Мария Очаковская - Экспонат руками не трогать
– Из вашего рассказа, гражданочка, я никак не могу понять, вы это только слышали или кое-что все-таки видели?
– Что же тут непонятного! Я же вам сказала, что слышала всю сцену из-за забора, он высокий, глухой, я даже теоретически ничего не могла бы увидеть без лестницы.
– А с лестницы увидели?
– Не было никакой лестницы, – внутри у Кати закипало раздражение. – Во всяком случае, вчера. Сегодня сын взял лестницу, чтобы посмотреть, что там…
– Тогда почему же вы, гражданочка, так уверенно говорите, что соседа ударили ножом?
– Я не говорила ножом – его пырнули, и я это слы-ша-ла! Есть у людей естественная человеческая способность – слух, аудиовосприятие. И прошу вас, не обращайтесь ко мне «гражданочка», меня зовут Екатерина.
– Но вы, Екатерина, так детально описали случившееся, как будто видели все своими глазами, и в то же время утверждаете обратное. Скажите, гра… а вот этот сосед ваш, может, он кричал, звал на помощь?
– Нет, не звал, в том-то и дело. Судя по всему, убийца был ему знаком, Кошелев не ожидал, просто не успел.
– Странно, странно… – медленно протянул Гумилев и снова нырнул глазами в блокнот. – А может, сосед ваш и этот второй, незнакомый, просто отошли от забора, вернулись, допустим, в дом. А насчет того звука, который вы так артистически описали, вам показалось, послы…
– Нет, не показалось и не послышалось, – резко оборвала его Катя. – Если я сказала, что слышала, значит, так оно и было. Понимаете, слышать – это часть моей профессии, я же актриса озвучания и довольно часто дублирую детективы. Я просто знаю, каким бывает звуковой ряд в сценах насилия, так сказать, как звучит убийство. Я на слух отличу: на шпагах фехтуют или на саблях. Когда в жертву стреляют или ее душат, в ход идет совсем другой набор шумов и звуков. А здесь, я просто уверена, соседа нашего пырнули, возможно, ножом! Удар был неожиданный, точный, старик даже вскрикнуть не успел, у него слова будто в горле застряли. Он это свое «ЧТО?» так страшно оборвал, на вдохе, как отрезал…
Полицейский с поэтической фамилией поспешил ее остановить, предложив вернуться к фактической стороне дела.
– Ясно. Стало быть, вы не верите, – устало произнесла Катерина, но все же сделала последнюю попытку: – Слушайте, отправьте туда кого-нибудь! Там ведь наверняка что-то обнаружится, какие-то улики, а может, сразу тело найдем. Ведь мы туда с сыном с утра заходили, стучали, звонили. Семена Васильевича нет как не было!
– Это еще ничего не доказывает. Он мог в магазин уйти или к родственникам уехать.
– Да нет у него никого, он один как перст. Мы, между прочим, в том месте у забора с лестницы заметили… как это у вас… следы волочения! Но заходить не стали, чтобы картину преступления не испортить, не затоптать…
– Это вы, граж… женщина, правильно сделали, не надо самодеятельности. Мы все сами обязательно проверим. Давайте так, будем считать, что сигнал ваш принят, протокольчик я составил и заявление ваше… мн-э-э, словом, спасибо вам за бдительность…
– Но как же? – возмутилась Катя. – Я думала, вы со мной пойдете смотреть, как говорится, по горячим следам? Я бы вам место показала.
– Нет, женщина, это так не делается, – тяжело вздохнув, ответил блюститель закона, протягивая ее исписанный корявым почерком бланк, – вот, лучше автограф ваш мне тут поставьте.
– А я полагала, что именно так и делается! Вам сообщают об убийстве, и вы сразу выезжаете на место преступления, – выпалила Катя на верхнем регистре.
– Успокойтесь, женщина, на ваш сигнал мы отреагируем, – тоном психотерапевта произнес Гумилев и выразительно кашлянул.
– Понятно! Воображаю себе эту реакцию, – раздраженно бросила Катя, – если вы даже на имя мое не отреагировали! Хотя я вам дважды его называла!
Полицейский промолчал, видимо, руководствуясь известной истиной, что спорят только дураки, а умные – соглашаются. Катя поняла, надо вставать и уходить. Больше от этого типа, увы, ничего не добьешься. Но номер мобильного она у него все-таки выпросила. И вечером того же дня он ей пригодился…
* * *Гумилеву собралась звонить Таисия Федоровна. Доводов дочери она слушать не стала, и рассказ о незадавшемся визите в ОВД ее нисколько не смутил. Таисия Федоровна твердо стояла на своем и крутила телефонный диск.
– Я просто хочу рассказать то, что видела своими собственными глазами. А видела я достаточно. Они тогда на дороге едва не подрались! – Во взгляде матери чувствовалась решимость. – Ты, Катерина, человек творческий и просто не умеешь с ними разговаривать. Им нужны факты, свидетели, очевидцы. И нечему тут удивляться… ты только что-то слышала, а я видела!
