Михаил Март - Перевертыши: Дикий глаз — альтернатива
— Хорошо, господа сыщики.
— На коробке, где хранятся диски, указан лишь код и, как мы поняли, последние две цифры обозначают год, — начал Паша. — Это предположение подтвердилось. Что мы знаем. Заказчицу зовут Марина, ее мужа — Игорь, ему под пятьдесят, он чиновник, и живут они на Рублевке. Мы проверили пятидесятилетних чиновников с именем Игорь, погибших в 2006-м году. Нашли такого. Игорь Антонович Селиверстов. Управляющий отделом регистрации федерального имущества России на территории зарубежных стран. Седьмого августа был доставлен в больницу с сердечным приступом из ресторана «Селигер». Скончался не приходя в сознание. Уголовного дела не заводилось. Произошло это в Санкт-Петербурге во время международного саммита по сохранению памятников архитектуры. Для справки. Оказывается, России принадлежит свыше тысячи православных храмов, разбросанных по разным странам. Мы нашли питерские газеты тех дней, из опубликованных материалов узнали, что в ресторане неизвестный мужчина, личность которого никто установить не пытался, подошел к официанту и попросил вызвать «скорую помощь», сказал: «Человеку плохо», и исчез. Никто его не запомнил. Случай заурядный. Мы проследили историю дальше. Селиверстова похоронили на Ваганьковском кладбище в Москве. Вот фотография с похорон.
Игнатюк выудил отпечаток из общей кучи фотографий, лежащих на столе.
— Здесь мы видим безутешную молодую вдову, ее нетрудно узнать, мы только что видели ее в кино.
— У меня сложилось впечатление, что Ева ее зомбирует, — задумчиво сказал Витковский. — Клиентка верила каждому ее слову. Девочка обладает большим даром.
— И нашла ему необычное применение, — ухмыльнулся Роман. — Я уверен, что у Селиверстова не было никакой любовницы-ведьмы и он не собирался убивать свою жену.
— Я тоже так считаю, — согласился Игнатюк. — Но я до сих пор не могу прийти в себя. Десять дней не свожу глаз с девчонки и, кроме восхищения, ничего не испытываю. Она сама женственность и хрупкость. Даже проницательный режиссер не даст ей роль стервы и уж тем более убийцы. Я думаю, она находится под влиянием подруги. Катя способна на коварство, в ней есть что-то бесовское.
— Нет, уважаемые сыщики. Идейный вдохновитель — Ева, — уверенно заявил Витковский. — Она знает что делает. Причем, если вы заметили, ничего не навязывает Марине. Та сама выносила решения. Но ей их продиктовали, внушили, вложили в мозг. Ева не менее талантлива, чем ее сестра.
— О ком вы, Вадим Борисыч? У Евы нет сестры, она единственный ребенок в семье, мы проверяли.
— Об этом мы потом поговорим, еще не время. Ну-с, господа? А по сути эти красотки — наши конкурентки. — Витковский рассмеялся. — Не те масштабы и объемы работы, но в доходах они нас обошли круто, раз в пять или десять. Спектакль выглядел очень банальным. Колдунья, обряды, куклы, карты — полный набор для обмана безграмотных домохозяек. Но ведь работает. Как они узнают детальные подробности? На кого записана недвижимость, где лежат деньги… Им нужен информатор и исполнитель, палач. Без профессионалов тут не обойтись. В итоге я могу сказать, что мы ничего не знаем о наших подопечных. Перед нами лишь схема, надо докопаться до дна.
— Мы можем проследить, Вадим Борисович. Во вторник Еве заказали новую куклу. Личность женщины установлена. Это некая Ирина Гладышева, жена олигарха. Запись мы нашли в лотке дисковода и установили личность ее мужа. Нашли его фотографию на столе в кабинете девушек-ведьм. Осталось иголку вонзить в набитое ватой чучело, а палачу привести приговор в исполнение.
Писатель неожиданно спросил:
— Где же мы промахнулись?
— Нигде, Вадим Борисыч, — пожал плечами Роман.
— Я вот о чем, если девочки сумели создать свое агентство не хуже нашего, а это стоит признать, то зачем им понадобилось отправлять Чувилина к Гургену, платить деньги и заказывать Поперечного. Им ничего не стоит самим его убрать. Что скажете?
На этот вопрос ни у кого ответа не нашлось.
Спустя три часа после взрыва
Обнинск машина проехала, когда совсем стемнело. Вербин все еще нервничал. Работа не сделана до конца, он не имеет права на ошибку. Один неверный шаг, и карточный домик развалится. Последние дни были очень напряженными, он ходил по лезвию бритвы и еще не факт, что ему удалось соскочить с крючка. Убедить своих оппонентов в собственной бездарной гибели — не простое дело. Сейчас всем надо дать передышку, в том числе и себе, но сначала необходимо расставить все точки над «i». Не так много их осталось.
