Карло Шефер - Кельтский круг
С молчаливой ненавистью к самим себе они изобразили еще парочку нежных поз. Один раз сыщик лег на спину и шаловливо подбросил медведя к потолку, что вызвало у Краффт растроганный возглас «Ну-ну!». Наконец, перейдя от точного расчета к гениальному наитию, Тойер посадил игрушку на подоконник, чтобы она смотрела на улицу, велел Ильдирим лечь на пол, сам улегся рядом и произнес:
— Бабетта, детка, мы когда-нибудь умрем, но ты будешь свободной. Ты будешь смотреть не только на стены, но и на небо, ты будешь свободной всем сердцем. Бабетта, смотри на жизнь смело, без горечи, и отбрось все, что заставляет тебя страдать!
— Так… — Чиновница от педагогики подписала последнюю бумагу. — Мы наделяем вас временным правом опекунства. Поскольку у вас, господин Тойер, пока еще имеется собственная жилплощадь, оно формально распространяется сейчас только на фрау Ильдирим. — Она сочувственно посмотрела на Тойера. Тот, с медведем на коленях, приязненно кивнул. — Мы будем отслеживать дальнейшее развитие ситуации, но главное внимание следует уделить стабильности. Итак, — с сияющей улыбкой она протянула обе руки через стол, и притворная парочка радостно их пожала, — желаю счастья Бабетте и всего наилучшего вам троим.
На этом все закончилось.
Тойер едва не прихватил с собой медведя, от усталости он уже плохо соображал. На Марктплац, издав гортанный клич победы, Ильдирим заявила, что теперь они должны выпить у нее дома кофе, и раскошелилась на такси.
Вскоре они оказались вдвоем на маленькой кухне Ильдирим. Во второй раз. В прошлом году, во время их первого совместного следствия, они тут здорово поскандалили. Тойер с ностальгией припомнил, как злобно шипела тогда прокурор.
Теперь их отношения стали чуть более доверительными. Сейчас Ильдирим нравилась ему — устало прислонившаяся к холодильнику, скромно одетая. Впрочем, черный пуловер, подчеркивавший ее развитые формы, выглядел новым и дорогим. А в остальном — серая юбка, колготки. Щеголеватой была лишь ее обувь — блестящие сапожки с острыми как игла носками.
— Что вы на меня смотрите? — Она выудила из пачки сигарету. — Сейчас я сяду к столу, и вы тогда сможете сосредоточиться на разговоре.
— На каком разговоре? — Тойер засмеялся, скрывая смущение. — Вы ведь ничего не говорите.
— Верно. — Ильдирим выдвинула стул из-за стола и села. Ноздри Тойера уловили волну приятных запахов. В кабинете у Краффт он думал, что где-то горят ароматические палочки, а оказалось, все эти запахи принадлежат Ильдирим. Впервые она показалась ему маленькой.
Маленькая женщина-прокурор сильно затянулась сигаретой и внезапно закашлялась. Кашель никак не проходил.
— Проклятье, — с трудом прохрипела она. — Достаньте… мне спрей… из сумочки… я…
Он испугался, вспомнил, что она периодически принимает противоастматическое средство. От волнения она наверняка забыла про лекарство. Затопал в прихожую. Там, возле входной двери, она оставила свою сумочку. Он панически пошарил в ней, перебросил через плечо скомканные колготки, едва не схватил баллончик с перечным газом, который мог ее убить, и наконец нашел маленький ингалятор. Вернувшись на кухню, он попытался дрожащей рукой поднести его ко рту Ильдирим, но она хрипло рявкнула на него, чтобы он просто отдал ей лекарство. Потом, когда она впрыскивала спрей, комиссар обнял ее за содрогавшиеся плечи. Почувствовал, как успокаивалось ее дыхание. Кто-то посторонний, тот, кто, помимо Тойера, удивительным образом управлял его огромной рукой, заставил эту руку крепче обнять хрупкие плечи. Рука нащупала выступы позвонков, длинные волосы. А сам Тойер почувствовал на своем затылке чью-то нежную ладонь. Если мыслить логически, то она должна была принадлежать этому гибкому телу, которое сейчас прижалось к нему. Но до конца он не был уверен. Лишь когда рука, играя, запустила пальцы в его волосы и тихонько поскребла кожу на голове, он сообразил, что так могут делать лишь длинные ногти Ильдирим. Он закрыл глаза, спрятал лицо в черных локонах и невольно признался себе, что уже думал о том, какие они на ощупь, эти блестящие, пышные, экзотические черные кудри. Они оказались мягче, чем он ожидал, да и сама женщина была намного мягче, легче, миниатюрней и уступчивей, чем он мог бы предположить, чем он вообще мог выдержать. Всхлипнув, будто от сильной боли, он обнял ее, и она позволила это сделать, обняла его, поддернула повыше узкую юбку и села к нему на колени. Ей хотелось быть с этим мужчиной, но не всерьез, лишь теперь, мимолетно. Она устала от борьбы, устала. Они дышали в одном ритме, и пока этого было достаточно. Его колола ее серьга, ее — его щетина. Серьга елозила по щеке, щетина ползла ей навстречу. Лица сделались расплывчатыми, Тойер видел очень близко глаза Ильдирим и отражался в них как в зеркале — искаженным и чуточку глупым, но разве это имело значение? Зеркало пропало, тончайшие линии на веках разветвлялись на еще более тонкие, и он их видел.
