот, пробив слой мерзлоты, устремился к солнцу. Так юноша-солдат себе и воздвиг памятник. Приблизительный возраст дерева мы определим, думаю, что эта версия более близка к истине.
![Игорь Гриньков - Откровения судебного медика [сборник]](/uploads/posts/books/119158/119158.jpg)