Проехав еще немного, Константин свернул с шоссе на проселочную дорогу, идущую через лес к ферме брата. Спустя двадцать минут он добрался до бескрайних полей, засеянных пшеницей. Машину пришлось загнать в лес, дальше надо было топать пешком. Он переоделся в одежду брата, которую тот оставил в его доме, перед тем как ехать в ресторан, надел его сапоги, только после этого вышел из машины. Дом, скотный двор, конюшня, элеватор — все располагалось в открытом поле. С четырех углов огромного хозяйства стояли вышки с прожекторами. Николай не первый год жил в страхе. Земля в этих местах стоила больших денег, желающих хапнуть жирный кусок хватало. Суд и милиция были на его стороне, но после гибели районного прокурора, а следом и председателя областного суда фемида стала осторожной. Тяжбы тянутся подолгу. Николай пошел на хитрость. Взял огромный кредит в банке под урожай, предложив в залог все свое хозяйство, потом застраховал имущество и урожай от пожара. Таким образом он привлек на свою сторону банкиров и страховщиков. Теперь с ним стало еще труднее договариться, суд был на его стороне. Однако положение оставалось шатким. Мафию не напугаешь, заставить ее отказаться от жирного куска невозможно, рано или поздно она свое возьмет. Говорят, один в поле не воин. Может, и так, если не знать Николая. А кому, как не брату знать, если он сам такой же. Упрямство, воля, вера в себя и свою силу общие черты братьев Вербиных. Но в глобальных вопросах между ними не было ничего общего. Каждый видел мир по-своему и цели в жизни имел разные.
Константин прошел мимо электроподстанции, глянул на часы. Двадцать два двадцать. С десяти до одиннадцати старший сын брата, Никита, кормит лошадей. В хозяйстве была воинская дисциплина, расписание работ никто не нарушал.
Вербин снял рюкзак, надел автомобильные перчатки, достал из мешка приклад, ствол, патроны и собрал обрез. Сунув его под бушлат, вошел в конюшню. Длинный коридор слабо освещался, железные светильники под потолком горели через один. Константин шел быстро, целеустремленно, твердой уверенной походкой. Никита скидывал вилами сено с телеги. Заметив идущего и не разглядев, кто это, бросил вилы и схватил двустволку, стоящую у стены.
— Брось, — рявкнул Константин, стараясь придать голосу хриплость.
— Отец? Вы вернулись? Как же вы доехали? Мы с Акимом собирались завтра к двенадцати ехать на станцию вас встречать.
Очень хорошо, что он это сказал. Значит, Николай предупредил, на каком поезде вернется.
Расстояние сокращалось. Никита поставил ружье на место. Константин достал обрез и с трех метров пальнул ему в голову из двух стволов. Картечь свое дело сделала. Убийца бросил обрез, развернулся и пошел обратно. Конюшня была построена из кирпича, выстрелы не могли услышать на подворье, да и вряд ли там кто-то находился. К тому же территория плохо освещалось — брат был человеком экономным.
Месяц назад к Николаю ездила гостить Ева. К ней он относился с большой нежностью, как к дочери. Еве нравилось гостить у дяди, она дружила с его сыновьями, а Никита был в нее влюблен. Погостив, девушка вернулась с целым ворохом фотографий. Практически она сфотографировалась со всеми, всех знала по именам, даже доярок. Добрую, открытую, непосредственную Еву любили все, включая животных. Николай как-то ей сказал: «Ты словно из другого теста сделана. В нашем роду одни сволочи рождаются, а тебя боженька в макушку поцеловал и снял с тебя родовое проклятье!» Константин долго изучал фотографии и запоминал имена.
Он без приключений вернулся к своей машине и поехал в Обнинск, где заранее снял домик на окраине, заплатив хозяйке за все лето. Теперь он знал, на каком поезде должен вернуться из Москвы. На пороге станции его встретил конюх Аким, но вместо Никиты с ним был подполковник Изотов, местный начальник милиции. Об этом человеке Константин знал больше, чем о других. Чтобы не вызвать каких-то подозрений, перевязал шарфом горло, сослался на простуду. Не приучен, мол, к столичным кондиционерам, продуло. Говорил тихо, хрипло, часто кашлял.
— А где семья? — спросил подполковник.
— Нет у меня больше семьи. Всех убили. Я знал, что братья Карзаевы не решатся нападать на меня здесь. Дождались, пока я выехал за пределы области. Сам спасся чудом — отошел в туалет, потому и уцелел. Потом всю ночь бродил по Москве и ждал выстрела в спину.