– Ха-ха… Я, мам, поражаюсь твоей пионерской наивности. Свидетели им нужны! Очевидцы! Им ничего не нужно, лишь бы их оставили в покое. А мы им просто жить мешаем. Этот Гумилев смотрел на меня сегодня, как на какого-то таракана.
– Можешь говорить что угодно. Но я все равно позвоню, потому что Клим этот настоящий уголовник… В конце концов я это не для себя, а для Семена делаю. Вдруг действительно с ним что-то плохое случилось… Ой, уже семь часов, ничего, полиция работает допоздна.
– Допоздна, допоздна, мамочка… Блажен, кто верует. – Кате надоели препирательства, и она, вооружившись очками, пошла к себе читать.
Катина комната находилась в мансарде на втором этаже, как раз над спальнями Севы и мамы. Она сама ее выбрала. Ей нравилось жить на отшибе, подальше от посторонних звуков. Мамин храп за стеной, утренняя кухонная суета, собачий лай… нет уж, увольте. Так вовсе сна лишишься. А ко сну, глубокому, продолжительному, сладкому, у Кати всегда было особенное отношение. Все домочадцы, и настоящие, и бывшие, давно к этому привыкли и хорошо усвоили, что проспать Катя может долго, будить ее процедура малоприятная и с утра ее лучше не трогать.
На пороге комнаты хозяйку встретила Булька.
– Ну, и что ты обо всем этом думаешь? – обратилась к ней Катя и, высунувшись в окно, посмотрела на соседский участок. Сквозь плотную желто-зеленую листву едва просматривалась узкая тропинка, ведущая к калитке, и небольшой пятачок земли с грядками у самого дома. Хорошо видна была лишь его крыша, большая, замысловатая, с давно облупившейся краской.
– Никаких признаков жизни… – продолжая разглядывать ее, задумчиво произнесла Катя. Как вдруг из маленького слухового окна, смотрящего прямо на нее, вылетела ворона и, пронзительно каркая, устремилась вдаль. В это же мгновение Катерина явственно, почти физически, кожей ощутила тревожные флюиды, исходившие от этого большого старого дома.
К окну подошла Булька, посмотрела на хозяйку, комично наморщила лоб и замолотила хвостом.
– Ну все, хватит. В любом случае я тут ни при чем, – произнесла Катя и, усевшись, наконец, за маленький письменный стол, углубилась в чтение. Роман из последних новомодных был объемным и до того скучным, что через короткое время Катю стало клонить в сон.
Тут снизу раздался страшный грохот, зазвенела посуда, и послышалось оханье Таисии Федоровны. Катя поспешно высунулась в лестничный проем.
– Мам, у тебя все в порядке?
– Да, в порядке, – ледяным тоном ответила Таисия Федоровна и сразу продолжила в том же подозрительном тоне: – Нельзя, Буля! Фу! Не лезь ты сюда своими лапами!
Почуяв неладное, Катя спустилась в кухню и обнаружила, что весь пол залит свежесваренными зелеными щами, которые с аппетитом лакает Булька, а Таисия Федоровна, стоя на четвереньках, пытается собрать эту зеленую жижу в ведро.
– Погоди, мам, дай я тебе помогу.
– Да что уж тут… как-нибудь сама справлюсь, – в голосе матери звенела невысказанная обида.
– Вставай, вставай, тебе нельзя наклоняться, – и, схватив швабру, Катя принялась вытирать пол.
– И не надо мне помогать, слава богу, еще сама могу себя обслуживать. От вас разве дождешься… вечно то дела, то работа… конечно, все кругом заняты, одна я свободна… и мне делать нечего.
– Да что на тебя нашло? – яростно орудуя шваброй, возмутилась Катя.
– Делать мне нечего… он мне прямо так и заявил… вот ведь как получается, МНЕ ДЕЛАТЬ НЕЧЕГО.
– Кто он-то?
– Да этот твой, поэтический, из полиции…
– Мой?
– Говорит мне, мол, сначала дочка пришла. Ее, видать, слуховые галлюцинации замучили, а потом еще мать звонит и требует, чтобы ОМОН прислали, потому что кто-то там у них возле участка ссорился… вот ведь все как представил, передернул, с ног на голову перевернул!
Ситуация прояснилась – разговор с полицейским состоялся, но бдительность Таисии Федоровны тоже была не оценена. Впрочем, выступать со словами «я же тебе говорила» Катя не стала, чтобы не обидеть и без того обиженную маму. Тактичней было поохать, посокрушаться вместе с ней, что, собственно, она и сделала.
11. Северная Персия
Май, 1916 г.
Раскаленный солнечный диск скрылся за облаком. С гор подул ветер, сухой, жаркий, колючий. По желто-бурой истрескавшейся от зноя земле, прыгая на кочках, пронесся перекати-поле. Мучимые жаждой мулы покорно плелись вслед за пешим проводником, который, казалось, совсем не чувствовал усталости. Чуть замедлив шаг, он повернулся к попутчикам, сверкнув крупными белыми зубами, и произнес:
