Марина Серова - Похищение века
Уже пробежав половину "Арбата" в свою театральную сторону, "родственничек" улыбнулся мне так, что я сразу все ему простила: и спешку, и постоянное стремление влезть со своим уставом в мое расследование, и Анечку.
А я повернула направо - к своему дому. Ну, никак не совпадут наши пути-дороги, дон Мигель Мартинес...
Однако и мне надо шевелиться, если хочу успеть к этому самому второму от.., тьфу ты, действию. Разумеется, я так круто изменила свои планы на вечер не из-за желания насладиться шедевром отечественной оперной классики. И даже не из-за возможности побыть в обществе индивидуума, пробудившего во мне такой сильный интерес (будем надеяться - действительно мимолетный!). Мне надо было взглянуть на этого экспрессивного Лебедева, который три года назад сцепился с самим фамозо кантанте Мигелем Мартинесом. И решить, не годится ли его физиономия в мою детективную "картинку".
Впрочем, настоящую физиономию я сейчас едва ли увижу: ведь он будет в гриме и далеко от меня. Опять маска... Нет, ну надо же, Онегин из моего сегодняшнего сна! Что это - простое совпадение или... С Хосе-то все сбылось почти точь-в-точь!
Сегодня Лебедев попросил у Мигеля прощения. Почему не тогда, три года назад, а только сейчас? Логически - и психологически - вполне объяснимо: прошли годы, он многое передумал, проанализировал свое поведение, а может быть, и узнал какие-то новые факты (например, что именно Мартинес, несмотря на ссору, пытался замолвить за него словечко на конкурсе).
Но ведь может быть и совсем другая причина:
Лебедев просто отводит от себя подозрения, усыпляет бдительность врага...
Раскаялся ли он на самом деле? Вряд ли, сдается мне. Судя по рассказу "дядюшки", это крепкий орешек: бешеное самомнение, уверенность, что ему все позволено... Такому субъекту и в голову не придет, что он может быть не прав, а попросить у кого-то прощения для него равносильно самоубийству. И если Лебедев все же пошел на это - значит, у него были более чем серьезные причины.
А самый главный вопрос - мог ли он слышать тогда, в Вене, "закрытое" театральное прозвище своего обидчика Мартинеса? Мне это представлялось вполне возможным. Атмосфера на этих престижных конкурсах, как я поняла, соответствующая, "густобогемная", посторонние в кулуары не допускаются, так что... Кто-нибудь из "зубров" вполне мог за бокалом сухого мартини по-семейному обратиться к своему дорогому другу "дону Марти".
Лебедев, Лебедев... Нет, это имя мне ни о чем не говорит. За последние два года мне случалось быть в нашей опере два или три раза, но сейчас я не могла припомнить даже названия спектаклей, не то что фамилии исполнителей. Может быть, я и неплохой детектив (даже наверняка!), но знаток и ценитель "великой и непреходящей ценности" - никудышный. Прости меня, "дядюшка"!
...В те короткие полчаса, которые я могла позволить себе провести в стенах собственной квартиры, у меня было очень много дел, хоть мне предстоял и "краткий рабочий" визит, но все-таки - в театр! И все же я не смогла удержаться и метнула свои двенадцатисторонние гадальные кости.
10+36+17.
Скажите на милость, до чего же непредсказуема и капризна бывает судьба! Утром, бросая кости, я стояла на распутье, абсолютно не представляя, в какую сторону податься, - и пожалуйста, получила совершенно четкий ориентир на Серегу Кедрова. А сейчас, кажется, вплотную приблизилась к тому, чтобы заполнить белое пятно в картине событий личиком похитителя, довольно было бы одной маленькой подсказки, что я на верном пути... И - на тебе: "С женщинами шутить глупо и неприлично".
Значит, все-таки "шерше ля фам"? Но я-то настроилась, что единственная "ля фам", замешанная в этой истории, - это "дама под вуалью".
И у меня даже появилась кандидатура на эту роль...
Стало быть, есть еще одна?
Стоп, да уж не Таня ли Иванова та самая женщина, с которой собирается пошутить Лебедев?!
Черт побери, в таком случае я ему не завидую...
Глава 7
У ярко освещенного подъезда, украшенного огромным транспарантом "X Международный фестиваль оперного искусства имени Л В. Собинова" и афишами фестивальных спектаклей, я появилась в самый срок. Двери партера, балконов и лож только-только распахнулись, выпуская меломанов и примазавшихся к ним "новых русских" на свободу: кого в буфет, кого к лоткам с "культурной" продукцией и цветами для артистов, кого - просто пофланировать по надраенному паркету коридоров и фойе, себя показать и людей посмотреть, обменяться впечатлениями (если таковые имелись).
Я успела лишь рассмотреть самую внушительную афишу, посвященную "Аиде", в которой имя исполнителя партии Радамеса значилось почти так же крупно, как и название шедевра Джузеппе Верди (такие были расклеены повсюду в городе), - как увидела великого кантанте, спешащего ко мне в сопровождении Федора Ильича и еще целой свиты "оруженосцев" и поклонников. Дон Мигель приветствовал меня так, как если бы не видел целую вечность. Чтобы не отстать от "дорогого гостя", директору театра тоже пришлось поцеловать руку его "племяннице", но по этой части он, конечно, не годился "дядюшке" и в подметки.
Меня представили доброму десятку каких-то важных шишек чиновничьего и театрального сословия, и мне пришлось тратить время, любезно улыбаясь направо и налево, отвечая на дурацкие вопросы и разделяя всеобщие восторги по поводу моей "трогательной и волнующей" встречи со знаменитым дядей. Черт! Я как-то упустила из виду, что мне здесь придется играть роль "особы, приближенной к императору"...
Видя, что дело плохо, Федор Ильич пришел мне на выручку:
- Господа, извините, Танечке нужно раздеться. Я провожу ее к себе, а дона Мартинеса оставляю пока на ваше попечение.
- Увидимся в ложе, дорогая... - проворковал "дядюшка".
- Личное дело Лебедева уже у меня в кабинете, Таня, - сказал мой второй клиент, едва мы с ним оторвались от преследования. - Антракт длинный, вы успеете с ним ознакомиться. Или вы хотите взять его с собой?
- Нет, в этом нет необходимости. Надеюсь, до Лебедева не дойдет, что вы сегодня вечером интересовались его персоной?
- Ну что вы, в отделе кадров надежные люди... Танечка, Мигель рассказал мне эту историю трехлетней давности. Я и представить себе не мог, конечно, что они с Лебедевым встречались раньше, да еще при таких обстоятельствах. Право, все это очень неприятно! Но неужели вы и вправду думаете, что Николай может быть замешан в этом.., ну, вы меня понимаете?
- Выводы делать рано, Федор Ильич. Я должна поближе с ним познакомиться. Но уже сейчас надо признать, что у Лебедева, во всяком случае, имеется мотив: месть Мартинесу. Вы директор театра, вы его знаете. Вот и скажите мне: способен Николай Лебедев на месть или нет?
- Таня, вы ставите меня в ужасное положение! На основании моих слов вы можете составить ложное мнение о человеке и обвинить его во всех смертных грехах, хотя он, как говорится, ни сном, ни духом... Но иногда мне кажется, что Лебедев способен на все, Таня! А иногда - что он душа-человек...
Пока мы совершали путешествие от фойе до директорского кабинета, оказавшееся довольно продолжительным, трудоемким, а порой и опасным (во всяком случае, я, несмотря на все свои детективные способности, нипочем не смогла бы повторить его без провожатого), Федор Ильич поделился своими знаниями и впечатлениями о моем новом главном подозреваемом. "Улов" был не то чтобы очень густой, но он был.
Как ни старался мой интеллигентный собеседник выражаться поделикатнее, я без труда поняла главное: Николай Лебедев принадлежит к породе "непризнанных гениев".
Два года назад тарасовский маэстро - то есть художественный руководитель и главный дирижер оперного театра Владимир Вешнев - пригласил пермского баритона в нашу труппу. Ясно, что бездарный артист подобной чести не удостоился бы никогда: творческая репутация народного артиста России В.Вешнева была известна даже такому профану, как я. Но в театре ходили слухи, что молодой певец принял эту честь не с благодарностью, а, как говорится, "на безрыбье и рак - рыба". Дело в том, что после неудачи Лебедева на Венском конкурсе (на который он возлагал большие надежды) его отношения с родным пермским театром вконец разладились. Он увлекся спиртным, к которому и прежде имел склонность, стал невыносим в отношениях с руководством и товарищами по труппе; болтали даже, что однажды на репетиции заехал бутафорским мечом по уху тамошнему главрежу, и его не уволили тут же только потому, что на носу была премьера (Федор Ильич сообщил мне об этом, понизив голос и сделав страшные глаза). Кончилось тем, что Лебедев, налившись, едва не сорвал премьерный спектакль.
Так что в подобных условиях приглашение в Тарасовский академический явилось для скандального баритона прямо-таки подарком судьбы!
Только вот сам он, кажется, думал иначе.
- Разумеется, Владимир Леонидович строго предупредил Николая, что с подобным его поведением в Тарасове никто мириться не будет, - рассказывал директор. - И Лебедев поклялся, что с "позорным прошлым" покончено. Это, мол, были психологические последствия венского стресса, когда у него несправедливо отняли заслуженный успех.