Она не хотела ни видеть, ни слышать ничего, не хотела ни о чем думать и даже не хотела, чтобы произошло что-то еще, — только бы подольше оставаться в объятиях сильных рук. Они сидели так, близко-преблизко. Ее губы легко касались его губ, пробуя их, нерешительно, на краткие мгновения. Словно кто-то стучался в дом — есть кто-нибудь? Это я, Ильдирим. Вообще-то я не очень опасная. Раздался тихий стон, она даже не заметила, что издала его.
Затем она, наконец, —
словно давно ждала,
сомневалась,
отказывалась от самой мысли об этом, тосковала, — все-таки решилась и поцеловала Тойера.
Самозабвенно, с чмоканьем, поцеловала, отпрянула и, сгорая от жажды, в отчаянии посмотрела на него. Тут настал его черед, и Ильдирим, оперируя остатками синтаксиса в своем затуманенном мозгу, невольно призналась себе, что Тойер целовался нежней, чем она. Так они целовали друг друга и смеялись. Потом она встала, надула непривычно раскрасневшиеся щеки. Проговорила, повернувшись к стене:
— У нас еще есть время. Я не сказала, когда вернусь на работу.
Не оборачиваясь, вышла из кухни, стягивая на ходу пуловер. Тойер, словно по рельсам, покатился вдогонку. Его мозг буравила мысль: «Мои проблемы от этого не уменьшатся», — совесть-комарик, слишком мелкий.
Опустив голову, он шел по ее следам: туфля, туфля, юбка, колготки. Напоследок, уже стоя у кровати, она сняла бюстгальтер. Больше на ней ничего не осталось. Тойер долго сражался со своей одеждой и казался себе апельсином, которому пришлось чистить самого себя. Потом стоял, раздевшись, в метре за ней и глядел через ее голову в окно, на внутренний двор. На чьем-то ржавом балконе висело белье. Зачем-то он стал пересчитывать это белье. Ильдирим шагнула назад, их тела соприкоснулись, чуть-чуть. Она наклонилась, сорвала покрывало со своей огромной кровати, взяла Тойера за руку.
— Иди сюда, — тихо сказала она. Ее голос звучал ниже обычного, но, поскольку Тойер молчал, говорить пришлось ей. Он забрался следом за ней под одеяло, она повернулась и обвила его руками и ногами, забарабанила пятками по его лодыжкам.
— Я тоже считаю, — прохрипел комиссар, — что нам пора перейти на «ты».
Нельзя сказать, что у них все получилось идеально. Сначала инициатива принадлежала ему, потом перешла к ней. В конце концов они лежали в постели обессилевшие, обняв друг друга, и то, что за стенами бушевало раннее лето, их не касалось. С таким же результатом на город могли бы наползать кучевые облака. Они еще составляли вместе некий отдельный мир, но первая же фраза его бы расколола. Тойер сонно размышлял — не для того ли люди женятся, чтобы фразы не раскалывали хрупкий общий мир мужчины и женщины. Вероятно, так оно и было, и плата за это оказывалась не слишком высокой.
— Мне симпатична твоя подруга, — с грустью проговорила Ильдирим. — Я не просто так говорю. Мне она в самом деле нравится.
— А мне нравишься ты, — услышал свой голос Тойер. — Не знаю, что будет с нами дальше, но ты мне нравишься.
Ильдирим улыбнулась ему, как девочка. Как тогда, когда они праздновали победу в деле Тернера.
— Ты мне тоже. Честно, ты мне тоже нравишься. Абсолютно. Я люблю тебя или типа того. Черт побери.
Она закрыла глаза, в демонстративном отчаянии покачала головой и что-то произнесла по-турецки.
— Что это значит? — поинтересовался комиссар, в глубине души опасаясь, что это имеет отношение к его животу.
— Что-то типа «проблемы», но гораздо некрасивей, — ответила она и решительным движением соскочила с кровати. — Вообще-то в переводе это значит «хлебать дерьмо». — Ей понадобилось в туалет.
Для нее не составило проблемы пройти голышом через комнату, но когда она увидела в зеркале свою грудь и обнаружила на ней след от засоса, ей стало стыдно. Еще ее рассердило то, что она стыдится. Рассердившись, она обрела свое нормальное состояние. Что приготовить для Бабетты? Нет, они сходят куда-нибудь в ресторан; в конце концов, должны же они отпраздновать победу. Ведь эта победа стала главным событием всего дня. Ильдирим пыталась убедить себя, что так оно и есть, и едва не забыла спустить воду в туалете.
